Правда танкового аса. «Бронебойным, огонь!» - Василий Брюхов

После Победы

В июне Мария, приехав в очередной раз ко мне, игриво спрашивает:

– Скажи, ты будешь обижаться?

– Интересно, чего мне на тебя обижаться?!

– Нет, ну будешь обижаться?

– Смотря за что.

Она мне сует предписание: «Сержант Мальцева направляется в распоряжение командира 1-го батальона капитана Брюхова для прохождения дальнейшей службы».

– Вася, ты же сказал, что когда будешь командиром батальона, то переведешь меня к себе.

– Ладно. Но теперь взаимоотношения будут складываться по-другому, я буду командовать, ты – выполнять мои команды.

Надо сказать, что я был взбешен.

– Опять шутишь?

– Я не шучу.

Я позвонил начальнику кадров бригады:

– Ты зачем ее мне направил?

– Она сказала, что ты сам просил.

– Что ты не мог мне позвонить?! Позвонил бы мне, спросил меня. Вот что, делай что хочешь, но чтобы у меня ее не было.

Он ее опять вызвал, забрал предписание и вернул обратно в зенитно-пулеметную роту. Так мы с ней расстались. А через некоторое время я узнал, что она демобилизовалась и уехала куда-то в Московскую область. Уехала, мне ничего не сказав. После войны на встречах ветеранов бригады она не появлялась, а в конце 70-х кто-то сказал мне, что она умерла. Земля ей пухом…

Вскоре нас перевели в Меринг. Я остановился в доме зажиточного крестьянина. Дом был двухэтажный: наверху спальни, внизу обширная кухня, столовая, рядом коровник, свинарник, держал он и куриц. У него было до 20 коров, штук 15 свиней, и со всем хозяйством управлялись жена и две дочери, девушки 17 и 19 лет. Не скажу, чтобы они были красивы, но и не уродины. Во время войны у этого крестьянина были работники-военнопленные, но с приходом наших войск они, забрав продукты, ушли домой. Надо прямо сказать, что меня, да и не только меня, поразила организация труда на ферме. Я впервые увидел доильные установки, которые у нас появятся еще только лет через пятнадцать. У хозяев уже были молокопровод, сепаратор, маслобойка, холодильник. Они нас на целую эпоху обогнали! Это видел не только я, но и солдаты, которые в основном были из деревень. Первое время мы практически не проводили занятий, и они были предоставлены сами себе. Они ходили, изучали, что-то зарисовывали, прикидывали, что можно было бы применить у себя в хозяйстве. Конечно, бойцы испытывали зависть, и кто-то мог начать сомневаться в правильности нашего строя… Разумеется, велась контрпропаганда о том, что «мы готовились к войне, не успели», но эти 18 миллионов человек, что единовременно побывали за границей, посмотрели на этот уровень жизни, уже не могли жить так же, как и до войны.

С окончанием войны началась трофейная лихорадка. Мы, молодежь, больше интересовались вином, которое брали в подвалах. Тем не менее у меня в батальоне было порядка сорока трофейных грузовых машин, забитых трофеями же – тканями, продуктами. В личном пользовании у меня было три легковых автомобиля – «Форд», какая-то английская машина и немецкая легковая с дизельным двигателем, которую я реквизировал у хозяина фермы.

Командовать 2-м батальоном продолжал Саркисян. По моему мнению, это был дрянной человек. Он воевал в бригаде еще летом 1942 года и в августовских боях пропал без вести. Освободили его из плена в 1944 году в Румынии. Он легко прошел проверку, был восстановлен в воинском звании и прибыл в бригаду на должность заместителя командира 3-го танкового батальона, а впоследствии стал командиром 2-го батальона. О своем пребывании в плену Саркисян не любил распространяться. Надо сказать, что лет через десять, когда он был уже подполковником, заместителем командира полка, его арестовали и судили: дали не то 10, не то 20 лет за сотрудничество с немцами. Так вот этот Саркисян, как мне потом рассказывал Чунихин, все время докладывал ему:

– Вот вы все хвалите Брюхова, а он тоже машины имеет, наворовал!

– Покажи, где.

Он указывает. А я их постоянно прятал в разных местах, и никто их найти не мог, хотя и приезжали ко мне и искали. Он опять докладывает. Комбриг ему:

– Что же ты, сукин сын, докладываешь? У него же ничего нет!

– Да есть у него, куда-то перепрятывает.

Месяца через два после окончания войны я решил построить батальонный городок. Выбрал место километрах в трех от Меринга, собрал бывших плотников и столяров, поставил задачу. Большую часть имевшихся у меня продуктов – муку, крупы, консервы – я обменял у немцев на строительные материалы, койки, простыни и одеяла. Но не успели мы закончить строительство, как поступил приказ: срочно явиться в штаб бригады. Дело было под вечер. Собрались все комбаты и начальники служб. Комбриг начал совещание:

– Вы помните, что был приказ о том, что нужно сдать государству все неучтенное имущество, включая промышленные товары, технику, продукты?

Конечно, приказ был, но никто не спешил его выполнять.

– Так вот, – продолжил камбриг, – вышел новый приказ.

Он зачитал текст приказа наркома обороны о том, что выявлены случаи создания военнослужащими Красной Армии так называемых черных складов, и о том, что такое положение дел недопустимо и требуется навести порядок, а допустивших нарушения привлечь к самой строгой ответственности. Я сидел как на иголках: «Боже мой! Мы же все из машин сгрузили, сделали склады. У меня и свиньи, и стадо коров, что мы у хозяина реквизировали! Что же делать? Как же спрятать все это добро? Это же тонны!» А комбриг продолжал:

– Сейчас представители военной прокуратуры поедут в ваши подразделения проверять наличие «черных складов». Вы обязаны все им показать.

Я про себя подумал: «Хана!», выскочил с совещания, как ошпаренный, и помчался в батальон. В штабе меня уже ждал представитель подполковник юстиции. Я вбежал:

– Командир танкового батальона капитан Брюхов.

Подполковник представился.

– Цель нашего приезда сказали? – доброжелательно спросил он.

– Сказали.

– Когда приступим к осмотру расположения батальона? Сейчас или завтра?

– Лучше завтра, часиков в 10–11, – умоляюще попросил я.

– Это поздно. Давай в девять! – На этом он уехал.

Что делать? Я собрал весь личный состав, поставил задачу, и работа закипела. Подогнали и загрузили все грузовики, отогнали стадо коров километра за четыре, чтобы не слышно было, как они мычат. Свиней надо было забивать: два десятка их постреляли, я собрал всех, кто умел свежевать туши, и до утра мы разделывали мясо и солили его в бочках, благо соли было достаточно. Я также приказал давать мясо солдатам: пусть едят, сколько хотят, – и через два дня у меня весь батальон сидел в туалете, как дед Щукарь в «Поднятой целине». Часов в шесть утра мы все закончили, я прилег отдохнуть и только заснул, старшина меня будит: