Полведра студёной крови - Артем Мичурин

– Ничего, – ответил Ткач, и глаза его заблестели, словно у кота, нацелившегося на хозяйскую сметану.

– Не сейчас, – я положил руку на ствол ткачёвского автомата, – сначала дела.

– А это у вас «Сайга»? – продолжали задавать несвоевременные и глупые вопросы из чрева автомобиля. На этот раз, кажется, голос принадлежал подростку.

– Ехали бы вы, граждане, к ебене фене, – посоветовал я.

Стекло точно так же плавно поднялось, и автомобиль мягко и бесшумно тронулся с места. Показалось, что его колёса даже не касаются земли. И отчего-то я сразу вспомнил приснопамятного Бойню с его двухместной, сотрясающейся в чахоточном кашле «Ласточкой», на которой он подвозил меня до обители.

– Пожрем? – отвлёк меня от созерцания удаляющегося чуда местного автопрома Ткач. Он стоял возле весёленького, выкрашенного в зелёный цвет ларька, вкусно пахнущего выпечкой.

– Давай. – Я пошарил в карманах, выудил оттуда серебряную монету, подошёл к окошку и хлопнул неровным кругляшом об деревянный прилавок. – С чем пирожки у тебя, красавица?

– С капустой, с картошкой, с яблоками, с грибами и с мясом, – пропищала лавочница в удивительно белоснежном переднике, покосившись на серебряную монету.

– Мясо крысиное или собачье? – решил уточнить я.

– Ну и шутки у вас, мужчина. Вам сколько?

– Думаю, один серебряный десятка на полтора тянет? – Я пододвинул пальцем монету поближе к писклявой пирожнице.

– Что это? – спросила она.

– Чистое серебро. Бля буду.

– Не хамите, мужчина. С вас шестьсот рублей. Пятнадцать пирожков с мясом по сорок рублей.

– Ткач, о чём это она? – Я беспомощно обернулся к напарнику, чувствуя, что наш разговор с лавочницей заходит в тупик.

– Так вы будете брать или как? У меня смена через пять минут заканчивается.

– Пойдём отсюда, – Ткач дёрнул меня за плечо, – темнеет, а мы ещё дом не нашли.

Я пожал плечами, сгрёб с прилавка серебряный, и мы двинулись дальше по улице.

Пятьдесят шестой дом был братом-близнецом пятьдесят восьмого и пятьдесят четвертого. Все они выстроились по чётной стороне улицы. Обычные четырёхподъездные пятиэтажки. На нечётной та же картина. Пятьдесят девятый – тёткин – стоял себе там и светил начинающими зажигаться окнами. Тридцать вторая квартира находилась на четвёртом этаже второго подъезда. Когда мы с Ткачом поднимались наверх, то наткнулись на бабу, поливающую цветочки, расставленные на подоконнике в керамических горшках и на полу в деревянных кадках.

Идиллия, ёптыть.

– Кто там? – спросили из-за обитой кожей двери с номером «32» в ответ на стук кулаком.

– Мы к Ирине Воропаевой, – назвал я имя усопшей матери Альбертика. – Посылку отдать надо.

А что ещё мне было говорить? Торговцы подержанными дробовиками? Не желаете почти новый «Рем» по сходной цене?

– Её нет сейчас, что передать? – сквозь зевоту ответили с той стороны. Эта неожиданная новость породила паузу в минуту эдак длиной.

Хороши дела! Вышла старушка, которой, на секундочку, должно быть лет эдак под сто, за молочком и сейчас вернётся. А Альбертик-то и не знает.

– Я принёс ей два килограмма шпика от младшего брата, – начал импровизировать я, уже собираясь выстрелить в замок, если переговоры не увенчаются успехом.

Хотя шуметь до смерти не хотелось.

– Странно. У неё вроде только сестра была, но вы можете оставить сало в её холодильнике, я сейчас открою. – За дверью зазвенели ключами.

Как только между ней и косяком образовалась щель, я вставил туда своё плечо, а Ткач ударил в полотно ногой. Мы один за другим ввалились в квартиру, где в прихожей, под вешалкой, в куче одежды барахтался её хозяин. Кровь из расквашенного носа уже залила и его поношенный сальный свитер, и треники. Ткач вынул нож и поднял страдальца, приставив кончик лезвия к его кадыку. Ощутимо запахло мочой.

