Цесаревич (СИ) - Старый Денис

— Иоанна, я…- обратился я к девушке и замялся.

А что, впрочем «я»? Женат — это так себе аргумент. Можно и второй раз жениться, если доказать неверность жены или еще что придумать. А дальше что? Я не Петр Великий, который кухарку императрицей сделал, мне могут и не позволить. Предлагать Иоанне стать любовницей? Так и самому такая идея не нравится. И что делать? Нет, Шевичи, по рассказам самой Ионанны — знатный род, служилый и ведет свою родословную с тринадцатого века, но они все равно не ровня Романовым.

Мы ужинали в моей палатке, где всего-то и помещался небольшой стол, да куча соломы для сна. По прикидкам остался всего один дневной переход до Славяносербска, где я должен был отдать Иоанну в руки ее отца и распрощаться с той, что так меня волнует.

— Я потеряла семью, только отец и остался в живых, казалось, все сложно, но я рядом с Вами чувствую себя как то… — начала Иоанна. Я попробовал выказать свои соболезнования, но был перебит. — Прошу Вас, мне тяжело говорить. Вы очень интересный, но мне показалось, что одинокий, вместе с тем сильный мужчина… Нет, не то! Я хочу быть с Вами и чувствую, как никогда не чувствовала, что и Вы тоже… Но, это невозможно, Ваше Императорское Высочество.

Иоанна заплакала и выбежала из палатки. Я хотел побежать, обнять, сказать, что она не права, что для любящих сердец не может быть препятствий. Но это было не так — препятствия были и их очень много. Я стоял и не шевелился, не мог позволить себе вернуть девушку, если это произойдет, то я окажусь не в силах остановиться, испорчу жизнь Иоанне. Время, оно лечит, оно рассудит! Вот только уснуть я так и не смог.

Как же было сложно прощаться в Славяносербске, куда я заранее отправил казаков, чтобы те разыскали отца Иоанны.

Иван Шевич, рослый, поджарый немолодой вояка, узнав о трагедии, рванул мстить единственному и самому главному из катов — Еже Нарбуту. Трое вышколенных казака чуть на чуть сдержали серба, получив при этом несколько ссадин и синяков каждый и, как следствие зауважавшие Шевича, о чем судачили еще два дня пути.

Уже позже, в пригороде Петербурга, я решил, наконец, что Иоанну можно было бы пристроить фрейлиной Екатерины. В конце концов, это интересно с политической точки зрения. Сербка — фрейлина Великой княгини. Убедить бы еще в этом тетушку, которая очень много внимания уделяла составу фрейлин и у себя и у моей жены.

*…………*……….*

Петербург

1 июля 1750 года

Весь оставшийся путь от Славяносербска, наверное, одного из самых бурно растущих городов империи, в отношении и количества населения и строений, я хандрил. Так и не решившись сделать хоть что-то в отношении Иоанны и того влечения, что я испытывал к этой женщине, решил поступить по принципу «с глаз долой и из сердца вон». Вот только мало что получалось и мысли нет-нет, но возвращались к девушке, а на любом недолгом отдыхе в пути ее образ вставал передо мной, хоть закрыл я глаза, хоть с открытыми и даже в обществе. С этим нужно было что-то делать. И пути два — или лекарство общения с женой и долгая терапия, или поддаться болезни и не обращать внимания на то, что она прогрессирует.

Лекарство нашлось уже на заставе у въезда на городскую территорию Петербурга. Тут меня встречали люди Шешковского.

Информация, которая полилась на меня нескончаемым ливнем, порой не только остужала ледяной водой, но и нещадно била градом. Очень много чего случилось, главное — это практическая атака моей семьи. Интриганы решились на серьезные действия? Или все же случайное стечение обстоятельств? Последнее, вряд ли.

