Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

– Всем отойти! – приказал Ванзаров, разворачиваясь к Почтовому спиной и сдвигаясь ближе.

– Выполнять, твари!

Филеры отступили, оттаскивая Марысю, она билась, сучила пятками по полу.

– Вон! Все вон! Пошли вон с лестницы!

Комната опустела, стоны Марыси доносились с лестничной площадки.

– Ванзаров, двигай отсюда!

– Одну минуту, – ответил он, нагнулся, будто завязывает шнурок на ботинке, и с полуразворота сделал бросок. Пальто сковывало, мышцам не хватало разгона, но выбирать не приходилось. Ванзаров дотянулся, вцепился в мальчика и дернул. Ребенок выскользнул, затылком задел подоконник, но был свободен. Закрыв собой, чтобы принять удар ножа, если придется, Ванзаров оттолкнул мальчишку к дверям. К сыну бросилась Марыся.

Ванзаров обернулся, готовый к поединку с ножом.

По инерции понесло назад.

Почтовый пошатнулся, уперся ногой в заоконный скос, но ботинок заскользил по льду. Он замахал руками, стараясь поймать равновесие. Удержаться было не за что. Нож не выручил.

– Ах ты ж, гадина…

– Руку! – крикнул Ванзаров, тянясь к нему.

Уперев локти о воздух, Почтовый замер на миг и тенью скользнул вниз. Лезвие сверкнуло и пропало.

В окне стало пусто.

Встревоженное облачко снега медленно кружилось и опадало. Чуть дальше виднелась угловая часть дома. В окна выглядывали потревоженные соседи. А над крышей доходного дома на Рождественской улице голубело небо. Чистое и далекое от разочарований, нужд и тревог земных. До которых ему не было никакого дела.

62

Хлопоты службы не давали покоя. Прибыв в дом на Рождественской улице, пристав 2-го участка Рожественской части, ротмистр Рогов, нашел загадочную картину. В ледяную горку откровенно желтого цвета воткнут лом. А на лом насажено тело плотного мужчины, словно бабочка на иголку. Раскинув руки аки крылья, он сжимал длинный нож угрожающего клинка. Господин был, несомненно, мертв, в пустых глазах отражалось холодное небо и металлический штырь.

Сомнения будило иное: на пустяковом происшествии раньше пристава оказалась сыскная полиция и полный двор филеров, да еще господин Лебедев. О характере великого криминалиста Рогов был наслышан, впрочем, как и про чиновника сыска Ванзарова. Он предпочел не задавать вопросы, а исполнить, что было указано: несчастный случай, человек выпал из окна. По неосторожности. Что же, приставу проще: личность погибшего установлена, проживал в этом доме. Остается описать место несчастного случая и снять показания с дворника, единственного свидетеля. На чем дело можно считать закрытым. Про нож пусть сыск беспокоится.

Констатировав смерть Почтового, Лебедев счел свою миссию во дворе завершенной. Остальное было ниже его достоинства. Он вернулся в квартиру Марыси. Прижимая детей, женщина покачивалась, взгляд пустой, бессмысленный, явно не в себе. Аполлон Григорьевич умел обращаться с женщинами в любых обстоятельствах. В походном саквояже хранилась бутылочка «Слезы жандарма». Он налил полную мензурку и заставил проглотить. Когда Марыся откашлялась, смогла дышать и выругалась шипящей польской бранью, настало облегчение. Выпустив сыновей, она приникла к большой груди криминалиста и залилась слезами, в которых смешались радость и горе. Дети живы, она вдова без средств и надежды. Лебедев тихонько поглаживал ее по плечам, уверяя, что все будет хорошо. Ложь тоже бывает лекарством. Убедившись, что Марыся вполне владеет собой, он перешел в соседнюю квартиру.

Филеры трудились, раскладывая в гостиной все, что давал обыск.

– У нас тут много любопытного, – сказал Лебедев как купец, что нахваливает товар. – А вы, друг мой, что нашли в карманах окончательно бывшего филера?

Переступив порог, Ванзаров оглядел разложенное.

В платяном шкафу хранились: одежда уличного разносчика, тулуп извозчика с малахаем, смокинг с манишкой и шелковым поясом, длинная шинель старого образца, несколько пар сапог – яловые, начищенные до блеска и ношенные, разбитые, с засохшими клочками грязи; лапти с онучами, черная фуражка, серая фуражка «московка», какую носит простой люд от приказчиков до рабочих, потертый пиджак и брюки фабричного, вязаный шарф, платье горничной, фартук дворника. Рядом с одеждой поставили коробку, в которой хранились бороды, усы, накладные парики, баночки с гримом и театральным клеем. Почтовый мог скрываться на виду у всех: ни один городовой не опознал бы его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Какой полезный гардероб.