– Как тебя зовут, болезный? – Я мельком осмотрел кухню с ближайшей комнатой и уставился на трясущегося хозяина хаты.

– Илья.

На нас испуганно смотрел жалкий маленький человечек из давно минувшей эпохи. Типичный довоенный обыватель: тапочки, майка, заправленная в кальсоны, поверх этого треники с лампасами и заляпанный жиром растянутый свитер с протёртыми локтями, заплывшая шея и двойной подбородок, блестящая лысина и вьющиеся островки волос над ушами.

– Послушай, Илья, сейчас ты нам покажешь, где тут сейф у твоей жены, и пойдёшь менять портки. Если мы не найдём взаимопонимания в этом вопросе, то этот злой дядя отрежет тебе голову.

– Я… я… я… она не жена мне, а жиличка.

– Да, – встрял Ткач. – Того Константином звали.

– Насрать. Где сейф?

– Там, – указал Илья на дверной проём трясущейся пятернёй, – в их комнате.

– Отлично! – Я отправил Илью пинком в ближайшую пустующую комнату, а сам направился в указанную. Ткач пошёл за мной, но остался на пороге, чтобы контролировать входную дверь.

Сейф стоял почти рядом со входом в комнату и выполнял роль тумбочки. Сверху он был накрыт кружевной салфеткой, на которой стояло до чёрта всякой мелочи: от тикающего будильника и нескольких фаянсовых статуэток до вазочки с конфетами и шкатулки с нитками. Да и вся комната выглядела так, как будто её оставили полчаса назад. Ни пыли, ни паутины, и даже торшер горит.

Удивляться уже надоело, и я, достав ключ, принялся ковыряться в замке.

Щёлк.

В тот самый момент, когда тяжёлая металлическая дверца со скрипом подалась вперёд, торшер замигал и погас, погрузив нас с Ткачом, изнывающих от нетерпения, в полную темноту.

– Ёб твою… – подал голос напарник.

Где-то недалеко попробовала на вкус тишину длинная автоматная очередь.

– Посвети. – Я взял в руки дробовик и отошёл, чтобы не маячить в проёме окна. Ткач завёл динамо своего фонаря, и по комнате заплясали причудливые тени от тех самых статуэток на сейфе. Я сунул руку в его холодное чрево и извлёк пригоршню трухи, когда-то бывшей, наверное, ценной бумагой. При этом внизу в темноте что-то брякнуло об пол.

– Она! – рассмотрел я пластину в свете фонаря. – Валим отсюда.

– Илью этого так оставим?

– Заземлим на всякий случай. – Я вынул нож и пошёл в комнату, где, забившись за шкаф, сидел хозяин квартиры.

Должен был сидеть. Но ни шкафа, ни другой мебели в полностью выгоревшем помещении я не обнаружил, как не обнаружил и входной двери в квартире, давно лишившейся обоев, оконных рам и прочих атрибутов мирной жизни. В то же время я готов был поклясться, что ещё минуту назад всё это, включая электрический свет, наполняло вполне себе уютную и обставленную квартиру. А теперь исчез даже паркет, видимо, кем-то отодранный на дрова. И вместо люстры в потолке торчал ржавый крюк с обрывками проводов. На лестничной клетке нас ждал ещё один сюрприз. Никаких цветочков в горшочках тут не было, зато зиял провал в лестничном марше между третьим и нашим четвёртым этажом. Не хватало целой секции, а из перекрытий с весёлым плиточным орнаментом торчали ржавые зубы арматурин. Но в принципе перепрыгнуть можно, кабы не наша зимняя одежка и лыжи с оружием за спиной. Пришлось повозиться, раздеваясь, одеваясь и передавая снарягу, стволы и вещи друг другу. В конце этого интересного занятия нас и застали заполошные выстрелы буквально у самого подъезда, не меньше чем с пяти стволов. Пришлось ломиться в квартиру, что находилась под той, в которой только что были, и затаиться, прислушиваясь к каждому шороху во вновь установившейся тишине.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});