Узкие врата - Антон Дубинин

Фил же, обладавший куда меньшей брезгливостью, преспокойно ворошил руками картонное ложе, светя фонариком и удовлетворенно хмыкая. Хотел что-то сказать — но, на беду, закашлялся. Фонарик в его руке заплясал, как на сюрреалистической дискотеке. Этот приступ длился минуты три. Алан уж было решил, что товарищ задыхается, но тот огромным усилием прекратил лающий залп, отдышался, вытер выступившие мутные слезы.

Что-то просипел.

— А?

— Я говорю, сюда иди. Тут спать можно.

Алан неуверенно пошел на свет, спотыкнулся о какую-то особо вредную трубу с вентилем и оглушительно упал, больно подвернув руку. Так бывает с каждым, кто гнушается подвальной грязи, сказал бедолага себе, поднимаясь и растирая запястье. Он все еще морщился от боли и брезгливости — как и всякий гордец, умудрился свалиться в самую грязь! У прежних жильцов здесь, видимо, была помойка, не то — продуктовый склад: сваленные в кучу пластиковые бутылки, банки от консервов… Алан почувствовал на локте что-то инородное, тронул пальцем и понюхал: так и есть, протухший шпротный паштет.

— Ну что там у тебя?

— Ничего… Упал немножко.

— Поздравляю. Ничего не сломал, надеюсь?

— Да вроде нет… Только в помойку какую-то въехал локтем.

Фил удержал при себе изречение о том, что там Эриху самое место; сказал только, стряхивая с широкой картонки давнюю пыль:

— Под ноги надо смотреть.

— Фонарь-то небось у тебя, — вяло огрызнулся тот, подходя наконец куда следует. При виде картонного ложа на настиле из досок от ящиков глаза Алана и в темноте заметно расширились:

— Слушай… Мы на этом собираемся спать? Здесь же какие-то бродяжки жили…

— Постелим спальники, — Фил уже беззаботно выпотрашивал свой рюкзак, пристроив фонарик боком на трубу. — Зато вот эта труба, она теплая. Наверное, теплую воду в дом подает. Ночка сегодня не самая жаркая на свете, и завтра ожидается что-то подобное, так что этот подвал — просто отель нашей мечты.

Алан сглотнул и промолчал. Больше всего на свете ему хотелось умыться и почистить зубы, но с этим придется подождать по меньшей мере до утра. Вот оно, настоящее умерщвление плоти — когда ты свалился в помойку, а помыться тебе негде!

К своему великому стыду, он понял, что если не отмоет пальцы от паштета, то просто разрыдается.

О, спасение! Оно пришло неожиданно — когда Алан полез в рюкзак за спальником, левая, неоскверненная паштетом его рука наткнулась на холодный и гладкий бок фляжки. Там была вода, обыкновенная вода из крана в вокзальном туалете, и набрал он ее во флягу на всякий случай: целая бутыль крепкого чая и пакет с молоком покоились где-то в недрах Филова рюкзака. Почти пританцовывая, будто нашел не фляжку с водой, а лекарство от всех болезней, мученик собственной чистоплотности отошел в сторонку и прямо в темноте умылся с мылом, сам себе поливая на ладонь. А голову завтра помоем, жизнерадостно предвкушал он, возвращаясь к уже готовому ложу. В таких городках всегда колонки с водой есть, а может, здесь и парикмахерская найдется, или даже — предел мечтаний — целая баня…

Фил уже лежал в спальнике, застегнувшись по самые уши; торчала только черная макушка. Дыхание его было хриплым и неровным, как будто в груди что-то выкипало. Фил оказался совершенно прав — под сенью теплой трубы было удивительно уютно, особенно если не разглядывать окружающую красоту, а просто лечь и спать. Алан заполз в свой спальник, стараясь не пихнуть спящего (или он еще не спит? Тогда тем более…), щелкнул кнопкой фонарика — и пригрелся, свернувшись крючком, спина к спине со своим порой невыносимым, но все-таки полезным спутником.

Однако сон не спешил приходить, хотя на улице и казалось, что набросится — дай ему только волю. Юноша лежал и слушал, как где-то в дальнем углу подвала размеренно капает вода. Рядом трудно дышал Фил, и его бронхитные хрипы вдруг расшевелили у Алана внутри такую острую и сильную жалость, что он даже повернулся на другой бок и обхватил больного за горбатившиеся плечи. Тот не проснулся, только неосознанно придвинулся ближе, и так они лежали в темноте, прижавшись друг к другу, как двое спасшихся от кораблекрушения… В позе ребенка в утробе матери. Двойного ребенка.

Когда мерзнешь, лучше прижмись покрепче к своему соседу. Эту мудрость Алан вынес из совместных походов с братом — человеческие тела очень удобно прилегают друг к другу, как кусочки паззла, и у одного греется живот, а у другого — спина… Теплая труба тихо гудела над головой. Будто приговаривала что-то невнятно-ласковое на своем водяном языке. Файт, Файт, город Файт, я у тебя внутри. Защити меня, прими меня, помоги мне найти, что я ищу.

Человек, лежавший рядом, пробормотал во сне непонятное имя, двигая плечом. Наверное, что-то ему снится… Интересно, как же я к нему все-таки отношусь, подумал Алан сонно, утыкаясь лбом в широкую теплую Филову спину. Кажется, я его не люблю. Потому что он меня тоже не любит. Более того — он, кажется, меня презирает.

Есть, кроме того, ряд вещей, которые я ему никак не могу простить. Хотя теперь они все, конечно, остались за стеной — за несокрушимой стеной, отделяющей нас от блаженного периода времени, именуемого — «Когда Рик был жив». Но все же я никак, никак не могу полностью забыть… кое-чего. Того, как он смеялся над моими стихами. Того, как он уходил вперед по шпалам, а я тащился сзади, как никчемный слуга, и расшиб о шпалу большой палец. И пощечины, ох, пощечины. У него тогда сделались глаза такие… Как маленькие серые камешки, когда он меня ударил.

Но ведь и Сент-Винсент я не могу полностью забыть. Тот, первый раз, когда Фил сломал чьему-то сыночку руку. Руку, хотевшую, кстати, врезать мне между глаз… И вторую драку, когда он, не разворачиваясь, вслепую врезал поддых тому, кто навалился на меня, и сказал — быстро, сквозь зубы: «Береги голову, балда…» Зачем-то ведь ему было нужно, чтобы я берег голову. И зачем-то он все еще здесь, не дома в столице, а в мокром подвале в городе Файт. Это же мне просто, это же я верю, что мы что-нибудь найдем, а Фил — он ведь даже Стефану почти не верит… Кому же он тогда верит? Почему он все еще со мной?

Фил, словно растревоженный чужими настойчивыми мыслями о своей персоне, сильно дернулся во сне. Внутри у него что-то заклокотало, и Алан мгновенно отдернул руку, вспрянул, опираясь на локоть. Фил глухо забухал кашлем — пока еще в полусне, но уже приподнимаясь и готовясь закашлять на полную мощность…

Алан вспомнил, как однажды бронхитом заболел Рик. Так заболел, что у него даже подозревали воспаление легких. И первые несколько ночей, когда был кризис, спать братьям почти не приходилось — каждые часа полтора Рик захлебывался кашлем, а Алан просто лежал, разбуженный, за стенкой в своей комнате и изможденно пытался ему сочувствовать. На третью ночь это получалось уже плоховато…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});