Гребень волны - Евгений Филенко

– И теперь, вероятно, раскаивается, – снова подал реплику Маони. – А «гоанну» он, хочу отметить, водит классно.

– Должно быть, тебе, Сергей, было бы приятнее, если бы Костя сутками бездельничал, у всех путался под ногами и от скуки пакостил по мелочам, – сказал Фрост. – Как Никитин на Серой Хризантеме. Помнишь Михаила Фомича Никитина?

– Помню, – сказал Варданов. – Однако я счел бы за благо мелкие пакости внутри корабля, нежели большие неприятности снаружи. У меня сложилось впечатление, что драйвер Кратов в известных обстоятельствах предпочтет стрелять, нежели думать. Особенно если принять во внимание наличие в его распоряжении такого высокоэффективного оружия, каким является фогратор.

«Только бы сдержаться, – думал Кратов, кусая губы. – Только бы снести. Это тебе, звездоход, не пыльные тропинки далеких планет. Это твой старший товарищ, люби его, и цени, и целуйся с ним!»

– Ну вот что. – Фрост внезапно возвысил голос и для убедительности грохнул посудой. – Пардон! Оставь парня в покое, Сергей. Надоело тебя слушать. Если хочешь знать мое мнение, ты несправедлив.

– Я только желал бы, чтобы драйвер Кратов осознал всю степень ответственности, лежащей на каждом без изъятий члене исследовательской миссии, – спокойно сказал Варданов. – В иной обстановке я не указывал бы ему на недопустимость всякого легкомыслия. Известно, что передо мной, равно как и перед другими ксенологами миссии, поставлен ряд вопросов, на которые пока ни один из нас не дал аргументированных ответов. Вот эти вопросы, – он растопырил пятерню и стал аккуратно загибать пальцы. – Зачем астрархам гипотетической цивилизации – если согласиться с предположением о самом факте наличия таковой – понадобилось реконструировать орбиту Псаммы, если они впоследствии не воспользовались плодами своего труда? Куда исчезла эта цивилизация, закончив работу? Наконец, исчезла ли она, а не соседствует ли с нами и поныне? Не воспользовалась ли Псаммой для своих целей недоступным нам образом, отличным от принятой в подобных случаях колонизации либо разработки недр планеты? И не пчелы ли – ибо по большинству иных видов дано отрицательное заключение – являются предполагаемым Чужим Разумом?

Костя тотчас же представил, как пчелы выползают из своего улья и с натужным гудением начинают спихивать Псамму с ее орбиты, упираясь в песок и друг в дружку мохнатыми лапами. Картинка вышла малоубедительной и даже потешной. Костя неожиданно для себя громко хмыкнул и тут же смущенно покраснел.

– Ну какой из пчел Чужой Разум? – в унисон его мыслям усомнился Маони.

– Но мы не можем сейчас утверждать обратное, – сказал Варданов. – Мы не располагаем доказательствами. Вот когда они появятся и буде появятся вообще…

– А по-моему, вы просто нагородили в вашем Кодексе лишнего, – произнес Маони недоверчиво. – Не будь у планеты такой орбиты, все виделось бы в ином свете.

– Разумеется, – сказал Варданов. – И нас не было бы здесь, как не было бы самого предмета исследований. Но мы здесь, и дела именно таковы. Жизнь во вселенной – вообще достаточно редкое явление. Поэтому Кодекс налагает особые ограничения на исследовательские миссии в обитаемые миры. В частности, он требует от ксенолога аргументированного заключения о неразумности всякого высокоорганизованного биологического вида на планете. Высокоорганизованного, ибо до настоящего момента ксенологии неизвестны сообщества разумных микроорганизмов. А плазмоиды, если вы вспомнили о них, не обитают на небесных телах…

Он говорил монотонным, размеренным голосом. Словно читал лекцию. «Кому? – подумал Костя. Уж не мне ли? Сдалась мне эта премудрость. Тем более что не настолько она и глубока. Неужели он всерьез полагает, что я круглый дурак? Точнее, овальный, если верить Гвидо?»

– Сразу, невооруженным глазом, весьма затруднено определение того, какая деятельность рассудочна, а какая нет, – вещал Варданов. – Типологический спектр разумных рас, входящих в Галактическое Братство, чрезвычайно богат. И при идентификации девяноста процентов этих типов наш традиционный житейский опыт дает гарантированную осечку.

– Попади вы с вашим Кодексом на Землю, – проворчал Костя, – вы копались бы лет двести, прежде чем добрались бы до приматов. И первый раз споткнулись бы на муравьях.

– И пчелах, – присовокупил Маони.

– Небезосновательно, – сказал Варданов. – Инсектоиды широко представлены в Галактическом Братстве. Не в пример шире, нежели гуманоиды. И прецеденты подобного «копания» известны. Так, в 121 году земная исследовательская миссия не смогла дать однозначного заключения по одному виду и была вынуждена покинуть планету, которую предполагалось заселить.

– А, помню, – сказал Фрост, подходя к столу. – Миссия Кортеса на планету в звездной системе Садр. Это в созвездии Лебедя. Кортес, разумеется, не избежал соблазна окрестить планету Ледой.

– И что же? – заинтересовался Костя, мигом позабыв свои обиды.

– Леда объявлена закрытой, – сказал Варданов. – Тектоны поддержали наше решение. В определенной ситуативной среде звероящеры Леды собирались вокруг корабля миссии и совершали действия, сходные с отправлением религиозного культа. А при отсутствии таковой среды совершенно игнорировали самое присутствие миссии. И пока мы не найдем истолкование этому факту, планета останется закрытой.

– Ну, будет, – произнес Фрост. – Костя уже проникся. Он впредь станет ответственнее. Правда, Костя?

– Правда, – сказал Кратов, краснея. – Только пчелы к вашим рассуждениям никакого касательства не имеют. Они анатомически неспособны менять орбиты планет. У них и жала-то нет.

– У астрархов тоже нет жала, – сказал Маони.

– Вы упрямец, драйвер, – промолвил Варданов осуждающе. – Возьмем людей. Люди также анатомически неприспособленны к подавляющему большинству своих исконных занятий…

– Люди и не занимаются астроинженерией.

– …но люди создают «вторую», технологическую, природу, которая восполняет им отсутствующие естественные качества. И астроинженерия для человечества – дело самого ближайшего будущего.

– У пчел нет никакой «второй природы»!

– Инсектоиды, пчелоиды, – фыркнул Маони. – Несерьезно это. Предком человека был хищный и потому жизнеспособный зверь обезьяна. Вот человек и стал разумным. И те же звероящеры, с их религиозным почитанием нашей не бог весть какой замечательной космической техники, тоже, небось, не траву кушают!

– Пардон, обезьяна не хищный зверь, – мягко заметил Фрост. – А всеядный. Как свинья, например. И обезьяна не была предком человека. Это старинное эволюционное заблуждение, древнее которого – только божественный акт творения «по образу и подобию» и прочие поверья о демиургах. У нас с обезьяной был общий предок, но впоследствии наши пути разошлись и весьма далеко. И этот общий предок, между прочим, жил в океане.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});