Эпопея любви - Мишель Зевако

Наступила полночь, ознаменовавшаяся первым из двенадцати ударов. Медленно проплыл звон колокола, словно в дымке печали… На шестом ударе Руджьери спокойно, громко и отчетливо произнес заклинание.

Звук двенадцатого удара еще дрожал в воздухе, когда астролог увидел в обращенном на запад углу лаборатории бледное видение; сначала формы его были расплывчаты, потом начал вырисовываться человеческий силуэт.

Мы не утверждаем, что этот белый призрак появился в комнате, для нас несомненно лишь то, что его увидел Руджьери. Астролог неверным шагом вышел из очерченного факелами круга и двинулся навстречу бледному видению. Он шел очень медленно, делая лишь шаг в минуту, неестественной походкой механической куклы. Так астролог сделал двенадцать шагов, остановился и спросил:

— Ты ли это, дитя мое?

Ухо его не услышало никакого ответа, ничто не изменилось в очертаниях видения, но в мозгу у Руджьери четко прозвучали слова:

— Зачем вы позвали меня, отец?

Астролог опять шагнул вперед и увидел, как призрак попятился: астральное тело пыталось ускользнуть, но Руджьери удерживал его. Он вернулся назад, в полукруг света, как бы увлекая за собой видение. Белый призрак оказался у самого кинжала, рядом с подковой факелов.

Отец снова обратился к сыну:

— Дитя мое, войди ко мне! Надо войти!

Он увидел, как заколебалось бледное видение, и опять в мозгу его прозвучал ответ:

— Отец, отпустите меня, отпустите меня в вечный покой.

— Нет, ты войдешь сюда, — произнес Руджьери. — Я так хочу. Прости, сын мой, но я не отпущу тебя. Войди же!

Призрак снова заколебался, отступил, потом метнулся и оказался в середине светового круга.

Напряжение спало с застывшего, как маска, лица астролога, и он облегченно вздохнул. Через несколько минут глаза его приняли нормальное выражение, руки опустились, книга выпала на пол и астролог медленно лег на паркет.

Когда Руджьери пришел в себя, белый призрак исчез. Однако астролог улыбнулся и прошептал:

— Ясновидение покинуло меня, поэтому я его больше не вижу, но астральное тело моего сына здесь, я чувствую. И оно не уйдет без моего согласия…

То состояние, в которое силой воли привел себя Руджьери, описано всеми средневековыми авторами, занимавшимися эзотерическими исследованиями. Современная наука открыла его заново, дав ему название: самовнушение. Стоило астрологу освободиться от этого самовнушения, началась болезненная реакция организма: в течение нескольких минут его трясло, как при сильной лихорадке. Но вскоре он совсем оправился и кинулся к шкафу, нашел среди разбросанных на полу книг одну и выбежал из лаборатории.

Труп так и остался на мраморном столе, а семь факелов продолжали гореть.

Руджьери прошел к себе в спальню, зажег лампу и углубился в чтение книги, озаглавленной «Трактат о притираниях». Это было творение Нострадамуса, опубликованное в Лионе в 1522 году.

— Вот то, что, умирая, завещал мне мой добрый учитель Нострадамус. Сколько раз перечитывал я строки, написанные его рукой всего за несколько часов до смерти… Сколько ночей я провел над этими страницами! Конечно, великий учитель оставил мне свой труд для того, чтобы я попытался осуществить перевоплощение… Я пробовал! Я пробовал вновь воплотить Нострадамуса! Трижды я вскрывал его могилу, там, в церкви Салона… но у меня не было крови для переливания. Прочту еще раз… попытаюсь снова!

Рукопись была разделена на три части, написана небрежным почерком, некоторые фразы обрывались на середине. Первая часть начиналась словами:

«Перевоплощение может осуществляться путем вызова астрального тела…»

Вторая часть носила название: «Связи, существующие между телом астральным и телом материальным после их разделения».

И, наконец, третья часть также начиналась заголовком: «О крови, которую следует переливать трупу». Вот эта последняя часть и интересовала Руджьери. Он вновь и вновь вчитывался в потемневшие страницы.

Наконец астролог встал, подошел к стене, приподнял гобелен, за которым обнаружилась ниша, а в ней — железный шкафчик. Руджьери нашел среди кучи бумаг пергаментный свиток, развернул его на столе и склонился над ним. На длинном листе пергамента были изображены какие-то геометрические фигуры, а на полях — пояснения к рисункам. Свиток начинался словами:

«Гороскоп моего сына, Деодата, графа де Марильяка. Его созвездие, а также сопряженные с ним созвездия».

Астролог начал чертить, предался каким-то сложным расчетам, сперва геометрическим, потом арифметическим. Так он провел долгие часы. Затем принялся лихорадочно писать. Лицо его озарилось неподдельной радостью.

— Удалось! Я вычислил созвездие нужного мне человека! Кто же он? Я найду его, обязательно найду!

И внезапно астролог лишился чувств, может, от усталости, а может, и от счастья. Через несколько минут он пришел в себя и произнес:

— Светает… но мне надо ждать до вечера… Руджьери встал, уложил бумаги в железный шкафчик и достал оттуда маленькую коробочку. В ней хранились какие-то пилюли. Астролог проглотил одну, и тотчас же усталость покинула его, а силы вернулись. Руджьери взглянул на часы:

— Скоро девять. Уже и утро прошло… впрочем, нет, уже наступил вечер…

Только тут астролог понял, что, проведя всю ночь у тела сына, целый день он потратил на изучение гороскопа. Уже наступил вечер среды… То есть, по меньшей мере, сорок два часа Руджьери провел без еды, без питья и без сна!

Видимо, пилюли, которые он сам и изготовил, содержали какое-то очень сильное укрепляющее средство: астролог не чувствовал голода, спать ему не хотелось, и он только выпил полный стакан воды.

Всю следующую ночь астролог провел на башне, приникнув к мощной подзорной трубе собственного изготовления.

В пятницу ночью Руджьери оторвали от напряженной работы — королева вызвала его в Лувр. Вернувшись, он снова принялся за изучение гороскопа того человека, чью кровь он собирался перелить сыну.

В три часа ночи Руджьери, взглянув на бледнеющий небосвод, решил уже отложить свои исследования до следующей ночи, но внезапно его осенило:

— Нашел! Нашел! Конечно, это он!

Астролог бросился в спальню и вытащил из железного шкафчика еще один свиток, похожий на тот, что содержал гороскоп Деодата. Действительно, и на этом свитке был начертан гороскоп еще одного человека.

Руджьери прямо дрожал от счастья, он даже не мог написать ни слова. Странным пламенем горели его глаза. С трудом справляясь с расчетами, астролог твердил:

— Он!.. Конечно, он! Все сходится!

В шесть вечера Руджьери без сил откинулся на спинку кресла и выдохнул лишь одно слово: