Философия психологии. Новая методология - Андрей Курпатов

Если бы мы писали этот текст в XIX веке, то, вероятнее всего, сказали бы, что состав реальности, то, что собственно является реальностью, – определяется способом нашего с вами существования, то есть временем, пространством, модальностью и интенсивностью (и, вероятно, были бы во многом правы). Сейчас же мы говорим о том, что реальность составлена из того, что охватывается способом существования нашего познания, и это не игра слов. Давайте разберемся. Никто не будет оспаривать высказывание, что все, что имеет пространственную форму, протяженно во времени да еще обладает видимым цветом, ощущаемым запахом и проч., относится к реальности, составляет собой реальность хотя бы потому, что имеет место быть. Но ведь мы сейчас совершенно уверены и в том, что даже если мы чего-то не чувствуем, не видим – это тоже может быть и есть. Мы говорим об инфракрасном излучении, радиации и проч., не видя этого, но совершенно не сомневаемся в существовании оного. Почему? Кто нам сказал, что дело обстоит действительно так? Наш способ познания.

В языке есть выражение «видеть невооруженным глазом». С того, что видимо «невооруженным глазом», и началась реальность человеческого существа – оно представляло собой видимое, слышимое, ощущаемое… Но «глаз» неуклонно «вооружался», одним из первых в этом ряду появился язык. Недаром мы называем его плюс-тканью – это цельное самостоятельное полотно, которое, конечно, входит в состав реальности. Но что интересно: как только язык появился на свет, пределы реальности расширились не на те несколько слов, которыми обменивались первобытные люди, а значительно сильнее и обширнее, поскольку появление на свет его разновидностей, самой лексики, произведений – это дело времени. И представь мы себе возможность перенесения во времени, то очевидно, что человек более позднего периода своей эволюции многому мог обучить своего прародителя, как Робинзон – Пятницу.

Но до появления числа объяснить, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, было бы нереально, реальность человека этого периода становления человечества не имела еще в рассматриваемый нами момент «паза», «лунки», «выемки» – предуготованности, чтобы принять это знание, а значит, оно еще только сущностно, то есть, как говорится, «есть такое дело…», да «не про нашу честь». Но зато, как только появилось число, человечество сразу заручилось как минимум открытиями Архимеда, Пифагора и т. д. Нельзя с уверенностью говорить в этом же смысле о законе относительности, хотя и он был на подходе, но все-таки недоставало понятий гравитации, инерции и т. п., но когда все это состоялось, реальность человечества ни секунды не медля заполучило и эйнштейновское прозрение. Так работает пластность познания.

Что за странная способность и не придумана ли она нами? Нет, не придумана, например, эта работа – психософия – уже достояние реальности всего человечества, поскольку некоторые уже могут принять ее. Она не нечто «оттуда», она уже «здесь», все остальное – только дело времени. Скажите, если вы знаете, что есть «один», есть «два», но не знаете правил сложения, а кто-то объяснит их вам, – вы усвоите это, а смогли бы вы додуматься до этого, созерцая два яблока? Вы сможете сказать, что это принадлежит реальности? А если вы не знаете цифр, насколько эффективно было бы объяснение, как велика была бы вероятность того, что вы догадались бы об этом сами? А если бы никто не знал – принадлежало бы оно реальности? Вопрос не стоит так: было бы оно или не было, существовало бы или не существовало; вопрос стоит: принадлежало бы оно реальности?

Этот феномен – познаю элементы, знаю уже фактически все возможные их ассоциации и взаимодействия – рассматривался нами в гносеологическом разделе, и мы говорили о нем как о пластности познания: за счет способности к ассоциированию человек познает мир не поэлементно, а сразу «пластами». Образно это можно представить себе таким образом: у вас есть какой-то детский конструктор – вы можете построить из него все, что угодно, но предложи вам деталь от другого конструктора с другими пазами для связывающих элементов, вы окажетесь в затруднительном положении и или выкинете ее, или отложите до лучших времен. Можно говорить, что пластность вашего «познания» не позволяет использовать это новое «знание», его для вас как бы не существует, но если вам дать две детали от нового конструктора – вы уже дееспособны и в этой сфере. Для целей академических поэтому целесообразно ввести понятие «пред-реальности» – это то, что уже доступно нашему познанию, но не познано нами непосредственно.

