Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

Полдень был мягким и туманным, непохожим на зимний, если не считать неяркого солнца, пытавшегося пробиться сквозь туман. Мы с Раффлсом вынырнули из небытия у Вестминстерского моста и на мгновение замерли, чтобы полюбоваться размытыми серыми силуэтами аббатства и Парламента, выступавшими из золотистого тумана. Раффлс пробормотал что-то об Уистлере и Северне[75] и выкинул едва начатую “Салливан”, потому что ее дымок мешал ему любоваться видом. Пожалуй, из всех картин нашей преступной жизни сегодня именно эта наиболее ясно стоит у меня перед глазами. Но в тот момент я был переполнен мрачными сомнениями, удастся ли Раффлсу выполнить свое обещание и обеспечить мне безопасное развлечение в стенах Черного музея.

Мы зашли на охраняемую территорию; мы смотрели в суровые лица полицейских, а они в ответ только что не зевали, направляя нас через вращающиеся двери вверх по каменным ступеням. В этом небрежном приеме было даже что-то зловещее. В течение нескольких минут, когда мы были предоставлены сами себе на ледяной лестничной площадке, Раффлс по привычке обследовал помещение, а я переминался с ноги на ногу перед портретом покойного комиссара Скотленд-Ярда[76].

– Старый знакомый! – воскликнул присоединившийся ко мне Раффлс. – Было время, мы вместе обедали и даже обсуждали с ним мое собственное дело. Банни, не может быть, чтобы в Черном музее мы не узнали о себе чего-нибудь нового. Помню, много лет назад я ходил в их прежнее здание в Уайтхолле, там моим гидом был один из лучших сыщиков. Может быть, здесь будет еще один.

Но даже мне с первого взгляда стало ясно, что молодой человек, появившийся в конце концов на лестнице, напоминал скорее клерка, чем сыщика. Его бледное лицо практически сливалось по цвету с воротничком – самым высоким из всех, что я видел. В руке у нашего провожатого был ключ. Он открыл одну из дверей в начале коридора и впустил нас в мрачное хранилище, в котором явно бывало гораздо меньше посетителей, чем в других подобных местах. Внутри, как в склепе, царили холод и сумрак, так что клерку пришлось поднять жалюзи и снять покрывала с витрин, прежде чем мы увидели хоть что-нибудь, кроме посмертных масок, стоявших рядами на полках и изображавших убийц с бесстрастными лицами на раздутых шеях, которые посылали нам призрачные приветствия.

– Этот малый не опасен, – шепнул мне Раффлс, пока поднимались жалюзи. – Тем не менее не будем забывать об осторожности. Мой небольшой раздел за углом, в чем-то вроде ниши; не смотрите туда, пока мы не дойдем.

Итак, мы начали осмотр с самого начала, с ближайшей к двери витрины, и вскоре я обнаружил, что могу рассказать о ее содержимом гораздо больше, чем наш бледный гид. Энтузиазма у него было куда больше, чем знаний. Первого же убийцу он перепутал с совсем другим и тут же усугубил свою ошибку, возмутительным образом оклеветав эту истинную жемчужину нашего племени.

– Этот ривавлер, – начал он, – принадлежал знаменитому сломщику, Чарльзу Пису. Вот его очки, его ломик, а вот нож, которым Чарли убил полицейского.

Предпочитая во всем точность, я всегда стремлюсь к ней сам и иногда, каюсь, навязываю ее другим. Поэтому такого я уже не мог вынести и осторожно заметил:

– Это не совсем так. Он никогда не пользовался ножом.

Юный клерк повертел головой в крахмальной вазочке.

– Чарли Пис убил двух полицейских, – сказал он.

– Нет, не так: только один из них был полицейским. И он никогда никого не убивал ножом.

Клерк принял замечание кротко, как ягненок. А я не смог бы сдержаться, даже чтобы спасти свою шкуру. Однако Раффлс вознаградил меня таким сердитым пинком, какой только мог позволить себе, не привлекая внимания.

– Кто это – Чарльз Пис? – поинтересовался он с вкрадчивой бесцеремонностью, словно судья во время процесса.

Ответ клерка стал для нас приятной неожиданностью:

– Это был самый великий из наших взломщиков, – сказал он, – до того как старина Раффлс положил его на обе лопатки!

– Величайший из прераффлеитов[77], – пробормотал сам мастер, проходя к более безопасному разделу обычных убийств. Здесь были деформированные пули и запятнанные ножи, отнявшие человеческие жизни; тонкие плети, которыми наказывали “око за око” еще во времена Моисеевы; целая полка ощетинившихся дулами револьверов, как раз под рядом масок с закрытыми глазами и раздутыми шеями. Гирлянды веревочных лестниц – но ни одна из них не могла сравниться с нашей, – и, наконец, нашлась вещь, о которой клерк знал практически все. Это была небольшая жестяная коробка для сигарет, на яркой этикетке которой значилось не “Салливан”, а другое название. Тем не менее мы с Раффлсом знали об этом экспонате еще больше, чем наш провожатый.

