Последняя битва - Александр Прозоров

— Беда теперича османскому псу, — усмехнулся Зверев. — Лучше ему в норе сидеть и не высовываться.

— Может статься, и так, — согласился Иоанн. — Однако же Баторий, как из Речи Посполитой доносят, пуще прежнего рати ныне набрал. Дума боярская приговорила у Смоленска и Пскова дожидаться схизматиков. Полагают воеводы мои, не пойдет раб османский через Полоцк и Луки Великие. Земли там разоренные, добычи им нет, еды и фуража тоже. Некуда воевать им в той стороне. Давай, Андрей Васильевич, сказывай. Мысли твои извечно поперек общего приговора выходят. И на диво сбываются.

— Не пойдет османский пес ныне через земли разоренные, — ответил Зверев. — Верно бояре приговорили, на Псков он ударит. Псков — ключ главный к пути торговому Балтийскому и землям Новгородским. Баторию от земель лесных покамест пользы никакой, окромя славы ратной. Чтобы земли эти золотыми стали, труд к ним немалый приложить надобно. Города строить, дворы ремесленные, землю пахать, лес рубить. Время требуется, дабы землю сию поднять. С торгов же прибыток быстрый. Посему торговый путь по Неве он отбить и захочет.

— Надо же, — удивился государь. — В кои веки ты с умами прочими в един ряд встал. Не иначе чудо Господне лицезрю. Однако же у Невы мне пока больше свены досаждают, нежели ляхи османские.

— Свены бы и рады мир заключить, — поторопился ввернуть слово Андрей, — да опасаются сильно, что прежними глупостями обиду тебе большую учинили. И даже если отдадут они тебе миром все завоевания свои, ты войны с ними не прекратишь…

— Обида, знамо, есть… — согласился царь. — Однако же, коли миром все вернут… Коли вернут — прощу. Господь велит быть милостивым с раскаявшимися. Коли миром все вернут, карать не стану.

Барон Тюрго оказался прав: просить хорошие условия мира нужно до того, как тебя крепко прижали к стене.

— Уверен, на твою милость они ответят крепкой дружбой, — склонил голову князь.

— Ныне о дружбе ворогов сих даже и слышать не желаю! Тебе, Андрей Васильевич, низкий мой поклон за старательное исполнение поручения, тебе данного. Мыслю, командование татарскими тысячами тебе теперича токмо роздыхом выйдет. Посему повелеваю в Псков отправиться, к воеводе Ивану Шуйскому. Его стараниям по обороне станешь извне всеми силами помогать. По росписи получишь сорок сотен поволжских. Теперь ступайте. Вижу, после разлуки долгой вам наедине поговорить хочется. Веселитесь. Да токмо чтобы на сей же неделе ты, Дмитрий Иванович, в Смоленск отъехал, а ты, Андрей Васильевич, — ко Пскову!

Разумеется, князья за встречу устроили пир — но уже через день разошлись, памятуя свой долг перед государем и землей русской, и разъехались по назначенным местам.

Князь Бутурлин по прошлому году показал себя воеводой умелым, находчивым и храбрым. Казалось бы — к чему менять его на другого? Однако князь Дмитрий Хворостинин, приняв у него смоленские полки, тут же продемонстрировал разницу. Печалиться обороной он не стал — и вскоре перешел границу, ведя пятитысячную армию в глубину польских владений. Первым на его пути стоял коронный город Орша с каменной пятибашенной крепостью. Уверенность в собственной безопасности и османские союзники сыграли с горожанами злую шутку. Появившаяся на улицах татарская конница не вызывала беспокойства ни у кого из гарнизона до тех пор, пока две лихие сотни, въехав через подъемный мост, не начали быстро и умело рубить стражу. Пока уцелевшие ратники подняли тревогу, пока отдыхающие воины облачились в броню и расхватали оружие — к Орше подошли основные силы. Замок пал, не успев сделать ни единого выстрела.

Несколько дней части посвятили сбору ценностей, отправив на восток огромный обоз с полоном и добычей, после чего запалили ненужный город и двинулись дальше, на Могилев. Здесь татары попытались повторить предыдущую уловку — но, увы, город, всего четыре года назад получивший полное Магдебургское право, оказался более подготовлен к внезапному нападению. Стражники попытались спросить пароль, а когда всадники обнажили сабли — схватились за копья. Схватка была жестокой и чересчур долгой. Прежде чем татары изрубили три десятка привратников, из глубины крепости подбежали еще полсотни копейщиков, которые, выстроившись правильным строем, остановили напор конницы. Загрохотали цепи подъемного моста, отрезая смельчаков от остальной армии. Когда ворота закрылись — два десятка русских воинов сложили оружие.

От них могилевский воевода узнал факт, мало интересный ему, но крайне важный для русских историков. В письме Стефану Баторию могилевский воевода указал, что пленные конники служили под началом казацкого атамана Ермака Тимофеевича. Однако тот ли это Ермак, что известен теперь каждому образованному человеку, или полный его тезка — пока остается неизвестным.

Русские сотни сели вокруг в осаду, не спеша разоряя окрестности и собирая полон. Однако здесь до воеводы дошло известие, что через Шклов проходит польский отряд, повернутый османским псом от Полоцка, с места общего сбора войск. Запалив могилевские посады, князь Хворостинин двинулся навстречу.

С противником они встретились уже на следующий день. Немецкие латники, выстроившись в правильную шеренгу из восьми рядов, первыми открыли огонь, выбивая стрельцов из хилого строя всего в три ряда. Русские пищали ожесточенно отвечали, но катастрофически уступали тяжелым граненым аркебузам по боевой мощи. Однако еще не успела чаша весов качнуться в сторону дисциплинированных наемников, как они обнаружили, что стремительные казачьи и татарские сотни обходят латную фалангу справа и слева, угрожая ударить в спину. Немцы, ослабив на время огонь, начали перестроение в каре — и вот тут, промчавшись через расступившихся стрельцов, в их красивые ряды и врезалась кованая конница, длинные и тяжелые копья которой пробивали насквозь по два-три пикинера вместе с кирасами. Даже мертвые боярские дети разили врага, когда тяжелая лошадь и одетый в броню всадник на всем ходу падал на пехотинцев, сминая и опрокидывая их.

Первый же удар превратил правильную армию в толпу, не слышащую приказов, не понимающую, что происходит и что делать. И она — побежала.

Взяв шесть сотен пленных, князь Хворостинин вошел в Шклов, своей крепости не имеющий, дождался конницы, что гнала разбитого врага почти двадцать верст, отправил в тыл новый обоз и повернул на Дубровну.

Все это время османский наместник стоял возле Полоцка, словно размышляя: спасать ли польские города от разгрома или предоставить их своей печальной судьбе и начать поход на Русь? Десятого июня он сделал свой выбор и выдвинулся к Заволочью, откуда вниз по реке Великой начал медленное наступление в сторону Пскова. Польша была брошена на милость русских.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});