Время героев ч. 2(СИ завершена) - Александр Афанасьев

А вот шахиншах сделал все по-другому. Вряд ли он сделал это по своему злому умыслу, скорее просто не понимал. Или — находился под давлением, так будет вернее. Чем дольше я «правил» в Тегеране — тем больше понимал, насколько сложной была система управления этой страной при шахиншахе и насколько сложные взаимоотношения и взаимозависимости пронизывали верхушку. Сам шахиншах, несмотря на то, что имел право убить кого угодно — не мог идти против системы, он был как в паутине.

Итак, Персия. В ней были равные стартовые условия с нами. Мы помогли построить систему орошения, технически не менее совершенную, чем наша, мы даже сумели подвинуть пустыню и окультурить соляные земли до такого уровня, что на них можно было выращивать виноград. Были у шахиншаха и средства, позволяющие ему оплатить проект — средства от добычи нефти и газа, все-таки мы закупали богатства Персии по нормальной цене, и взамен делали для Персии более чем достаточно. Одно количество промышленных объектов, поданное мне отдельным списком в самом начале как требующее восстановления — чего стоит.

Но шахиншах по-другому разложил бремя оплаты за новую систему. Он даже не попытался создать хоть какой-то обширный класс собственников, поддерживающих его. Землей владели муллы и феодалы, в последнее время феодалами становились многие армейские генералы и полковники, новые земли раздавались им — шахиншах таким образом приобретал поддержку в армии. Вода из новых оросительных систем была платной, что противоречило канонам ислама — но проблема была не в этом, проблема была в том, что нечем было заплатить. Все системы орошения строились строительными компаниями, принадлежащими казне и лично Его светлости, самостоятельно строить ничего было нельзя, а плата за воду была такой, что бедняк — испольщик не мог себе ее позволить. Крупные землевладельцы оплачивали водоводы и богатели буквально на глазах, ведь они могли теперь, как и мы — снимать по три — четыре урожая в год. Были у них и удобрения. Мелкие собственники разорялись не в силах выдержать конкуренции, ведь они работали по чудовищно трудозатратной технологии, без воды для орошения, а урожай был таким, что его не хватало и им самим, не то, что на продажу. Постепенно — они разорялись, не в силах платить подати и их земли тоже переходили в состав земель землевладельцев. Начались проблемы краж воды — за это могли запороть кнутом до смерти прямо на месте. Новые технологии требовали куда меньших трудозатрат — и связь землевладельцев с испольщиками, в которой обе стороны зависели друг от друга — оказалась разорванной. Если раньше землевладелец был вынужден платить испольщикам, чтобы они не умерли от голода с семьями (иначе он просто лишится рабочих рук и дохода) — то теперь ему было наплевать. Теперь вместо пяти человек землевладелец мог нанять одного — и куда деваться оставшимся четверым? Получается — в город. В городе — нельзя сказать, что не было работы, в том числе и для человека с низкой квалификацией — страна интенсивно строилась, рабочие руки были нужны. Но жалование для низкоквалифицированных рабочих было низким — а ведь рожали здесь «сколько Аллах пошлет», это не Россия и даже не Восточные территории, где в последнее время рождаемость тоже снизилась. В городах концентрировалась огромная масса полунищих, озлобленных людей, не видевших перспективы в жизни — они видели сверкающие небоскребы, построенные их руками, но знали, что им никогда не позволят войти туда. Нельзя сказать, что шахиншах не решал эту проблему — решал, во всех крупных городах были огромные районы многоэтажных домов — скворечников, где квартиру мог позволить себе даже низкоквалифицированный рабочий. Но это ведь были люди, живущие в городе в первом поколении, им ничего не стоило выбросить мусор из окна или в шахту лифта, некоторые даже держали в этих квартирках живность. Дома превращались в трущобы, населенные, в том числе и криминальным элементом. И эти люди помнили о том, что произошло с ними и с их родителями, о том, как они лишились земли — пусть они пролили на нее море пота с весьма скудным результатом, пусть они и жили в городе в чем-то лучше — но они это помнили. Вот почему слова проповедников из исламских комитетов о том, что Аллах не велит брать плату за воду — нашли опасный отклик именно в городах, хотя вода там текла из крана.

