Не учите меня жить! - Мэриан Кайз

— Ты что это делаешь? — шепнула я, вглядываясь в его красивое, знакомое лицо, но не отстранилась. Я была пьяна, меня отвергли, а кто-то проявил ко мне участие и тепло.

— Не знаю, — сдавленно ответил он. Я ощущала на своей щеке его дыхание, о боже, какой ужас, его лицо медленно приближалось! Сейчас он меня поцелует! Дэниэл! Дэниэл собирается меня поцеловать, несмотря на то, что его девушка находится в полутора метрах от нас, а я настолько пьяна, или огорчена, или что там еще, что, кажется, позволю ему это сделать!

— Что там у Дэна? — спросил голос Карен, и она сама выскочила в коридор.

Избавительница моя!

— Какого черта вы оба тут расселись? — процедила она.

— Так, ничего, — поднимаясь на ноги, сказал Дэниэл.

— Ничего, — выдохнула я.

— Кажется, тебя попросили принести тазик с водой для Шарлотты, — побелев от бешенства, сказала Карен.

— А что с ней случилось? — поинтересовалась я, радуясь, что вышла из неловкого положения, хоть как-то, но вышла. Дэниэл рванул в кухню.

— Она оступилась, показывая, как танцуют фламинго, — холодно ответила Карен. — Подвернула ногу и растянула щиколотку. Но, как видно, Дэниэлу приятнее сидеть на полу в прихожей и болтать с тобой, чем помочь бедной Шарлотте.

Я вернулась в гостиную. Шарлотта во фривольной позе лежала на диване, хихикала и ойкала. Саймон массировал ей ступню и заглядывал под юбку.

Вина почти не осталось, разве только по глотку в каждой бутылке, но я педантично обошла кругом стол, допивая все на своем пути, покуда не потеряла всякую надежду найти еще хоть каплю, а выпить еще хотелось отчаянно.

Затем началась громкая ссора, потому что Шарлотта утверждала, что нога у нее сломана и надо срочно ехать в больницу, а Саймон говорил, что перелома нет, а есть только растяжение связок. Тогда Карен приказала Шарлотте перестать скулить, но Саймон оскорбился и велел Карен заткнуться и не говорить гадостей его девушке, и если Шарлотта желает ехать в больницу, то они немедленно поедут в больницу, и дело с концом. Карен спросила Саймона, кто приготовил ему обед, а Саймон ответил, что уж он-то наслышан про художества Карен и про то, как она эксплуатировала бедную Шарлотту, и если кто и заслуживает благодарности за вкусный обед, то это Шарлотта… и так далее, и тому подобное.

Я прихлебывала красное вино из полупустой бутылки, которую обнаружила за диваном, и наслаждалась зрелищем.

Потом Карен наорала на Шарлотту за то, что та наврала Саймону, будто все приготовила одна, а на самом деле палец о палец не ударила. Ну, разве только почистила две-три морковки, и все…

На секунду забыв о том, что случилось, или чуть не случилось, в коридоре, я улыбнулась Дэниэлу. Он расплылся в ответной улыбке, но тут я вспомнила, что случилось, вернее, чуть не случилось в коридоре, покраснела и отвела взгляд.

Затем нашла немного джина и допила его, но мне все еще было мало. Я была уверена, что в буфете в гостиной есть бутылка рома, но, как ни искала, так ее и не нашла.

— Наверно, твой Гас спер, — предположила Карен.

— Наверняка, — мрачно подтвердила я.

В конце концов я признала себя побежденной, легла спать в горьком одиночестве и тут же отключилась.

41

Я проснулась около семи утра — а дело, прошу не забывать, было в субботу, — и немедленно поняла: что-то не так. Что же?

Ах да! Вспомнила!

Лучше б не вспоминала.

К счастью, с похмелья мне было настолько тяжко, что удалось заснуть снова.

В следующий раз я проснулась в десять, и мысль о том, что Гас не пришел, ударила меня, точно тяжелой сковородкой по голове. Я встала, поплелась умываться, в кухне нашла Карен и Шарлотту. Они наводили порядок. От вчерашнего пиршества осталось так много еды, что впору было заплакать, но я удержалась, потому что они обязательно подумали бы, что я плачу из-за Гаса.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — ответили они.

Я подождала, затаив дыхание, в надежде, что кто-нибудь из них сейчас скажет: «Звонил Гас».

Но они не сказали.

Я знала: спрашивать, звонил ли он, бессмысленно. И Карен, и Шарлотта знают, как это для меня важно. Если б Гас позвонил, они бы с порога сообщили мне эту новость, захлебываясь от волнения. А вернее, прибежали бы и разбудили.

Но, несмотря на все доводы здравого смысла, я вдруг услышала свой вкрадчивый голос:

— Мне никто не звонил, пока я спала?

Я не могла себя остановить. Хуже не будет, потому что некуда. И вообще, зачем сдерживаться, если душа болит?

— Да нет, — пряча глаза, пробормотала Карен.

— Нет, — подтвердила Шарлотта, — никто.

Я же все знала заранее, почему мое разочарование столь сильно?

— Как твоя лодыжка? — спросила я Шарлотту.

— Нормально, — кротко ответила она.

— Я только сбегаю за газетой, — сказала я, — и через пять минут вернусь вам помогать. Никому ничего не нужно купить?

— Нет, спасибо.

Газета мне была не особенно нужна, но чайник, за которым следят, никогда не закипает, и если я буду караулить телефон, Гас точно не позвонит. Я знала по опыту: если ненадолго уйти из дома, больше шансов, что он все-таки объявится.

Когда я наконец разрешила себе вернуться в квартиру, то затаила дыхание, ожидая, что сейчас Карен с Шарлоттой бросятся мне навстречу и выпалят, задыхаясь: «Угадай, что случилось! Звонил Гас», или: «Угадай, кто пришел? Гас. Вчера вечером его похитили, а отпустили всего пять минут назад».

Но никто не выбежал в прихожую, запыхавшись от нетерпения. Пришлось нищенски плестись в кухню, где мне немедленно выдали посудное полотенце.

— Кто-нибудь звонил? — безнадежно спросила я.

Карен с Шарлоттой опять покачали головами. Я закрыла рот и решила больше не спрашивать. Сама выть готова от обиды и их ставлю в дурацкое положение.

Тогда я последовала совету женских журналов и «занялась делом». Считается, что «заниматься делом» очень полезно, если надо отвлечься от мыслей о сбежавших мужчинах, а у нас дома, на счастье, после вчерашнего бурного вечера дел по горло — хоть я и не рассчитывала, что заниматься ими придется мне. Я думала, девочки из сострадания освободят меня от хозяйственной повинности, будут добрыми и чуткими, ведь меня бросил Гас, и в порядке исключения Карен ничего на меня не взвалит.

О, как я заблуждалась!

Карен тут же принялась меня воспитывать.

— Займись делом, — бодро заявила она, вручая мне полуметровую стопку грязных тарелок. — Это отвлечет тебя от мыслей о нем.

Я расстроилась еще больше: мне хотелось сочувствия, бережного обхождения, хотелось, чтобы со мной обращались, как с выздоравливающей после тяжкой болезни. А вот чего мне точно не хотелось, так это мыть посуду.