– У нас филеров учат отменно, – согласился Лебедев. В недавнем прошлом он сам приложил к этому руку, читая лекции в школе полицейского резерва. – Так что там в карманах?

Ванзаров выложил на стол финку в новеньких ножнах черной кожи и толстую пачку двадцатипятирублевок.

– Хранил богатство у сердца, не доверял банкам, – сказал Аполлон Григорьевич, который относился к деньгам с полным равнодушием. Если не сказать, презрением.

– Почтовый готовился уйти, – ответил Ванзаров. – Почувствовал опасность. Пора было сменить логово. Остался зачистить следы.

– Марысю и детей?

– Это очевидно. Он совершил ошибку с фотоаппаратом. Марыся могла что-то вспомнить, что укажет на него. Новую ошибку надо было исключить. Холодный расчет… Что в его саквояже?

Лебедев не стал делать вид, что не посмел заглянуть. Сдвинув саквояж к краю стола, он щелкнул замочками и раскрыл. Содержимого хватило, чтобы сдерживать осаду полицейской роты: пять револьверов в машинном масле, дюжина упаковок патронов, четыре бомбы для ручного метания, две связки тротиловых шашек в кармашках на матерчатом ремне с тесемками и капсюли взрывателей к ним.

– Отличный арсенал… И вот вам довесок.

Лебедев протянул три паспортные книжечки. Ванзаров раскрыл ту, что лежала сверху. По этому паспорту в доме проживал подданный Российской империи Франтишек Потоцкий. Другие принадлежали саратовскому обывателю Перепелкину Тихону Ефимовичу и гражданину Швейцарской конфедерации Генриху Шварцкопу. Русские фальшивки изготовлены на высочайшем уровне. Швейцарский паспорт выглядел как будто настоящим.

– Я совершил непростительную ошибку, Аполлон Григорьевич, – сказал Ванзаров, листая паспорта.

– Неужели?

– Неверно оценил Почтового. Он был не просто способный филер. Он вел двойную жизнь. Вероятно, был важным участником революционного подполья. И о нем ничего не было известно.

– Пусть Пирамидов над этим голову ломает…

– Ломать придется нам.

– Искать, куда он спрятал Самбора?

Ванзаров согласно кивнул.

– Не столь важно, где сейчас варшавский спирит и доктор Охчинский. Вопрос: зачем они понадобились Почтовому?

– Ну и каков ваш ответ? – спросил Лебедев, предвкушая развязку.

– Ответа нет, – Ванзаров оглядел комнату. – Кроме очевидного: здесь их никогда не было.

На лице криминалиста отразилось разочарование.

– Негусто, друг мой.

– Все, что есть. Выводы логики пока не могу подтвердить фактами.

Захлопнув саквояж, Лебедев отшвырнул его на середину стола, будто не было взрывчатки.

– Тогда объясните: почему Почтовый вернулся в номер только сегодня ночью? – потребовал он.

– Обещали не спрашивать об этом.

– Это в гостинице. Теперь другое дело. Не увиливайте, друг мой…

– Логика характера, – ответил Ванзаров.

Аполлон Григорьевич явил крайнее неудовольствие.

– Хватит морочить голову вашей психологикой! Объяснитесь напрямик.

Подойдя к вешалке, Ванзаров снял с полочки кепи, повертел.

– Почтовый – филер талантливый, возможно, гениальный, – сказал он, проверив, что поблизости нет Курочкина. – Филеров учат действовать строго по приказу: не проявлять инициативы, не выдумывать, не фантазировать, замечать и фиксировать только факты. Филер не умеет сам составить план, быстро поменять его, если необходимо. Этому их не учат. Когда Почтовый столкнулся с нарушением плана и вынужден был убить Збышека, он забыл про фотоаппарат. Опомнился, когда уже было поздно. Ему нужно было заново придумать, как действовать. В холле гостиницы Почтовый заметил филерское наблюдение. Понимал, что утром Самбора хватятся, найдут в номере мертвого фокусника. Он знал, что место преступления оставят нетронутым минимум сутки. Вызванный пристав может решить, что саквояж с бутафорской рукой, маской и коробкой фотоаппарата принадлежит Самбору. Шанс реальный. Значит, надо выбрать момент, когда филерская смена устанет и потеряет бдительность. Полночь – лучшее время. Почтовый подготовился к тому, что в номере может быть засада. Разыграл гостя, что ошибся дверью. Попков остался жив только потому, что Почтовому нужен был шпион, который будет поставлять важные сведения.