От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920 - Дмитрий Ненюков

Однажды, идя по улице, я встретил офицера с углом национальных цветов на руке. Я его остановил и спросил, что это значит, и он мне рассказал про вновь образованную Добровольческую армию под предводительством генерала Алексеева, только что вернувшуюся из Кубанского, так называемого Ледяного, похода и находящуюся сейчас на Дону. Он приехал, чтобы набирать новых добровольцев. Меня точно толкнуло в грудь, и я понял, что то, что сделала эта горстка людей, то и надлежит делать всем русским людям, любящим свою родину.

Генерала Алексеева я знал хорошо по Ставке. Это был глубокий патриот и кристально честный человек. Если он и сделал какие-либо ошибки во время переворота, то он думал, что делал добро. Бог ему простит это. Офицер мне сказал, что желающие ехать в армию имеются, но денег у него всего 1000 рублей, и он не знает, как ему их отправить. Я сейчас же вызвался ему помочь, и он в тот же день явился ко мне со своим товарищем для совещания по этому делу.

Придя домой и обдумав все дело, я уже твердо решил, что не пойду на службу к гетману и сделаюсь добровольцем. Мне уже стало почти очевидно, что из украинской затеи ничего не выйдет. Личность генерала Алексеева служила порукой, что его дело чистое и патриотическое, а потому не откладывая в долгий ящик я написал ему письмо с предложением своих услуг и отправил его с первой партией добровольцев, так как почта еще была в хаотическом состоянии. Когда явились ко мне оба офицера-добровольца, я объявил им, что делаюсь их сотоварищем, и они сейчас же заявили о своей полной готовности мне подчиниться. Так организовался одесский центр Добрармии,[282] давший впоследствии свыше 12 тысяч бойцов за ее дело.

На совещании выяснилось, что почва для пропаганды чрезвычайно удобна, так как по городу слонялось много безработных офицеров. Оставалось только найти средства для их отправки. Первая партия в двести человек уже была готова, и не хватало только 2000 рублей для ее отправки. Эти деньги я дал из своего кармана. Мы решили, что старший из офицеров (забыл фамилию) отправится с партией на Дон, а я с другим, капитаном Соловским, займусь подготовкой новой партии. Капитан Соловский оказался прекрасным помощником. Юрист по образованию, он был великолепным пропагандистом, был чрезвычайно подвижен, легко знакомился с нужными людьми и сходился с ними. Он поселился в гостинице «Владивосток» и открыл там вербовочное бюро, очень скоро сделавшееся популярным в Одессе. Народ там толпился с утра до вечера. Немцы вначале не обращали на нас никакого внимания, и мы этим пользовались и действовали почти совершенно открыто, выставляя на улице свои афиши и объявления.

Все шло бы прекрасно, если бы были деньги, а без них, как известно, предпринять ничего серьезного было невозможно. Но тут мне уже начало помогать провиденье. Для отправки второй партии я занял денег у капитана 1-го ранга Хоматьяно, который еще продолжал управлять делами транспортной флотилии, и он же посоветовал мне обратиться к госпоже Регир,[283] жене богатого пароходовладельца. Она была председательницей благотворительного общества и сейчас же дала мне из сумм общества 10 тысяч. 10 тысяч прислал генерал Алексеев при письме, которым давал мне полномочия действовать от его имени в Одессе и других ближайших городах на пользу Добровольческой армии. Таким образом, мне удалось обернуться на первое время и начать активную перевозку офицеров на Дон.

В конце мая в Одессу приехал генерал Лукомский[284] проездом в Киев. Он был на Дону и был осведомлен вполне о создании и делах Добровольческой армии. Мне пришла в голову мысль основать патриотический комитет в Одессе, и я попросил его сделать сообщение о целях и значении Добровольческой армии для восстановления России. Пригласил на собрание несколько богатых людей и политических деятелей, так как делать собрание многолюдным по политическим причинам не было возможности. Генерал Лукомский сделал правдивое и толковое сообщение, причем подчеркнул равнодушие общества к делу спасения России, и затем я встал и предложил организовать комитет для содействия генералу Алексееву в его патриотических делах. Увы, эффекту было мало. Первыми ушли из заседания кадеты, заявив, что немцы будут противиться самостоятельным действиям русских для объединения России, что они решили объявить Украйну самостоятельной и нам нужно терпеливо ждать, когда они захотят сбросить большевиков, что они это, несомненно, сделают, покончив войну. Оставшиеся несколько человек заявили свое сочувствие Алексееву, но активно работать отказались из-за боязни немецких и украинских репрессий. С Украйной они были связаны своим имущественным положением, но заявили готовность лишь помогать тайным образом. Впоследствии помощь эта выразилась в двух тысячах рублей, данных мне одним из присутствовавших купцов, а остальные так ничего и не дали.

После отъезда генерала Лукомского я еще раз попробовал установить контакт с обществом и принял приглашение на заседание кадетов в клубе общественных деятелей. Собралось человек двадцать, и я им изложил программу и идеологию Добровольческой армии. Начались прения, и в результате громадное большинство высказалось за Уфимскую Директорию,[285] которая только что начала себя в это время проявлять и носила чисто партийный эсеровский характер.

Видя, что с кадетами каши не сварить, я подумал, что, может быть, найду опору в более правых кругах, и записался членом в Английский клуб, но и там меня ждало одно разочарование. Там сидела публика совершенно равнодушная ко всяким патриотическим вопросам и уповавшая исключительно на немецкие штыки. Главной их заботой был собственный карман, и они думали только о его сохранении.

Толкался я и в банковские сферы, но там мне прямо сказали, что капитал аполитичен и политикой не занимается. Я им на это ответил, что большевики другого мнения, и если они не выступят на защиту своих интересов, все их капиталы испарятся как дым, но это на них не подействовало. В результате один еврей Хари(?) дал мне пять тысяч и притом даже без расписки, сказав, что знает отлично, куда я трачу деньги. Таким образом, мои попытки разыскать мининых в Одессе были безуспешны. Оставалась одна надежда найти пожарских на Дону.

Тем более отрадным при таком моральном развале общества были редкие исключения, которые мне встречались на пути. Я уже упомянул об госпоже Регир и еще должен сказать о княгине Яшвиль,[286] с которой я познакомился в этот период своей деятельности. Она разыскала меня сама и, будучи небогатой женщиной, не могла мне оказать финансовой поддержки, но сделала очень много по части снабжения добровольцев бельем, одеждой и всяким другим снабжением. Когда мое положение сделалось сомнительным и надо мной повисла угроза ареста, она предложила скрыть меня на своей даче, что могло ей самой грозить большими неприятностями. Женщины оказались патриотичнее мужчин.