Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. - Н Князев

Конечно, было не очень разумно посылать с таким важным докладом офицера, занимавшего третьестепенное положение в дивизии, но, с другой стороны, генерал не имел права оставить свой пост в столь тревожный момент. По тем же соображениям он не мог послать полковника Парыгина. Резухин не спросил у меня ни одной фамилии; со своей стороны, и я не указал ему никого персонально. Я не допускал мысли, что у кого‑нибудь поднимется рука на самого популярного в дивизии человека, который никому не причинил зла33.

До моего отъезда генерал не изменил своего решения и ничего не добавил к данным им накануне инструкциям. На привале я оставался не дольше, чем это требовалось для того, чтобы переседлать коня и посадить на свежих лошадей тех всадников, которых брал с собой.

Генерал Резухин вечером 17 августа перешел р. Эгийн — гол со 2–м полком, а 1 — й конный полк по каким‑то соображениям оставил на левом берегу. Почему генерал расставил полки на ночь таким способом? Опасался ли он красных (хотя накануне мы говорили о том, что бригада регулярной советской конницы находится на Селенге, верстах в 100–150 от нас), или же желал предохранить пока еще вполне надежный 1–й полк от воздействия на него более разложившегося 2–го полка? Если это так, то понятно станет, почему Резухин переправился со 2–м полком: долг службы требовал держать этот полк в сфере своего непосредственного наблюдения.

Генерал выбрал для своего бивака очаровательный уголок. Расположился он на ночлег у опушки рощи, заполнившей извилину реки, саженях в пятидесяти от 4–й забайкальской казачьей сотни. Взошла луна, и на освещенной ею южной стороне неба четко обрисовались зубцы недалекой горной цепи. Генерал Б. П. Резухин и его личный адъютант, ротмистр Нудатов прилегли у костра и вскоре задремали под нежный шелест листьев и мягкие всплески реки о прибрежные камни. Когда лагерь успокоился, в палатку командира 2–го полка явились по его вызову старшие офицеры.

Помощник командира, полковник Кастерин предложил собравшимся немедленно порвать все сношения с бароном Унгерном. Полковник изложил в общих чертах обстановку, которая позволяла изменить утром маршрут и пойти не вслед за бароном, а самостоятельной дорогой, придерживаясь кратчайшего направления на восток. Но подчеркнул, что в разрешении этого вопроса встречалось существенное затруднение: было трудно рассчитывать на согласие командира бригады, ведь никто не знал и не мог взять на себя смелость предрешить, как отнесется генерал к предложению уйти от барона, к тому же выраженному в категорической форме.

Собравшихся членов “инициативной группы” главным образом беспокоило то, что Резухин неоднократно демонстрировал свою исключительную преданность Унгерну, и особенно показателен был случай оскорбления его действием на перевале, после боя у Ново — Дмитриевки, когда барон позволил себе нанести генералу несколько ударов. В заключение помощник командира полка резюмировал свою мысль следующими словами: “Всем нам, господа, жаль Резухина, но что же делать?.. Если он останется в живых, разве мы можем поручиться, что он согласится на наше требование вести нас на Дальний Восток? Если он не расстреляет нас теперь, то, вероятно, уничтожит при первой же возможности. Поэтому пусть умрет один Резухин, чем погибнут многие”.

Высказанные слова вполне соответствовали умонастроению большинства из присутствовавших офицеров и… возражений не последовало. Выполнение убийства возложено было, в порядке дисциплины, на войскового старшину С., двадцатилетнего юношу, сделавшего головокружительную боевую карьеру в бароновских частях. С. приказал прапорщику — забайкальцу Хлебникову с несколькими казака- ми — оренбуржцами следовать за ним и стал красться по направлению генеральской ставки. На опушке леса заговорщики поползли. Ординарцы слишком легко позволили разоружить себя. Хотя никто из них не сделал попытки предупредить генерала об опасности, все же получилось некое подобие борьбы и генерал, услышав шум, громко спросил: “Кто здесь?” Войсковой старшина С. с маузером, а Хлебников с карабином бросились к генералу.

Генерал Резухин и ротмистр Нудатов побежали к ближайшей сотне. Командир бригады закричал: “Полковник Хоботов, 2–й полк, ко мне!” Хлебников некоторое время преследовал генерала, стреляя по нему вдогонку. Резухин отстреливался из карманного маузера и одним из выстрелов раздробил ложе карабина прапорщика.

Звуки выстрелов мгновенно всколыхнули лагерь. На обоих берегах Эгийн — гола люди схватились за оружие, полагая, что произошло нападение красных. Генерал Резухин и Нудатов побежали в 4–ю сотню. Генерал был ранен (вероятно, в восемнадцатый раз). Казаки — забайкальцы засыпали его вопросами: “Ваше Превосходительство, что случилось? Что с Вами? Вы ранены?” и т. д. “Позвольте Вас перевязать”.

Резухин сел на пень. Войсковой старшина С. не преследовал генерала. Он бросился к 5–й сотне и скомандовал: “По коням! Садись!” В сотне все уже было подготовлено и кони поседланы, потому что эта сотня, именно, и учитывалась как сила, с помощью которой свершиться переворот. Захватив из сотни урядника — орен- буржца, С. побежал в 4–ю сотню. Он мгновенно охватил глазом картину и, видя, что все спокойно, подошел к группе казаков, тесным кольцом окружавшей генерала. Вручая свой маузер сопровождавшему его уряднику, С. приказал ему застрелить командира бригады. Тотчас же рука с маузером протянулась через головы казаков, сгрудившихся перед генералом, и почти в упор хлестнула его выстрелом в лоб. Ротмистр Нудатов выхватил наган, чтобы застрелить убийцу, но войсковой старшина С. удержал Нудатова словами: “Успокойтесь, успокойтесь, все кончено”. И ротмистр в состоянии полной прострации отошел в сторону.

До крайней степени странно, что никто, кроме личного адъютанта, никак не реагировал на это откровенное убийство. Офицеры и казаки разошлись по сотням, словно ничего особенного не случилось, будто всему именно так и надлежало произойти. Такое равнодушное отношение к убийству ближайшего сотрудника барона показывает, насколько безнадежной казалась унгерновцам идея продолжения борьбы с красными, как на монгольской территории, так и в Урянхае, и что настало время расплаты за злоупотребление ташуром.

Командир 1–го полка так излагает свои воспоминания, относящиеся к данному моменту: “Я крепко спал, когда раздалась стрельба. Я вскочил, как дикий, и бросился к сотням. Меня задержал полковой адъютант, поручик Федоров. — Нужно узнать, в чем дело, — приказал я ему. Через несколько минут ко мне прибежал ординарец генерала с докладом, что Резухин убит. Вскоре приехал с той стороны полковник Кастерин. Он осведомился, все ли у меня в порядке, а на мой вопрос о генерале ответил, что кто‑то не то убил, не то ранил Резухина. Через некоторое время после отъезда Кастерина явился войсковой старшина С. и передал мне приглашение от имени полковника Хоботова немедленно приехать в штаб бригады. Затем послан был за мной ординарец с той же просьбой. Но я не поехал, потому что один из моих ординарцев предупредил, что мне, по его сведениям, плохо будет, если я ночью поеду во 2–й полк. Туда я прибыл лишь утром. Полковник Хоботов встретил меня вопросом, буду ли я ему подчиняться, как начальнику отряда. Я ответил, что подчиняться я умею, и учить меня не придется. Присутствовавшие при этой сцене полковник Кастерин и войсковой старшина С. не проронили ни слова”.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});