Так, например, разработанная Резерфордом модель атома – это фактическое знание всей собственно атомной физики (модель же Резерфорда в свою очередь – продолжение «Гераклитова бытия»), и те ученые, которые занимались вопросами «уровневых переходов», устройства ядра и проч., извлекали это знание не из совокупного сущего, а уже из пред-реальности. Главный шаг был сделан, дальше дело технических сложностей. Но это еще не пред-реальность кварков, кварки пока – до поры до времени – принадлежат только сущему… Но вот они открыты, и нам ведомо уже и то, о чем мы пока, собственно, не знаем, но можем узнать, проведя соответствующие эксперименты, исследования, теоретически разрабатывая эту «находку». Недаром у ученых, работающих с пред-реальностью, нередко возникает «чувство уже виденного» – deja-vu.

Конечно, не все так гладко, как хотелось бы… Например, как доказать, что материальное на субатомном уровне существует и это не магия цифр? Существует ли этот «субатомный» мир, его ведь никто не видел? В его непосредственном существовании сомневаются уже и некоторые физики. Вопрос не праздный и фактически стоит так: если мы что-то придумали, но для этого нет субстрата в мире (что, правда, очень нелегко допустить, но будем последовательны) – принадлежит ли это реальности? Для психософии этот вопрос решаем – точка обзора в человеке, все категории мира – сущее, бытие, реальность и проч. – мы определяем для него и относительно него, и если он уверен или даже просто верит в существование этого, то «это» есть в реальности, хотя достоверность этого может быть очень мала, а вот статус пребывания «этого» в реальности может обсуждаться.

Теперь вернемся к уточнению, которое мы внесли немногим раньше. Реальность определяется не просто способом существования, а способом существования нашего познания. После уже изложенного это положение, видимо, не без труда будет принято убежденным материалистом, поскольку в соответствии с этим определением и Бог, и всякая иная идеалистичная компонента принимается в реальность на равных правах с вещественными предметами материального мира и т. п. Но необходимо признать, что это естественно. Можно спорить, насколько мысль о чем-то соответствует действительности и имеет ли вообще субстрат, но говорить, что этого просто нет в бытии, уже нельзя. Иначе придется отказаться (а нам придется на этом настаивать) и от субатомного мира, и даже от представлений о Вселенной в нынешнем ее понимании, и никакие заверения Мура даже относительно планеты Земля не помогут. Или – или…

Способ существования нашего познания намного подвижней собственно способа нашего существования, хотя и является его производным. Познание ищет и примеряет новые формы, не опасаясь показаться экстравагантным, поскольку ему обеспечена поддержка мышления, которое, в свою очередь, опирается на веру и уверенность, но все это вряд ли можно назвать порочным кругом. Фактически представление о реальности многое разъясняет в некотором несоответствии способа существования человека в определении (время, пространство, модальность и интенсивность) с результатами части находок последнего времени, например в трансперсональных переживаниях, носители которых подчас убежденно декламируют: «Там не было времени». И хотя всегда это убеждение при более тщательном рассмотрении можно опровергнуть, все-таки оно бывает весьма интенсивным, а человек – убежденным.

Все это приводит к мысли о непосредственно эволюционной значимости собственно познания (а не средств производства и даже языка!), иначе говоря, новый способ существования познания – это новый эволюционный прорыв собственно человека. Но это возможно только при эволюции мышления, и именно об этом говорит методология психософии: новое мышление обеспечит развитие и приумножение бытия, поскольку познание – это, в конце концов, инструмент мышления, но их эволюция возможна лишь в сочетанной форме. Постоянным поиском новых форм познания мы эволюционируем мышление, и если какое-то познание действительно ново, оно непосредственным образом трансформирует мышление. Поэтому нет ничего странного в том, что мы с вами мыслим совершенно иначе, нежели мыслил человек столетия назад, но язык тот же, логика та же, а потому мы подчас считаем, что многое из сказанного – это лишь пустые разговоры относительно нового психологического опыта. Учитывая же все вышеперечисленное, отказаться от него – от нового психологического опыта – непозволительная роскошь.