Удар был нанесен в самые чувствительные для меня места — семья, мои люди и деньги. Екатерина обесчещена и при дворе я теперь рогоносец. В этом мире не так уж и страшно быть обманутым мужем, но репутация подмочена. Слухи же об убийстве непосредственно Екатериной своего любовника вообще изобиловали извращениями. Что-то вроде того народного творчества из будущего, где Екатерина Великая умерла от «общения» с конем. Двор, как мне докладывал один из заместителей Шешковского, только и судачит, что парень, дескать, умер от того, что нимфоманка Великая княгиня замучила его своими желаниями. Не думаю, что многие конкретно верили в такую чушь, но сплетня передавалась из уст в уста, а чтобы поднять свою значимость люди додумывали и внедряли в рассказ свои извращенные фантазии. Да и хрен с ними, уляжется, но об этом когда-нибудь узнают мои дети.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Супруга стала не единственным объектом для атаки. Был убит, именно что убит, служащий банка, являвшийся моей креатурой. Совпадение? Точно нет, если учесть еще и то, что была ограблена ювелирная лавка моих партнеров, попытка проникновения на мои склады в Ораниенбауме. Взятый лазутчик оказался агентом Тайной канцелярии. Еще и пожар на тайных производствах в Ропше — есть видоки, что видели странных личностей.

Что таким образом хотели мне доказать Шуваловы, что это они уже сомнений не было, я так и не понял. Тут все еще доминировало в обществе восприятие меня, как подростка, которого можно запугать, вот и пугают. Может и так, но, скорее всего, это тщательно продуманные операции, чтобы рассорить меня с женой, чтобы я стал метаться и делать ошибки, ослабить.

Тогда я должен заняться поиском союзников и попечителей. Кто лучше Шуваловых для исполнения роли «решал»? Никто. Кроме того, я должен буду обратиться за помощью в Тайную канцелярию к Александру Петровичу, и он поможет. Уверен, уже и «виновные» назначены. Кто? Иностранцы? Раскольники-староверы? Иезуиты? Некий заговор офицеров в пользу «шлиссельбургского пленника»? Ну, а после, когда мы неминуемо рассоримся с Екатериной, познакомить молодого и энергичного с «правильной девушкой».

То, что ссора случится, даже если все и подстроено, факт. Я не смогу совладать с собой, простить, тем более под впечатлением от другой женщины. По тем данным, что мне предоставили, никто мою жену не принуждал ни пить алкоголь, ни знакомится с офицером, с которым проговорила не менее трех часов до уединения.

Закручивается еще не совсем мне понятная комбинация, где я центральная фигура. Или вот так все и было в той, иной реальности? Все подобные интриги бушевали, пока наследник пьянствовал, да мучил собачек? Но я не только он, я еще и Петров, поэтому усложню элите жизнь, чуть позже, но усложню.

Может еще и потому на меня пытаются давить, или приручить, что я использовал ресурсы государства и начал освоение Русской Америки. Дело в том, что Петр Шувалов, по сути, являлся монополистом китобойного промысла, добычи тюленей, в некотором роде и пушного промысла, пусть последнее из-за своей громадности даже Петру Шувалову не по зубам монополизировать. И тут начинают пребывать шкуры тех же тюленей, морских коров, китовый жир, каланов, иных бобровых, соболей и писца. Огромный, как оказалось, караван прибыл в мое отсутствие.

Вот и последовал удар, для Петра всегда более чем чувствительно потерять и копейку, тут же сотнями тысяч полноценных рублей пахнет. Был бы на моем месте кто иной, а не цесаревич, уверен, что выскочку просто физически ликвидировали. Сантименты тут не уместны. Меня же нужно отвлечь от своих проектов, ослабить, увеличить собственную долю в совместных предприятиях. Хрен им…

— Отставить все приветствия, — я, словно ураган влетел в комнату для совещаний в Ораниенбауме и сразу же одернул присутствующих, которые начали титулоименование. — Время нет для расшаркиваний. Через час я отправлюсь к императрице.

Время действительно не было. Нужно было срочно ехать к тетушке, которая прохворала. Ей часто становилось хуже после долгих поездок на богомолье и исполнение епитимьи. Приступ, судя по описанию таков, что может быть всякое. Уже два дня не подымается с постели. Никто не поймет, если я, как любящий племянник не поспешу к тетушке. Но час есть, я то, якобы, не сразу узнал о приступе Елизаветы, который держится в секрете, пусть и все об этом знают.

— Что сделано? Жду предложения по ответу на дерзости! Он должен быть жестким, но без смертей самих зачинщиков, — задал я вектор совещания.