Непослушные принцессы - Линда Мак-Робби

Вильгельм был занят другими делами, поэтому ограничился тем, что ставил свою подпись под любовными посланиями невесте, которые за него сочинял его брат и лучший друг Луи. Несмотря на то что принц пользовался эпистолярными заготовками, его желание вступить с Анною в законный брак было подлинным. Ее богатство и положение в обществе делали женитьбу на ней весьма и весьма привлекательной. Свадьба состоялась в августе 1561 года. Праздновали знаменательное событие целую неделю. Кроме всего прочего в программу входили рыцарский турнир и церемония публичного освидетельствования вступления брака в силу. Во время этого милого обряда развеселые гости вели жениха и невесту в спальню, под сальные шуточки укладывали их в постель и ждали, хихикая за дверью, когда свадьба подойдет к своему логическому концу. Пять с половиной тысяч гостей выпили три тысячи шестьсот ведер вина и тысячу шестьсот бочонков пива. Во время свадьбы Вильгельм признался тете Анны, что он предпочел бы, чтобы его молодая невеста больше времени уделяла танцам и французским романам, а не шитью и религиозному образованию. Супруга курфюрста была скандализована и заявила, что подобное образование не довело бы Анну до добра.

Ее племянница и впрямь плохо кончила, но танцы и французские романы в этом не были повинны. К 1565 году, по прошествии четырех лет брака, все хорошее, что у них прежде было, пошло прахом. Все, начиная от аристократа и заканчивая последней домохозяйкой из Антверпена, называли Анну «домашним проклятием» Вильгельма. Один из биографов принца Оранского, писавший в сороковых годах ХХ века, заявлял, что «даже самые злейшие враги Вильгельма, которые ни перед чем не останавливались, чтобы очернить принца, не находили добрых слов в защиту его жены».

С высоты XXI века ясно, что Анна была психически больна, а огромное количество алкоголя, который она употребляла, а также высокое общественное положение усугубляли ее состояние. Из плаксивой меланхолии Анна мгновенно впадала в беззаботную веселость. Женщина часто угрожала покончить жизнь самоубийством. Она время от времени запиралась в своих покоях, ни с кем не разговаривала, ничего не ела, а только слонялась из угла в угол. Иногда Анна приходила в бешенство и в сопровождении компании «непотребных» подруг отправлялась в Спа, город, расположенный к юго-востоку от Льежа. Там она тратила огромные суммы денег, которых у нее не было, а когда муж требовал, чтобы она возвращалась домой, вопила, что Вильгельм хочет ее отравить. Когда Анна была дома, она так третировала детей мужа от первого брака, что ему пришлось отослать их подальше от мачехи.

Анна была той еще пропойцей. Однажды, когда во время одной из своих последних беременностей она пребывала в замке, принадлежащем ее семье, женщина устроила истерику гостям, которые пытались помешать ей напиться. Даже в те времена, когда женщины обычно пили алкоголь во время беременности, родственники Анны испугались того, что пьяное забвение, в которое она впадала, может навредить плоду. Анне, впрочем, было все равно. Она потеряла двух детей через несколько дней после родов. Третий ребенок, сын, выжил, но мать не проявляла к нему никакой привязанности. Несмотря на все свои причуды и неспособность быть хорошей матерью, Анна исполнила свой долг и родила Вильгельму пятерых детей.

Кроме всего прочего, эта женщина отличалась патологической ревностью. Она любила закатывать скандалы и намекала на то, что Вильгельм замешан в каких-то порочных, возможно сексуальных отношениях с собственным братом. Один граф вспоминает, как Анна во время вечерней трапезы только то и делала, что пилила мужа за то, что она называла его «незнатным происхождением». Исчерпав эту тему, Анна перешла к половой несостоятельности Вильгельма. После подобного рода выходок женщина впадала в раскаяние и со слезами на глазах принималась вымаливать прощение у своего мужа, который прекрасно знал цену всем ее извинениям.

К 1568 году поведение Анны стало невыносимым. Кажется, она прониклась подлинной ненавистью к мужу, который, надо отдать ему должное, много раз пытался найти с ней общий язык. Однажды, когда, пребывая в Кельне, Анна пустилась в очередное сумасбродное мотовство, прибыл гонец с письмом от ее супруга, в котором ей настоятельно рекомендовалось вернуться домой. Женщина на глазах у толпы зевак разорвала бумагу в клочья, начала топтаться по ним ногами и орать, что пусть лучше ее муженек сдохнет и его закопают, чем она вернется к нему.

После рождения последнего ребенка Анна полностью порвала с Вильгельмом. Она завела шашни с Йоханнесом Рубенсом, адвокатом средних лет, который к тому же был женат и имел детей. В 1571 году эту парочку однажды застукали на горячем в окрестностях Кельна. Хотя Анна с самого начала отрицала свою измену, доказательства против нее быстро множились. Она забеременела от любовника. Рубенс во всем сознался, и тогда Анна закатила одну из своих фирменных истерик, призывая Вильгельма по праву супруга убить и ее, и ее любовника. Рубенса, как и следовало ожидать, подобного рода перспективы не обрадовали. Его жена, как ни странно, принялась умолять принца Оранского сохранить жизнь ее непутевому муженьку.

Вильгельм сохранил жизнь обоим. В конце концов, отправлять саксонскую принцессу на плаху, какой бы сумасшедшей она ни была, было неразумно с политической точки зрения. Что же касается помилования Йоханнеса Рубенса, то искусство находится в неоплатном долгу перед принцем Оранским, так как этот адвокат со временем станет отцом фламандского барочного художника Питера Пауля Рубенса. Адвокат и его великодушная жена воспитали дочь Йоханнеса от Анны. Представляется маловероятным, что у этого ребенка было счастливое детство.

Под замком

Анне, впрочем, посчастливилось меньше, чем ее любовнику. В 1571 году Вильгельм с ней развелся, и больше они не виделись. Развод остался в тайне, а заботу об Анне взяли на себя члены ее семьи. Безумие женщины принимало угрожающие формы. Теперь Анну ни на минуту не оставляли без присмотра. С 1572 года местные священнослужители дважды в неделю читали ей проповеди, надеясь на то, что божественное вмешательство может воспрепятствовать женщине следовать тем порочным путем, который она выбрала. В соответствии с понятиями тех лет ее воспринимали как грешницу, которая «добровольно упорствует в своем пороке». К концу жизни с ней обращались так же, как принято было обходиться с другими умственно больными людьми: насильственная изоляция, содержание в отвратительных условиях и ежечасное обращение к религии.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});