Сам без оружия - Алексей Фомичев

Кинджиро перелетел через плечо капитана и с грохотом упал на пол. Щепкин тут же нанес удар каблуком по его шее. Что-то хрустнуло в горле японца, он дернулся и затих.

Щепкин бросился к Акине. Она была еще жива, левой рукой зажала рану и неотрывно смотрела на капитана. Из глаз лились слезы.

— Вася… Я всегда была твоей. И буду там… тоже твоей…

— Милая, потерпи. — Щепкин достал платок, наложил на рану, из которой лилась кровь, прижал. — Я отвезу тебя в больницу.

Акина погладила правой рукой его по щеке, слабо улыбнулась и закрыла глаза.

Щепкин проверил пульс, приложил тыльную сторону ладони ко рту девушки. Потом отпустил ее руку и отошел назад. Нахлынула боль. Виски сдавило, резко защипало в груди и животе. Яд! Начал действовать. Отвар больше не помогал. Жить ему минут десять. И все.

Щепкин бросил последний взгляд на Акину и шагнул к двери.

— Кинджиро-сан, вы готовы?

На пороге возник Кихо с саквояжем в руке. Он заканчивал фразу, открывая дверь. А когда увидел лежащего на полу Кинджиро и стоявшего напротив Щепкина, бросил саквояж и прыгнул вперед.

У навеса Гоглидзе остановился. Выглянул наружу. Все японцы были в доме или около него. Кто-то стрелял по насыпи. А здесь тихо. Ротмистр выскочил из-за стены сарая, пробежал мимо автомобиля, мельком заглянул в него. Сзади лежали свертки, баулы. Сверху торчала длинная рукоятка японской сабли — катаны, Хотя сами японцы называли ее мечом. Такие ротмистр уже видел.

Он осторожно пошел к дому, внимательно глядя по сторонам.

— Руске! — вдруг раздалось откуда-то сверху.

Гоглидзе поднял голову. На небольшом балконе второго этажа стоял советник Горо собственной персоной и целился в ротмистра из пистолета. Вот так сюрприз! Прозевал, идиот!

— Брос писторет, руске! — скомандовал Горо.

Гоглидзе аккуратно положил браунинг на землю и приподнял руки. Все, пуля в лоб, и нет больше дурака-ротмистра! Глупо…

Горо вдруг прыгнул вниз. Мягко приземлился, отошел к автомобилю, держа ротмистра на прицеле. Он вытащил катану, поставил ее стоймя к дверце.

— Атайди.

Гоглидзе отошел в сторону от пистолета. Он ждал выстрела, но Горо почему-то медлил.

А тот пошарил в кузове, вытащил длинный сверток и бросил его ротмистру.

— Возьми.

В свертке была сабля.

— Бери! — Горо положил пистолет на подножку авто, снял с катаны ножны и пошел к Гоглидзе. — Готов?

Ротмистр едва не обалдел. В двух шагах идет бой, пули свистят чуть ли не над макушкой, скоро прибудет помощь из города, надо бы бежать, пристрелив русского, но Горо собирается фехтовать? Спятил, что ли?

Гоглидзе перехватил взгляд японца, полный ненависти и обреченности, и вдруг сообразил.

Горо все отлично понимал. Знал, что ему не уйти, что даже если выживет, будет объявлен на Родине преступником. Знал! И хотел умереть с честью в бою. Он, видимо, был готов броситься с клинком на пули, но не дать арестовать себя.

«Кодекс самурая» — вспомнил ротмистр. Они всегда шли до конца. Гоглидзе тоже снял ножны и осмотрел клинок. Это был прекрасный образец кубачинской сабли, одной из лучших в мире. Как сабля попала к японцам, непонятно. Видимо, купили где-то.

Горо хоть соображает, что сделал? Он дал в руки Гоглидзе его любимое оружие! Ну, раз он так хочет!..

Ротмистр отошел на шаг, взмахнул саблей и кивнул.

— Готов!

Горо атаковал сразу, напористо. Держа рукоять двумя руками, наносил сильные удары сверху вниз и по косой. Гоглидзе без труда отбивал их, используя преимущество в росте, силе и длине рук. Уловив момент, сам перешел в атаку. И дважды задел противника, правда, не очень сильно. Но из порезов на плече и груди полилась кровь.

Горо побледнел и отступил. Он уже понял, что нарвался на мастера. Европейская школа фехтования была иной, чем в Японии, однако очень эффективной. Горо много лет занимался кэндзюцу, но победить русского не мог.

Он с тоской посмотрел на оставленный пистолет, потом резко выкрикнул и бросился в атаку.

Гоглидзе принял удар на скошенный клинок, увел катану в сторону, резко выхлестнул саблей и срезал правую кисть руки Горо. Тот застыл, тупо глядя на висящую на рукоятке кисть и на хлынувшую из обрубка кровь. Потом издал гортанный крик и замахнулся катаной.

Второй удар Гоглидзе нанес горизонтально, напрочь снося голову противника. Отрезанная голова отлетела, ударилась о стену сарая и подкатилась под ноги ротмистра. Глаза Горо посмотрели на него, мигнули и застыли. Тело рухнуло на землю.

