Эпилог (СИ) - Хол Блэки

— А Севолод? — спросила я с чувством неимоверного облегчения. К тому времени, когда Вадим вернется в столицу, мы с Мэлом уедем на побережье.

— А что Севолод? Если большая тройка решила — значит, спорить бесполезно.

Под большой тройкой в клане подразумевали самого старшего Мелёшина, его брата Георгия и сестру Евдокию Дмитриевну. Выходит, Вадиму напомнили, за чей счет он ест каждый день хлеб с маслом и развлекается в ночных клубах. Интересно, как отреагировала жена Севолода, узнав, что сыночка отсылают в глухую провинцию?

Константин Дмитриевич оказался приятным собеседником. Вечерами, когда Мэл оставался в городе, он приходил в библиотеку, где я готовилась к занятиям или читала, и мы разговаривали. Зинаида Никодимовна деликатно удалялась, чтобы не мешать беседам. Самый старший Мелёшин регулярно интересовался моим здоровьем, в ответ я справлялась о его самочувствии.

— Неплохо. Благодарю, — отвечал мужчина с вежливой улыбкой.

Как-то он спросил о моих планах после получения аттестата.

— Разве замужние дамы работают? — усмехнулась я.

— Не работают, — подтвердил дед Мэла. — Но почему-то мне кажется, что вы — концентрация исключений из правил.

— Гош… Егор выступает против моей подработки лаборантом, но мне бы хотелось и дальше работать в этом направлении. Но сперва… собираюсь съездить на побережье! — выпалила я. Что ответит Константин Дмитриевич?

Он в задумчивости сцепил пальцы в замок.

— На побережье нет электричества. Совсем.

— То есть? — вот уж чего не ожидала, так этих слов.

— Там нет холодильников, кофеварок, телевизоров. Вы не всунете вилку в розетку и не погладите белье. И стиральных машин там нет. Там топят бани и готовят в печах.

— Вы бывали там? — растерялась я.

— Нет, но вполне представляю. А сейчас думаю, что хотел бы побывать и познакомиться с вашей матушкой.

Я смутилась.

— Всё равно поеду, — сказала, чтобы скрыть неловкость. Прозвучало по-детски упрямо.

— А Егор?

— Он тоже собирается поехать… вроде бы.

— В таком случае, нужно сдать документы для получения разрешений на въезд сразу же после заключения брака. Вот хотя бы на следующий день, — сообщил собеседник будничным голосом. — Обычно оформление бумаг занимает до трех месяцев при счастливом стечении обстоятельств. Вам хватит времени, чтобы закрыть последнюю сессию.

Константин Дмитриевич не сказал: "можно сдать документы". Он сказал, что их нужно сдать в срочном порядке, проснувшись наутро после свадьбы. Получается, самый старший Мелёшин согласен отправить внука в Тмутаракань, на край света? А родители Мэла? Его мама уж точно не обрадуется. И как отзовется Мелёшин-старший?

— Я думала, вы будете разубеждать.

— Отчего же? — улыбнулся мужчина. — Эта поездка станет полезной… для всех.

Завибрировал телефон, и на экране высветилось: "мой Гошик".

— Можно рассказать Егору о нашем разговоре?

— Конечно, — кивнул Константин Дмитриевич и вышел из библиотеки.

Мэл выслушал, не прерывая. И долго молчал.

— Гош, наверное, я зря говорила от твоего имени… Извини.

— Эвка, у тебя же библиотека под рукой. Чем гладили белье до изобретения электричества?

— М-м-м… утюгами. Наверное. Нагревали на печке или клали внутрь угли, — задумалась я, вспоминая подробности последнего прочитанного любовно-исторического романа.

— Так… Получай задание… Выяснить, как в старину обходились без холодильников, — сказал Мэл, как показалось, с набитым ртом.

— Серьезно?!

— Вполне.

— А чем ты шуршишь?

— Чем-чем? Ем я. Сижу тут голодный, холодный и одинокий. Некому меня согреть. И без Кота скучно. Бессонница замучила, потому что койка скрипит. На полу три сантиметра пыли. Поранился гвоздем, когда раму открывал. Вам-то хорошо, а я минуты до свадьбы считаю.

