Новый Мир. № 12, 2000 - Журнал «Новый мир»

Тогда-то, кажется, и появилась на одном из ста игровых вейских полей (если не ошибаюсь, впервые в «Деле о лазоревом письме») фигурка тайного «купца» Нана, благородного землянина, совершенно секретно пробравшегося на Вею и настолько «отуземившегося», что его принимают за чистокровного вейца. Лишь самые проницательные, например уже знакомый нам Шаваш, хотя именно Нан сделал ему судьбу, образовав и обтесав одаренного оборванца, подозревают в нем звездного лазутчика и «засланца». Впрочем, как выясняется в финале (см. роман «Инсайдер»), Шаваш не только не предал своего учителя, а передоверил именно ему право полномочно представлять и защищать интересы Веи в Высшем Органе космической Федерации — ООН. Ко времени выхода «Инсайдера» (1999) столь счастливая — в пользу вейцев! — развязка политико-экономического поединка между отсталой Веей и Федерацией высокоразвитых планет была уже явно не актуальной, не отвечающей ни положению дел в сфере русско-американского культурного и экономического сотрудничества («зрелого стратегического партнерства»), ни состоянию общенародных чувств по отношению к заокеанской «сверхдержаве». В 1999-м, после выхода в свет русского перевода знаменитой книги Збигнева Бжезинского (бывшего советника президента по национальной безопасности Америки) «Великая шахматная доска», призадумались даже самые упорные из российских «прозападников»… А не-западники прямо-таки запаниковали: «Под опекой США человечество постепенно унифицируется и сделается подконтрольно единому мозговому центру, чьи главные жизнеобеспечительные извилины расположены в США…» (цитирую рецензию Юрия Кублановского «Утопия геополитического самодержавия» в 7-м номере «Нового мира» за 1999 год). Думаю, что Латынина ознакомилась с текстами и взглядами американского политика, политолога и советолога много раньше, подозреваю также, что название первого романа Вейского свода — «Сто полей» — возникло не без полемической оглядки на «Великую шахматную доску». Да, Вея стремительно — при жизни одного поколения — унифицируется. По узким, почти средневековым улицам Небесного Города с цирковой ловкостью лавируют сверкающие лимузины. Туземный истеблишмент переодет по самой дорогостоящей межгалактической моде, а вейские луны — их на экзотической планете две! — ежатся, когда мимо них на сверхзвуковой космической скорости проносятся вчерашние варвары. Но — ни патриотической паники, ни антипатриотического восторга все эти разительные перемены, сдвиги и сломы у Латыниной не вызывают: нельзя все иметь и все сохранить… И дело тут, полагаю, вовсе не в какой-то особой — «абсолютной, даже, пожалуй, демонстративной „неромантичности“»5 автора Вейских хроник, а в твердой ее, Латыниной, уверенности: хитроумные вейцы, изобретатели игры в «сто полей», в итоге, ежели дойдет до последней крайности, обыграют-обставят, на худой конец, объегорят-надуют чемпионов «Великой шахматной доски»! Что и демонстрирует ее последний русско-китайский роман из эпохи «борьбы миров», где заключающая вейский эксперимент грандиозная, с резонансом на всю Галактику инсайдерская сделка — «тучная тучка», которая, по безошибочным законам Высшей Экономики, должна была пойти прямо, чтобы непременно пролиться золотым дождем в банковские закрома звездных инвесторов, изобретательностью вейских колдунов-министров идет, однако, вкривь — при полном безветрии и совсем в иную, беззаконную, сторону, чтобы на Вее и «опростаться»!