– Вот, смотрите, – сказал гид. – Ни за что не отгадаете историю этой штуковины! Даю вам двадцать попыток, и двадцатая будет не ближе к истине, чем первая!

– Я не сомневаюсь в этом, приятель, – ответил Раффлс со сдержанным блеском в глазах. – Расскажите нам сразу, чтобы сберечь время.

И, продолжая говорить, он открыл свою собственную старую коробку с сигаретами известной марки; там все еще было несколько штук, но между ними лежали обернутые ватой кусочки сахара. Я увидел, как Раффлс с тайным удовлетворением взвешивает предмет в руке. Но клерк был слишком занят своей загадкой.

– Думаю, вам ни за что не угадать, сэр, – сказал он. – Это была американская хитрость. Парочка ловких янки заставила ювелира принести целую кучу сокровищ в отдельный кабинет в ресторане у Келльнера, где они обедали, – чтобы им было из чего выбрать. Когда дошло до оплаты, возникла какая-то заминка, но вскоре все уладилось, потому как они были слишком умны, чтобы предложить забрать с собой то, за что еще не заплатили. Нет, они хотели только, чтобы вещицы, которые они выбрали, положили в сейф и хранили, пока не придут деньги. Все, о чем они просили, – запечатать побрякушки в какой-нибудь коробке, с тем чтобы ювелир унес ее с собой и неделю-другую не открывал и не взламывал печати. Это казалось вполне честной сделкой, не так ли, сэр?

– Более чем, – чопорно кивнул Раффлс.

– Вот и ювелир так подумал! – обрадовался клерк. – Видите ли, это не выглядело так, будто они выбрали половину из того, что ювелир принес на пробу, – нет, они намеренно не торопились и действовали очень осмотрительно. Они тут же частично заплатили, сколько могли, просто для отвода глаз. Что ж, полагаю, теперь вы догадываетесь, чем все кончилось? Ювелир так никогда больше и не услышал о тех американцах, а эти несколько сигарет и кусков сахара было все, что он обнаружил.

– Одинаковые коробки! – воскликнул я, возможно, чересчур быстро.

– Одинаковые коробки! – задумчиво пробормотал Раффлс с удивлением, достойным мистера Пиквика.

– Одинаковые коробки! – торжествующе повторил клерк. – Ох и хитрые же эти американцы, сэр! Нужно пересечь чертов Пруд[78], чтобы научиться трюку вроде этого, не так ли?

– Полагаю, что так, – согласился серьезный джентльмен с серебряной шевелюрой. – Если только, – вдруг добавил он, как будто ему неожиданно пришла в голову эта мысль, – если только это не был тот парень, Раффлс.

– Это не мог быть он, – задергался клерк в своей башне-воротнике. – Он задолго до того отправился к морскому дьяволу.

– Вы уверены? – спросил Раффлс. – Тело было найдено?

– Найдено и похоронено, – заявил наш впечатлительный приятель. – Кажется, это случилось на Мальтере. Или в Гибельтаре. Не помню точно где.

– К тому же, – вставил я, раздосадованный всем этим вздором и в то же время стремясь внести свой скромный вклад, – к тому же Раффлс никогда бы не стал курить такие сигареты. Он признавал только одну марку. Это были… дайте-ка подумать…

– “Салливан”? – наконец-то правильно ответил клерк. – Это все дело привычки, – продолжал он, возвращая коробку с яркой этикеткой на место. – Я как-то их попробовал – мне не понравились. Дело вкуса. По мне, если ищете хорошее и недорогое курево, возьмите лучше “Золотой жемчуг” – вчетверо дешевле.

– Чего мы действительно хотим, – мягко заметил Раффлс, – так это увидеть что-нибудь такое же хитроумное, как эта последняя штука.

– Тогда идите сюда, – сказал клерк и провел нас в укромный уголок, почти всю площадь которого занимал столь памятный нам окованный железом сундук. Теперь его крышка служила подставкой для каких-то таинственных предметов, накрытых пыльным чехлом. – Это, – продолжал он, откидывая чехол, – и есть личные вещи Раффлса, изъятые из его квартиры в Олбани после его смерти и похорон. Все они достались нам. Вот его сверло, а вот масло, которым он смазывал это сверло, чтобы избежать шума. Вот ривавлер, из которого он пристрелил джентльмена на крыше дома по дороге в Хоршэм; его потом отобрали у Раффлса на пароходе, перед тем как он прыгнул за борт.