Стабилизировалась эта система — как вы уже догадались, страхом и насилием. Насилием почти непрекращающимся. Шахиншах был символом власти, солнцем на небе, потому-то он и носил титул «Светлейший». Кровь, которую проливали его паладины часто и бессудно — держала народ в покорности. Убивали и тех, кто злоумышлял, и тех, кто только мог злоумышлять, достаточно было одного неосторожно сказанного слова или неуместной шутки. Насилие это, насилие за слова, которое казалось мне диким — на самом деле с точки зрения поддержания государственности было оправданным, даже мимолетное отсутствие покорности и поддержки режима жестоко каралось, пока оно не переросло во что-то большее. Шахиншах наносил удары и по армии, и по жандармерии, и по службе безопасности — никто не мог чувствовать себя в безопасности в этой стране. Но как только Шахиншаха публично убили на площади — власть рухнула как карточный домик, власть уже не могла творить насилие по причине ее дезорганизации и деморализации — и поднявшаяся волна народного гнева смела власть подчистую.

А разбираться со всем с этим — придется нам, русским.

Варианты решения проблемы были самым разными. Мы пришли сюда с мыслью восстановить закон и порядок — но это означало восстановление старой системы. Огромное количество людей сидело в лагерях на бесплатном супе и бесплатной каше и ненавидело нас — я не врал сам себе, ненавидело нас. Мы работали как черти, восстанавливали промышленность — но в ней и в мирное время было не так то много рабочих мест, современная промышленность не требует большого количества рабочих рук. Сельское хозяйство? Рано или поздно мы восстановим и его — но возникает небольшая проблема. Я не мог отдать землю всем этим людям, потому что на всех не хватит, это раз, и потому что эта земля им не принадлежала — два. Я должен был отдать ее владельцам, которые владели землей до войны или их наследникам, и только в случае, если и владельцы и их наследники погибли — забрать в казну. Если я начну раздавать землю — я либо приобрету себе врагов среди монархистов, которые и так открыли террор, либо — на меня просто подадут в суд, и наш же, русский, по русским законам суд — меня осудит. Потому что нельзя просто так раздавать чужую землю, даже если ты Наместник Его Императорского Величества. Но если я что-то не сделаю для этих людей, для всех этих людей — дальше будет только хуже.

Ну и что делать?

Надо сказать, что уже после окончания активных боевых действий я понял, убедился в том, что воевали мы именно с народом. Все то, что происходило — все это шло именно от народа, с перегибами, конечно и со страшными перегибами — но шло именно от народа. Народ уничтожал чуждую ему власть, причем уничтожал ее под корень, с максимальной жестокостью, и не только власть — но и вообще всех, кто каким-либо образом вписывался в систему власти отстроенную шахиншахом. Если рассматривать события в этой парадигме — то объяснение получает всё, и ожесточенное сопротивление с чудовищными жертвами во время операции «Уран», и серьезный просчет с количеством поддержавших нас во время операции, и то, что творится сейчас, и проблемы с некоторыми племенами. И даже то, как детям из нормальных семей, ходившим в элитную гимназию палач — из народа, кстати, нам его удалось потом идентифицировать, схватить и повесить — отрубал руки на крыльце новенького здания гимназии, а народ на все это смотрел — это тоже находило свое объяснение. Люди смотрели на этих детей не как на детей, а как на маленьких предателей, на нечто чужеродное и заслуживающее жестокого наказания за то, что они и их родители посмели оторваться от народа. Это можно было понять — но не простить, и не перестать ненавидеть.

Хотя — я его уже не ненавидел, народ, которым был вынужден управлять от имени Его Величества, Государя Императора Николая Третьего. У меня было много работы, и я слишком устал, чтобы кого-то ненавидеть.

— Ваше Высокопревосходительство…

Я вернулся из своих невеселых, в общем-то, мыслей на оперативное совещание органа, которого не было предусмотрено ни одним уложением. Я его называл Совет Безопасности, и в него входили только самые близкие мне люди из силовой иерархии, с сегодняшнего дня — и атаман Чернов.

— Я ведь внимание, господа?

— Было бы неплохо, Ваше Высокопревосходительство, услышать Ваше мнение о том, где скрывается генерал Тимур…

Генерал Тимур был проблемой, возможно, самой большой из существующих, потому что по нашим данным он был в прямом контакте с английской разведкой, получал от нее деньги, указания, при помощи оставшихся у него связей и агентурных контактов, проводил заброску в страну диверсантов. По моим ощущениям — в Персии против нас действовали не менее пятидесяти профессиональных диверсантов, и не менее двадцати из них — были бойцами САС. Кроме того — по нашим данным Тимур достоверно знал о том, где, в каких банках шахиншах хранит свои деньги. А их было немало — по прикидкам никак не менее двадцати миллиардов рублей. С таким источником денег — терроризм не победить, он будет продолжаться вечно с финансовой подпиткой заинтересованных лиц.