Короче, «Инсайдер», хотя и дописан, и опубликован уже после выхода в свет и криминально-производственных романов о властителе Сибири («Стальной король», «Охота на изюбря»), и просто криминальных историй об обаятельном бандите по кличке Сазан («Бандит», он же главный герой «Саранчи»), не открывает, а закрывает тот краткий промежуток в новейшей российской истории, когда не только профессиональные политики, но и писатели по политико-экономическим вопросам опрометчиво полагали, что именно Америка станет нашим главным стратегическим партнером, а «темная толпа непросвещенного народа» свято и наивно верила, будто силач и добряк дядя Сэм обязательно поможет, вытащит из болота русского обормота… О том, что линия наибольшей экономической напряженности, а следовательно, и зона повышенной конфликтности проляжет там, где столкнутся лбами русско-американские идеалы и интересы, в ту пору даже приватно-застольных разговорчиков не было. Романист с менее развитым, нежели у Латыниной, «рефлексом цели», оказавшись в аналогичной ситуации, когда время вдруг переломилось, утратив возможность преодолевать материал, наверняка не стал бы дотягивать хронику до логического конца, заданного самодвижением вейско-землянского сюжета, но не обеспеченного ходом движения истории. Латынина начатую постройку завершила согласно первоначальному плану, хотя, ежели смотреть нельзя прилежней, следы некоторой спешки и неполной художественной «занятости» в этом финальном тексте все-таки чувствуются. Но это касается подробностей и эпизодов второго и третьего планов, а не главных действующих лиц — Шаваша и Киссура. Уже упомянутый рецензент «Ex libris НГ» почему-то связывает своеобразие манеры, с какой в «Инсайдере» отпортретированы («жестко», без разделения на «хорошо» и «плохо») ведущие интригу персонажи — имперский министр, «ворующий ради сохранения независимости своей страны» (Шаваш), и умный бандит «со своеобразным кодексом чести» (Киссур), — с традицией китайской средневековой новеллы. На мой взгляд, куда уместнее вспомнить о традиции русского психологического романа, что, кстати, и сделал Александр Привалов, процитировав, в связи с центральной фигурой «Охоты на изюбря» — фигурой промышленника Извольского, «Предисловие к журналу Печорина». Предвижу возражение: так ведь это совсем другая история и иные действующие лица! История, может, и другая отчасти, а вот характеры слеплены из того же теста — из родимого российского глинозема. Больше того, видимо, уже в работе над Вейским циклом Латынина путем проб и ошибок то ли угадала, то ли вычислила среди множества характеристических новообразований, восходивших на постсоветском горизонте, те два типажа, которым в самом скором времени предстояла безусловная победа в конкурсе на роль героев нового времени. От государственника Шаваша есть пошел государственник Извольский, от разбойника Киссура, наделенного неотразимым отрицательным обаянием, — отрицательно-обаятельный бандит Сазан… Завершая известинскую рецензию на «Охоту на изюбря» — лучший криминально-производственный роман минувшего года, Александр Привалов пишет:

«Это какая-то невиданная смесь экономического детектива и историко-приключенческого романа в духе Дюма-отца… Я рискнул бы предсказать этому жанру большое будущее — если бы знал, кто, кроме Юлии Латыниной, способен в нем работать».

В еще большей степени сказанное верно применительно к вейскому «конволюту» принципиально новых историко-экономических смесей. С одной лишь поправкой: похоже, что и сама Латынина, как нынешняя, так и будущая, уже не сможет повторить или продолжить свой небывалый опыт, ибо время, в какое столь невозможное было возможно, миновало. И опустило шлагбаум…

Когда-нибудь, убеждена, этот ни на что не похожий текст станет уникальной, в единственном экземпляре сработанной и уже по одному по этому бесценной вещью. Вот тогда-то его слегка почистят и переиздадут — так, как он того требует: на великолепной бумаге, матовой и тяжелой, с затейливыми картами и тончайшими иллюстрациями… Специально для любителей отечественной словесности. А может быть, и для каникулярного чтения лобастых воспитанников русско-китайско-американского экономического лицея. А пока я мысленно заклеиваю вульгарные обложки за неимением подходящей картинки почти подходящей выдержкой из одного удивительного русско-китайского, царскосельского, письма:

«Мне помнится, Вы видели прошлой зимой нашу „китайскую деревню“ и театр — это удивительное сочетание китаизма, наивного и странно-глубокого вкуса, желтого, красного и голубого экстаза и мистики, грубости и чванства с роскошью, блеском, непревзойденным величием Людовиков, отраженным в несколько варварском, несколько татарском и слишком умном зеркале екатерининского двора — наша „китайская деревня“ может восхищать, восторгать не за чистоту стиля — Китай, эта загадочная страна, меньше всего, может быть, рассказана в этих прямых линиях стен и зубцах крыш, но остроумие, но несравненный вкус, такт вкуса, если так можно выразиться, с каким Екатерине удалось соединить слишком чуждый нам стиль со стилем века, — этот вкус повергает все частицы моего существа в какой-то глубокий эстетический восторг…» (Н. Н. Пунин — А. В. Корсаковой, 19 сентября 1911 года).

Мария Ремизова

Слишком человеческое

Некоторые размышления о литературе non-fiction