Дунай: река империй - Андрей Шарый

В Свиштове я оказался в начале декабря, в то скверное на юго-востоке Европы время года, когда осень уже закончилась, а зима еще не началась. Свиштов выглядел пасмурно, и прогулка по городу вызвала только одно желание – как можно скорее его покинуть, однако график движения автобусов оставлял мне вынужденный простор для медитации. Напротив кафе, в котором пришлось коротать время, красовался яркий, очевидно забытый после выборов плакат: партийные лидеры – молодые и не очень, но все, как один, подтянутые и правильно загоревшие, в яркой одежде и с модными стрижками, – улыбаясь, звали сограждан в европейское будущее.

То, что Свиштов видел вокруг себя, не очень соответствовало плакатному оптимизму. Здесь, как и почти во всей придунайской глубинке Болгарии, едва заметны стиль и удобство, а уют незаметен вообще. Примерно так же я ощущал себя три десятилетия назад на студенческой практике в районных газетах безвестных советских городов Медвежьегорск и Облучье: непонятно, как и почему, по какому общественному договору люди соглашались жить в отсутствие гармонии и красоты. Наверное, нет в этом их субъективной вины, а за бедность и разруху в ответе только обстоятельства жизни да вот эти политики с плакатов. В Свиштове не спасает и голубой Дунай: подходы к пристани и порту надежно перекрыты строительными раскопками и лужами грязи.

Свиштов. Литография 1824 года.

Центральная улица города по староболгарской привычке называется Царя Освободителя, то есть русского царя. Вдоль этой улицы и разместились положенные символы и монументы: памятник Свободе с аллегорической женской фигурой и статуей усатого ополченца в папахе и со страшным ятаганом в руке, бюсты местного писателя и местного просветителя, с/х рынок с восточным названием “пазар”. Кофе в забегаловке у рынка мне подала славная тоненькая девочка, и я думал о том, что есть у нее в жизни только два выхода: уехать отсюда навсегда либо превратиться в такую же, как все вокруг, тетку в сером.

В Свиштове впервые за многие годы я увидел автомобиль “Москвич-412” (такие под названием “Рила-1400” собирали в социалистическое время и в болгарском городе Ловеч), фырчащий, но на ходу. Машина остановилась между кафе-баром Déja vu и книжным магазином “Галактика”.

12

Дунав. Фракийские всадники

Не важно, поплывешь ты в лодке или не поплывешь, доплывешь, куда плыл, или приплывешь совсем в другое место, или вовсе никуда не приплывешь, важно, что ты все время занят и при этом ничего такого не делаешь, а если ты все-таки что-то сделал, то у тебя дел все равно останется предостаточно, и ты можешь их делать, а можешь и не делать – это решительно все равно.

Кеннет Грэм. Ветер в ивах. 1908 год

Чувствую, мне не уберечься от соблазна хотя бы разок цветисто начать главу. Итак: на рубеже времен на северо-востоке Балкан, по обе стороны Дуная, на территории римских провинций Дакия, Мёзия и Фракия, были популярны изображения всадников, скачущих (обычно в направлении слева направо) к дереву, обвитому змеем. Таинственный всадник, надо полагать, – посланец добра, а змей, наоборот, – философский символ зла. Такие конные статуэтки и рельефы, поясняют историки, относились либо к ритуалам обета, либо к погребальному культу, а сам культ, вероятнее всего, стал комбинацией греческих и фракийских [85] верований, связанных с идеей жизни после смерти. Сохранились сотни изображений фракийских (дакийских, дунайских) всадников; кое-кто из исследователей считает этих скачущих человечков предшественниками святого Георгия Победоносца. Один всадник, в районе современной Варны, известен под именем Дарзалас и описан как “Великий Бог”. Самый впечатляющий конный барельеф Болгарии высечен на 23-метровой высоте на отвесной скале у села Мадара. Мадарский всадник может быть изображением булгарского хана Тервела, но может быть рельефом и фракийского святого духа Героса, и славянского божества Святовита. В любом случае вот уже два тысячелетия фракийские всадники несутся неизвестно откуда незнамо куда, вдоль и поперек Дуная, в направлении слева направо. И никто не знает точно, кто они.

Фракийское божество. Барельеф. Исторический музей Тетевена, II век до нашей эры.

Тринадцать веков болгарской государственности вместили в себя три царства и 33 древних монарха, к которым история XIX и XX веков прибавила еще трех венценосцев. Самое первое царство “на славянском фундаменте”, основанное в конце VII века ханом Аспарухом (как гласит легенда, породнившее кочевников с осевшими в Придунавье славянскими племенами), на короткое время вобрало в себя обширные земли от Эгейского побережья до Карпат и Днепра. Считается, что легендарный Аспарух (теперь он главный болгарский всадник: хану поставили множество памятников, самый циклопический в недалеком от Дуная городе Добрич) погиб в бою с хазарами в городской черте современного Запорожья.

Булгарский элемент растворился в славянском море, пришельцы-кочевники приняли чужие обычаи, взамен передав аборигенам кое-какие свои, а посланные Византией на север Балкан ученики Кирилла и Мефодия привили местным язычникам христианские письменность и культуру. Технологический уровень развития этого общества всадников и землепашцев был пониже, чем у соседей: болгары оказались не в состоянии построить морской флот и не чеканили своей монеты, пользуясь византийской. Однако самые гордые из их владетелей, Борис I и Симеон Великий, пытались соперничать с Константинополем. Расплата оказалась жестокой: в 1014 году армия императора Василия II, вошедшего в летописи под прозвищем Болгаробойца, разгромила войско царя Самуила в битве у селения Клейдион (“ключ”). Победитель, как сообщил добросовестный византийский хронист, повелел ослепить 15 тысяч плененных врагов, оставив на каждую сотню по одному одноглазому, чтобы было кому несчастным калекам воды налить и указать скорбный путь домой. Страшное милосердие сломило Болгарию; царь Самуил, увидев свое лишенное зрения войско, скончался якобы от разрыва сердца (по другой версии, “от горя и отчаяния”). Портрет могущественного Болгаробойцы мне доводилось видеть в венецианской псалтири Василия II: император (в парадном доспехе, вокруг святые и архангелы) получает из рук Христа корону, а болгарские князья пресмыкаются в пыли, демонстрируя смирение. Рядом с полем брани (это крайний юго-запад современной Болгарии) теперь расположено большое село Ключ, жители которого известны в стране тем, что периодически становятся свидетелями таинственных полетов НЛО.

Византия нарезала завоеванную страну на военно-административные округа (фемы), самый северный из которых назвала Придунайским (Паристрион или Парадунавон). Известно, что в нижнем течении великой реки для обороны от ударов Руси и печенегов византийцы обновили римские крепости и возвели новые укрепления внушительных масштабов, а на одном речном острове оборудовали флотскую базу. Константинополь старался управлять болгарами мягко (по меркам Средневековья), сохранив их религиозную автономию и местное самоуправление, очевидно заботясь о том, чтобы для местной аристократии “империя была не врагом, а способом сделать карьеру” (британский историк Кристофер Доусон). За такое добросердие ромеи поплатились: в конце XII века покоренные вернули себе независимость и Дунай на двести лет очертил северные пределы Второго болгарского царства. Это были уже другие болгары, сполна почувствовавшие (воспользуюсь цитатой из Димитрия Оболенского) “влияние колдовских чар византийской цивилизации и величия эллинистической культуры”. В 1339 году царской армии удалось отразить первые османские атаки, но еще через полвека война как форма разрешения межгосударственных противоречий сменилась в этих краях смелыми, но бесперспективными восстаниями порабощенных против поработителей.

Владычество Порты, напомню, продлилось для болгар полтысячелетия. Христианские подданные султана не раз и не два бунтовали, однако без помощи извне не могли рассчитывать на успех, и не только из-за силы и жестокости угнетателей – борьба за национальную свободу долго не приобретала всенародного характера. “Самовлюбленные европейцы Викторианской эпохи создавали впечатление, что их единоверцы в пору оттоманского владычества терпели постоянные унижения, что их беспрерывно, на протяжении всех пятисот лет, безжалостно преследовали, – указывает британский историк Ричард Крэмптон. – Но это было не так. Османская история не свободна от ужасных примеров суровости, но в турецкой Европе такие случаи были эпизодами. Неправильно представлять Османскую империю как мультикультурный парадиз, но важно понимать: в отдельные периоды она обеспечивала своим подданным вне зависимости от их религии стабильность, безопасность и умеренное процветание”.