Красный Кристалл - Марина Казанцева

Бессмысленно мятущиеся руки схватили первое, за что сумели уцепиться — за шею Лёна, затем Лавар вцепился ему в руки. Полные ужаса глаза оказались рядом, наверху навис громадой борт галеона, а внизу ревел водоворот. Ксиндара что-то прокричал, но дикий ветер унёс его слова, а в следующий миг оба оказались на борту «Фартегэроа» и уже машинально вцепились в мачту, ослеплённые потоками воды, давлением воздуха и гулом, исходящим из глубины, которой имя Преисподняя. А в следующий момент что-то изменилось. Внезапно потемнело, тряска прекратилась, вода перестала носиться через палубу, и люди сумели вздохнуть и оглядеться.

Высоко над головой смыкались края воронки, как будто образовывали безупречно ровный край глубокого бокала — это было оптическое искажение, порождённое уплотнённым воздухом. А внизу несущаяся с бешеной скоростью вода, образовывала на стенах воронки гладкий стеклянистый блеск. Галеон был единственным предметом, который несло в этой чаше, и глазу не за что было уцепиться, поэтому казалось, что чаша неподвижна, а корабль прилип к её внутренней поверхности, как муха. Лишь инерция сносила людей к корме. Всё, что могло, уже улетело за борт — бочки, канаты, паруса, обломки мачты. А за правым бортом разверзалось горло ада.

Узкая глотка водоворота по мере приближения к ней корабля, быстро разрасталась. Держась за мачту, Лён и Ксиндара видели, как галеон неотвратимо сползал к этой беспокойно мечущейся дыре — она как будто не могла иметь покоя и всё время смещалась, то сжимаясь, то расширяясь. Корабль дрогнул, попав в особо быстрые слои, все его детали мелко задрожали — завибрировала палуба, бортовые поручни, выскочила сама собой трюмная решётка и заскакала по полу, выбивая мелкую чечётку. Товарищи, крепко вцепившись в мачту, во все глаза смотрели на приближающееся устье водоворота.

Их дёрнуло, водная поверхность затанцевала, то удаляясь, то угрожающе наплывая, а потом огромный галеон оторвался от воды и закружился прямо посреди воронки — он стремительно проваливался вниз. Тогда тьма ринулась в глаза, и свет померк для экипажа «Фартегэроа».

Многочисленные пузырьки запутались в волосах Ксиндары, всплывая и поднимая вслед за собой распустившиеся пряди. Глаза казались неживыми, а взгляд как будто бы застыл, но труп утопленника раскрыл рот и вместе с глухим звуком из него вырвался поток журчащих пузырей. А в следующий миг вода вдруг враз опала и растеклась по палубе, сбегая в шпангоуты. Корабль вынырнул на воздух и закачался на водах. Тогда послышался повсюду кашель — это моряки, чудом уцелевшие при падении в воронку, приходили в себя.

— Мы живы или всё-таки погибли? — раздался недоумённый голос Лавара Ксиндары, но в темноте никто ему не отвечал, лишь слышались звуки ползания по палубе, тяжёлое дыхание, стоны и неясное бормотание.

Быстрые пальцы пробежали по лицу Лёна, и голос Ксиндары удовлетворённо произнёс:

— Ты жив.

— О, лучше бы нам умереть, — прошелестел рядом другой голос, и в этих тихих, полных ужаса словах друзья едва узнали отца Корвина. Священник выжил, и это радовало. Но где капитан Саладжи, где старпом, кто спасся ещё — эти мысли донимали не только двоих друзей, но и прочих — отовсюду послышались голоса, возгласы, вопросы, и оказалось, что выживших немало — многие просто бессознательно вцепились в борта, кто-то успел скрыться в трюме. Выжил и капитан Саладжи, и его помощник.

— Где мы? — спрашивали люди, бродя в кромешной тьме и натыкаясь друг на друга. Рёв водоворота прекратился, и только тихий звук капель, падающих с высоты, давал какие-то понятия о том, куда они попали. Судя по эху, корабль находился в замкнутом пространстве.

