Тайна Обители Спасения - Поль Феваль

Он на цыпочках приблизился к столу.

В одной руке Эшалот держал свое изобретение, а в другой – старую кисть, выброшенную кем-то из художников по той простой причине, что в ней уже почти не осталось волосков.

Однако эти предметы не портили впечатления, которое производил Эшалот, восхищенно созерцавший спину госпожи Самайу.

Одну руку женщина уронила на стол, и можно было видеть ее профиль – куда более романтический, чем фас. Из-под большого яркого платка (откровенно говоря, не слишком-то чистого) выглядывали густые, уже начавшие седеть волосы.

Многие, вероятно, скажут, что молодой человек возраста Эшалота не может относиться к женщине, перешагнувшей сорокалетний рубеж, словно юный влюбленный паж.

Другие добавят, что Леокадия Самайу не очень-то напоминает знатную даму и владелицу родового замка.

И все-таки те трепетные, но пылкие чувства, которые питал бедняга Эшалот к этой внушительных размеров особе, я могу сравнить лишь с поклонением рыцаря Прекрасной Даме.

Несмотря на мое правило все говорить начистоту, я все же сомневался, стоит ли мне высказывать свое мнение по этому поводу. Однако и на этот раз я не промолчу.

Я думаю, что в наш рассудительный век мы очень нуждаемся в той возвышенной наивности, коя именуется рыцарством.

Этот Аптекарь Круглого Стола обладал всеми достоинствами рыцаря: стойкостью, преданностью даме, преклонением перед ней и даже малой толикой чувственности, бывшей так к лицу великим мужам эпохи Карла Великого.

Некоторое время Эшалот стоял, поглощенный видом безмятежно спавшей укротительницы.

Глаза его сверкали, выражая, если можно так сказать, суровое сладострастие.

Хотя его руки (как, наверное, помнит читатель) были заняты, он невольно пытался сложить их в молитвенном экстазе.

– Леокадия! – прошептал наконец влюбленный, испустив долгий вздох.

И тут его словно прорвало. Накипевшая потребность излить душу заставила Эшалота заговорить:

– Ах, почему между нами лежит пропасть? Почему она – знаменитая артистка, а я – простой бедняк? О, если бы мы были равны! Тогда бы ей, и только ей, подарил бы я свою невинность! Вот Симилор – тот всегда удовлетворяет все свои капризы, но я не таков. Я слишком высоко ценю дружбу, и поэтому мне знакомы лишь несчастья. Никогда, никогда не позволял я себе никаких вольностей.

Эшалот не мог оторвать взгляда от узкой полоски кожи, белевшей между воротником и платком укротительницы. Он сделал шаг вперед.

– Она здоровая, полная женщина, – шептал Эшалот,– она ни в чем себе не отказывает и любит глотнуть вина и за завтраком, и за обедом, и за ужином, но это ей вовсе не вредит. Она – враг любых излишеств, а это так важно для дамы. У нее есть только одна слабость: чрезмерная чувствительность, которая заставляет ее пренебрегать всем, кроме предмета ее увлечения. Конечно, я был бы счастлив наслаждаться жизнью вместе с той, о ком я мечтаю, но я мог бы и страдать вместе с ней, мог бы броситься в водопад или в огонь – лишь бы спасти ее! Все покинули ее – человеческому роду присущ эгоизм, – но я верен ей, я клянусь не оставлять ее ни днем, ни ночью, и если ей понадобится моя помощь, я буду биться за нее с кем угодно до последней капли крови!

– Вот, значит, какие дела, – не оборачиваясь, спокойно произнесла госпожа Самайу. – До чего же странно устроен мир: тот, кого любишь, даже не смотрит на тебя, а тот, на кого не обращаешь внимания, молится на тебя, как на святыню!

У Эшалота задрожали ноги.

– Хозяйка, – пробормотал он, – я думал, что вы спите, и поэтому осмелился говорить глупости. Я не хотел вас оскорбить: я знаю, кто я и кто вы.

Укротительница резко встала и тряхнула своими пышными волосами, с которых упал платок.

– Я знаю, кто я! – повторила она и изо всех сил стукнула кулаком по столу. – Значит, есть еще такой человек, который ниже меня: ведь ты, бедняга, смотришь на меня снизу вверх. Знаешь, если им скажут, что есть кто-то, кто меня уважает, они лопнут со смеху!

– Кто же позволит себе это? – быстро спросил Эшалот.

– Все, начиная с последнего из последних. Садись сюда! – велела хозяйка и показала на стул, на котором недавно сидел Гонрекен.

Эшалот шагнул вперед. Не желая выказать неповиновение, он тем не менее сомневался, что достоин такой чести.

– Садись, говорю, – повелительным тоном повторила госпожа Самайу. – Я не спала, не спала ни единой минуты и теперь долго не засну. Налей вина!

Чтобы взять бутылку, Эшалоту пришлось положить на стол предметы, которые он по-прежнему держал в руках.

– Что это такое? – спросила укротительница.

Хотя ее глаза были еще полны слез, она, увидев любопытную вещь, тут же оживилась, словно ребенок. Покрасневший Эшалот ответил:

– Мое изобретение наверняка нуждается в усовершенствовании. Я не хотел бы показывать вам незаконченную работу. Это сюрприз. Мне пришла в голову мысль сделать такую штуку, чтобы мы с Симилором выглядели как сиамские близнецы, сросшиеся благодаря игре природы.

Леокадия взяла прибор и внимательно оглядела его с видом человека, разбирающегося в подобных вещах.

– Что ж, неплохо, – сказала она. – Для самых тупых на ярмарке сгодится. Так это ты сам придумал?

Глаза Эшалота увлажнились – настолько он был счастлив и горд.

– Я не так умен, как Амедей, – пробормотал бывший подручный аптекаря, – но когда я делаю то, что может вам понравиться, у меня кое-что получается... мне кажется.

Леокадия положила прибор на стол, глотнула вина и отодвинула стакан.

– Я больна, – прошептала она, – наверное, у меня разлилась желчь!

Затем укротительница спросила:

– Ты хорошо знаешь этого Симилора?

– Амедея? – воскликнул Эшалот. – Да мы с ним словно братья!

– Ну и как, ловкий он? – расспрашивала Леокадия.

– Я не знаю человека более изворотливого, чем Амедей, – искренне заверил ее Эшалот.

– Ты можешь поручиться за него? – неожиданно спросила хозяйка балагана.

Эшалот хотел было ответить утвердительно, но слова будто застряли у него в горле. Он опустил голову.

– Кто мне нужен, так это по-настоящему преданные люди! – произнесла госпожа Самайу.

– В сущности он человек хороший, – сказал ^шалот, – но слишком уж ветреный. Вечно он порхает от блондинки к брюнетке, которых – благодаря своей элегантности – находит повсюду. Что касается меня, то я – другое дело. Я умею сдерживать свои страсти: ведь я воспитываю Саладена и должен вырастить из него достойного гражданина. Мое чувство к вам родилось тогда, когда вы помогли Саладену. С тех пор оно все время росло, и теперь я готов отдать за вас все: свое счастье, свою жизнь...

Укротительница протянула ему свою руку, которую он почти набожно поднес к губам.