— Гошик, — всхлипнула я. — Гошенька… Любименький… Ужасно по тебе соскучилась…

А Мэл, похоже, обрадовался тому, что не он один испытывает муки холостяцкой жизни. Остаток вечера я посвятила словесным ласкам, которые изливала на него по телефону.

— Милый… ненаглядный… самый сильный… смелый… и умный…

— Да, я такой, — согласился Мэл, жуя.

А мне не жалко. И меня с каждым сказанным словом пропитывала нежность к своему мужчине и гордость за него.

35

В поместье к Коту относились настороженно. С прохладцей. Не гоняли, но и не сюсюкали "кис-кис-кис". Виной тому — бандитская морда усатого и его нахальное поведение. Кот засунул нос во все доступные уголки и закоулки. За общим столом ему выделили отдельный стул, и Кот присутствовал при трапезах. Зинаида Никодимовна держала дистанцию, опасаясь гладить животное.

— Необычно, — сказала она как-то. — Считается, что кошки гуляют сами по себе, а ваш… Удивительно… Как дрессированный. И привязан к вам.

— Мы с ним родственники по духу, — пошутила я. — Иногда мне кажется, что в прошлой жизни Кот был человеком.

Горничные недовольно посматривали на усатого, оккупировавшего мою кровать, но молчали. Наверное, им не нравилась шерсть, которую приходилось убирать за ним, хотя я не замечала, чтобы на подушке или на покрывале оставались шерстинки. И умывался Кот редко. По крайней мере, не на моих глазах. Зато полежать любил, с размаху бахаясь тушей на бок.

— Кот с тобой? — спрашивал Мэл по телефону.

— Со мной.

— Передай ему, чтобы не наглел. Знаю я, развалится на полкровати — не сдвинешь краном.

После стычки с Вадимом в библиотеке я по-новому взглянула на Кота.

— Защитник мой, — прижала к себе и погладила. — Спасибо за всё.

Усатый подумал-подумал и замурлыкал.

Предсвадебный месяц протек относительно спокойно. Светские мероприятия сократились для меня до минимума. Во-первых, волей Константина Дмитриевича, отфильтровывавшего ненужное и лишнее. Во-вторых, столкновение поездов в столичной подземке, приключившееся в начале апреля, не располагало к веселью. Однако поздравить министра экономики с днем рождения я была просто обязана. Прежде всего, потому, что именинником являлся мой отец. Ему исполнилось сорок семь. Папенька родился сразу же после висоризации и относился к когорте урожденных висоратов. Видение волн передалось ему по наследству, а не в результате инъекции вис-сыворотки.

Некруглая дата, но гостей немало. Более пятидесяти человек, и всех их вместила большая столовая в особняке батюшки. Туда мы прибыли втроем — я, самый старший Мелёшин и Зинаида Никодимовна. Мэл планировал приехать отдельно.

Каждый раз, когда предстоял выезд в свет, моя компаньонка испытывала неловкость. Её торжественный гардероб состоял из двух пуританских платьев отвратительного покроя, усиливавшего недостатки фигуры, поэтому рядом с расфуфыренными дамами Зинаида Никодимовна выглядела унылой гувернанткой в форменной одежде.

Решившись, я поговорила с Константином Дмитриевичем. Коли компаньонка сопровождает меня на публичные мероприятия с присутствием высокородных гостей, помимо жалованья ей требуется соответствующий гардероб. Я приготовилась спорить и доказывать, но, на удивление, самый старший Мелёшин согласился. Вместе с Зинаидой Никодимовной мы отправились в переулок Первых аистов, где в салоне Вивы ей подобрали наряд, оформили прическу и сделали визаж. Благодаря шумихе около моего имени бизнес Вивы активно развивался. Помимо ателье теперь в её салоне работали две стилистки, а сама владелица подумывала о том, чтобы перебраться на бульвар Амбули. Конечно, это мечта всей её жизни, но шебутная атмосфера переулка нравилась мне больше, нежели лощеная вылизанность столичного бульвара.

На обратной дороге Зинаида Никодимовна украдкой смотрелась в свое отражение в стекле машины. Она, и правда, похорошела, сбросив десяток лет, и выяснилось, что у нее есть талия и грудь. А в адрес самого старшего Мелёшина полетел счет на три тысячи висоров. Вива всегда отличалась бульдожьей хваткой. Ну и пусть.