— Огонь, нужен огонь, — забормотал капитан Саладжи, издавая время от времени слабые стоны — кажется, он пострадал.

Больше Лён утерпеть не смог, и по его желанию в воздухе затанцевали небольшие огни, освещая корабль и людей. Зрелище само по себе было удивительным, ведь Лён не пожелал выдавать себя и держать огонь в руках. Так что все приняли внезапно вспыхнувшие огоньки за нечто необъяснимое. Свет озарил пространство, и потрясённые люди увидали, что корабль находится среди длинного прохода между скалами и плывёт сам собой по тёмной воде. Меж тем сверху падал слабый дождь, а по почти отвесным стенам текли струйки. Что было наверху, понять невозможно — сплошная темнота. Люди растерянно бродили по палубе, иногда протягивая к стенам каменной ловушки руки, словно пытались осязательно проверить реальность места, в которое попали. Сзади за кормой тихо пенилась чёрная вода, впереди по курсу бежали ленивые струи, указывающие направление течения этой странной реки, подобной Стиксу. И сзади, и впереди пугающая тьма, и тишина неподвижного воздуха.

К Лавару и Лёну подошёл крылатый конь и глянул своим странно разумным глазом, словно хотел спросить, что будет с ними дальше. С тем же вопросом подошёл и капитан Саладжи.

— Известно ли вам, маркиз, нечто подобное? — спросил старый морской волк, держа левую руку правой и, видимо, испытывая сильную боль. — Ведь вы, кажется, имеете к магии самое прямое отношение?

— Позвольте, капитан, — внезапно обратился к Саладжи Лавар Ксиндара. — Вы ранены, а у меня есть средство помочь вам.

С этими словами он увлёк капитана прочь от Лёна, словно давал ему возможность придти в себя. Конечно, никакой реальной помощи Ксиндара оказать не мог, потому что, судя по всему, у капитана был перелом. Но Лён вдруг вспомнил. Ведь герцог не зря зачитал ему тот отрывок из книги Скарамуса Разноглазого! Он хотел, чтобы Лён знал, что их ждёт в пути — не следовало относиться к этим фантастическим сведениям, как к простой фантазии!

Лён стремглав бросился в свою каюту. Внутри ничто не лежало на своих местах — одежда, мебель, ковры, всё было свалено в кучу. Стёкла в окнах выбиты, и туда, наверно, улетела большая часть пожитков. В ужасе Лён кинулся искать свою суму и вздохнул с облегчением, когда увидел, что та лежит целёшенька — зацепилась за что-то. Но библиотеки не было в помине, улетело всё, в том числе и книга Скарамуса.

— Раньше надо было думать, дивоярец, — с досадой прошептал себе Лён. Теперь он лишь смутно помнил то, что было описано в книге — когда Кореспио читал ему это, он думал более о герцоге, чем о истории. Казалось ему тогда, что магистр-аристократ что-то затевает, что-то скрывает от него. Теперь же оказалось, что все эти морские рассказки правда, и следовало ожидать дальнейших чудес, о которых Лён помнил смутно, лишь остались в памяти неясные картины грандиозных видений. Но что было в конце этого пути, как выбрался из этой передряги очевидец — это было тайной. Оставалось только просить помощи у Перстня в надежде, что сила Гранитэли, её знание потаённых глубин мира спасут корабль. Лён вдруг осознал, как хрупко его существование, как мало знает он о своих собственных возможностях, о связях реальности, о причинах того-иного явления. Вот и сейчас, будучи поглощёнными пучиной, они попали в тихое место, которого быть тут не должно. Что тут такое — глубокие пазухи земли, наполненные своей собственной, невидимой внешнему миру, жизнью? Смутно помнилось ему, как описывал Скарамус удивительных существ, но не говорил о том, как разглядел их — откуда взялся свет?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});