Гоглидзе отсалютовал поверженному противнику, швырнул саблю на землю, подхватил пистолет и бросился к дому.

«Хоть и глупо, но красиво, — подумал он. — Только время потерял…»

…Кихо работал в жесткой манере карате, наседая с ударами ног и рук. Молотил почти без передыха, пытаясь зажать Щепкина в угол.

Капитан отступал, борясь с тошнотой и болью в голове. Он пропустил два удара, едва ушел от прямого в челюсть и никак не мог остановить кружение перед глазами.

Вступать в обмен ударами глупо, нет сил, да и Кихо не слабак, вон как молотит. Единственный шанс — сократить дистанцию. Но это легко сказать…

Щепкин покосился на Акину, замычал от боли, опять отступил, чувствуя за спиной близость окна. Увидев, как Кихо готовит новый удар ногой, он шагнул в сторону, а потом резко обратно. Вернее, он думал, что резко. Но вышло несколько медленнее, чем надо. Нога Кихо задела его бедро, боль стеганула по всему телу. Но Щепкин успел сойтись почти вплотную с японцем, сбил его удар рукой, схватился за воротник, рванул на себя и ударил лбом в лицо Кихо.

Попал. Тот взвыл, попробовал ударить по корпусу. Щепкин нанес два удара локтями, потом коленом в пах. Тоже попал. Сдернул согнувшегося Кихо на себя, подсечкой усадил на зад, обвил его шею руками и сдавил намертво.

Кихо замычал, ухватил капитана за руки и стал разнимать захват. Но тщетно. Задыхаясь от тошноты, тот давил и давил, чувствуя, как его предплечье пережимает горло японца все сильнее. У самого Щепкина уже темнело в глазах. Но захвата он не расцепил.

Когда Кихо затих, Щепкин проверил его дыхание, потом почти на ощупь нашарил на полу револьвер и подошел к окну.

Он с трудом перелез через него и буквально упал на землю.

Гоглидзе заметил командира под окном. Радостно вскрикнул и подскочил к нему. Щепкин лежал без движения, но ран и крови на нем не было.

— Василий! Командир! — затормошил его Гоглидзе. — Что с тобой?

Щепкин попытался что-то сказать, но в горле у него забулькало, и он закашлял.

— А-а, черт!

Ротмистр огляделся и заметил выглядывавшего из-за кустарника Скорина.

— Гриша, давай сюда.

Тот шагнул было вперед, но тут же вскинул руку с пистолетом и заорал:

— Сзади! Жора, сзади!!

Жорой его не называли лет десять, и Гоглидзе был готов вспылить. Он отпустил Щепкина и начал вставать, поворачивая голову.

Две пули вошли в спину, одна пробила легкое, вторая — лопатку и угодила в сердце. Гоглидзе сделал шаг к дому, ища мутнеющим взглядом стрелка, и рухнул навзничь.

Скорин заметил торчавшего из окна на втором этаже японца и даже успел выстрелить по нему. Но тот исчез в комнате. Григорий ругнулся, выскочил из-за куста и тут же увидел второго японца. Этот сидел за углом дома, прячась за крыльцом, и стрелял то в Брауна, то в Скорина.

Григорий рванул по диагонали к лежащим Щепкину и Гоглидзе, а когда сидевший за крыльцом японец высунулся, отогнал его обратно выстрелом.

В этот момент из окна показался первый противник. Не заметив Скорина на прежнем месте, он потратил секунду на его поиск. Григорий дважды нажал на спуск. Японец вскрикнул, выронил револьвер и упал на подоконник, свесив вниз руку. Вот так-то!

Добежав до Гоглидзе, Скорин подхватил выпавший из его руки пистолет — такой же браунинг, как у самого, — и влез в окно дома. Здесь было тише, но слышались шаги наверху и кто-то стрелял от дверей.

Скорин выглянул в коридор, почти бегом достиг гостиной и едва не врезался в японца, одетого в макинтош и почему-то босого. Японец перезаряжал наган. Увидев противника, он дико вскрикнул, швырнул в Скорина наган и прыгнул вперед, нанося удар ногой в голову.

Бил он в иной манере, не так, как в савате, но сильно и быстро. Скорин отшатнулся, убрал голову и выстрелил сразу с двух пистолетов. Японец отлетел назад с двумя дырками в груди.

— Куда ж ты с голыми ногами на стволы?

Григорий заметил неподалеку ботинки японца. На одном не было каблука.

«Пулей, что ли, срезало?» — хмыкнул он и побежал к двери.

…Засевший за насыпью Браун не давал японцам высунуться. Меняя позиции, перебегая от бревна к бревну, Джек азартно палил попеременно из пистолета и револьвера, стараясь бить точнее.

Японцы сперва отвечали шквалом пуль, но потом, расстреляв боезапас, поутихли. Оставив двух стрелков, отошли. Этих двоих Браун видел, но достать не мог. Хорошо сидели.