Мерзкая семерка - Кэмерон Джонстон

на лорда-вампира.

– Прежде всего – зачем заключать сделку с такой, как она? Амогг или Верена точно так же могли помочь, разве нет?

– Мне нужна ее магия, – ответил Лоример. – Она устоит против священного огня инквизиторов. Каждый труп, который она поднимает, чтобы воевать за меня, означает, что кому-то из моих людей не придется этого делать.

– Лучше б с демонами связался, – покачал головой Тиарнах и убрал нож. – Ты об этом пожалеешь, и не сомневайся.

– Я уже жалею, – уходя, ответил вампир.

Тиарнах ненадолго задержался в полуразбитой лачуге, но два холодных вонючих трупа великих воинов и тень боли Амогг заставляли снова вспоминать о Кахалгилрое. Какой смысл быть богом, если ты одинок и слаб, как любой другой смертный? Когда-то, в другой жизни, он был человеком – во всяком случае, смутно об этом помнил – до того как его доблесть и безумная храбрость собрали боевой могучий отряд и сделали его чем-то большим. Его жизнь была наполнена драками, совокуплением и пирами, а сейчас он всего лишь жалкий упырь, все цепляющийся за свои гниющие кости. Колесо прошло полный круг, и под ним его жизнь рассыпалась в пыль.

Он ушел из лачуги и бродил по улицам, ничего не замечая вокруг, поглощенный мыслями о своих неудачах. Ноги неотвратимо привели Тиарнаха к пивной, и его охватила знакомая старая жажда.

Это был захудалый сарай на окраине города, прямо у самого частокола. Доски пола заросли грязью, и хозяин явно отказался от идеи когда-нибудь ее вымести. Зал был полон немытых обитателей городка, но при этом тих как могила. Эти люди собрались не кутить, а молча напиваться до беспамятства, чтобы хоть ненадолго забыть о родных и друзьях, растерзанных мечами и копьями или сожженных в пепел. И они понимали, что враг скоро вернется за новыми жертвами. Не будь все дороги на юг полны демонов Черной Герран, большинство горожан бежали бы. Здесь же они могли столкнуться только со смертными.

Тиарнах без слов пожелал им удачи, пробрался через толпу и махнул, чтобы принесли эля. Он целую жизнь смертного пытался забыть свои беды, но это несло ему только больше горя. Забыться не получалось.

Он как воду пил теплый горький эль и все глубже утопал в своих черных мыслях. Вместо благословенного бесчувственного состояния он погрузился в сентиментальные воспоминания. На миг, несмотря на печаль, мелькнула искра надежды. Ненадолго, там, на стене, он снова ощутил себя прежним – сжимал в руке меч, и возбуждение битвы на время сожгло весь страх. Теперь его руки тряслись, а в животе бурлило.

Кто-то зацепил его локтем и расплескал эль. Тиарнах сжал кулак и обернулся со злой ухмылкой.

– Извини, командир, – произнесла девушка с копной кудрявых волос.

Кружка эля дрожала в ее крепко сжатой руке. Глаза покраснели и обведены темными кругами, но она пыталась храбриться.

Хоть он был и пьян, но имя припомнил. Неохотно разжал кулак. Он бы рад был боли, но девушка дралась рядом с ним и такого не заслужила.

– А, да это Рыжая Пенни. Никак хочешь с Тиарнахом развлечься?

Сказано было без огонька, и Пенни все поняла и пропустила его слова мимо ушей.

Она оглянулась на своего спутника, усатого ополченца. Шляпа Николаса была лихо сдвинута набекрень, а лицо тщательно отмыто от крови и грязи.

– Сомневаюсь, что хоть кто-то из нас будет развлекаться в ближайшее время.

Тиарнах глубоко и медленно выдохнул. Он не мог припомнить, где случилась его первая битва, когда и с кем. Но все эти годы с ним были ее ощущения – страх до рвоты, безумие паники, грохот сердца и трепет победы и выживания…

– Вы оба отлично сражались, – сказал он и сделал большой глоток эля.

Пенни допила свою кружку.

– Кажется, я убила четверых.

– Я ткнул одного прямо в глаз, – добавил Николас. – И глаз вылез вместе с моим копьем.

Он содрогнулся, остекленело глядя в свой эль.

– Они бы так же поступили с тобой, – сказал ему Тиарнах. – И сейчас хвастали бы этим, вместо того чтобы сидеть и трястись, так что ты этих козлов не жалей.

– Как тебе удалось? – спросила Пенни, вопросительно глядя прямо ему в глаза.

– Что? – Он хлебнул еще эля.

– Там, на стене. Ты так дрался, убивал и пинал их в морды. И как будто совсем не боялся.

Он поперхнулся и постучал по груди, чтобы отпустило. По большей части он там обделывался от страха. Он ведь теперь омерзительный простой смертный.

Пенни подалась ближе.

– Это потому, что ты бог?

Николас навострил уши, ожидая ответа. Часть людей в гробовой тишине пивной тоже бросили пить и смотрели на них.

Тиарнах чуть не рассмеялся от абсурдности происходящего. Он боялся, но не мог сказать этого, чтобы не сломить их боевой дух. От него теперь осталась лишь оболочка, но он все еще помнил, что был вождем.

– Ничего подобного, – сказал он. – Я был слишком разъярен, чтобы бояться. Эти твари уничтожили мой народ, будь я проклят, если дам им то же сделать и с вами. – Он выдернул из-за пояса нож и вонзил в столешницу. – Они просто люди, не боги. Как ублюдки смеют приходить в ваш дом, убивать ваш народ? Нет! Злитесь, а не пугайтесь! Поступайте как старик Тиарнах, потрошите ублюдков холодной сталью!

Люди закивали и начали поднимать кружки.

– Бей их! – призвал кто-то, нарушая молчание остальных пьяниц. – Они убили моего брата.

– Бей! – подхватил другой. – Копье им в зад!

Скоро вся пивная гудела и дебоширила, люди сбросили безысходность и осмелели до гнева. Многие, глядя на Тиарнаха, заговорили о сражении на стене и о том, что враг своим огнем ничего не добился. «Я свалил имперского инквизитора со стены, и он приземлился задницей прямо в грязь, где ублюдку-убийце и место».

Тиарнах сидел и лишь смущенно моргал, когда и мужчины, и женщины называли его храбрецом, подходили и хлопали по плечу. Рядом с ним стояли Пенни и Николас, боевой призыв разогнал их мрачное настроение.

– Вот в чем сила бога войны? – восторженно спросил Николас. – Он дарует отвагу?

– Ага, так и есть.

Тиарнах глотнул эля, чувствуя тепло в животе, и не только от выпивки. Вера – штука старая и забавная. После долгих лет дряхлости возвращение ее жара ощущалось чертовски приятно.

«Хренов ты мошенник…» Но если вранье даст ему возможность убить принца Сокола, то он будет с радостью доить эту корову и дальше. Пусть потом, на улице, его вывернет наизнанку приступ рвоты, страха и отвращения, но сейчас их время славы, не его.

С северной стороны шумный Тарнбрук превратился в