Улыбка фортуны - С Мюге

Второй случай такой. Я в то время работал над темой «Взаимоотношения паразитических нематод с растением-хозяином». То, что одни растения более, а другие менее устойчивы к заражению их паразитами, было известно давно. А вот причины устойчивости выяснены не были. Да и не только к нематодам. Трудно было найти такую область в биологии, где бы велись столь ожесточенные споры, как иммунитет растений к различным заболеваниям. И это не удивительно: когда появляется убедительная теория, все ее принимают и споры прекращаются. А тут каждый исследователь пытался объяснить иммунитет по-своему, но опираясь на сравнительно хорошо разработанную теорию иммунитета у человека и животных, которая была в свое время отмечена двумя Нобелевскими премиями.

Но беда в том, что эти теории основывались на функции крови (фагоцитоз, преципитация) или на роли нервной и гуморальной систем (теория стрессов). А ведь у растений нет ни той, ни другой системы.

Изучив целый ряд ответных реакций растения на заражение их нематодами и обнаружив различие этих реакций у устойчивых и восприимчивых растений, я не мог вывести из своих и литературных данных стоящих внимания закономерностей.

Однажды после разговора с научным консультантом, когда он посоветовал: «Публикуйте фактический материал, а обсуждать пусть его будут другие…», я пришел домой, лег на диван и, кажется, задремал. И вдруг я почувствовал — именно почувствовал, а не увидел, себя внутри растительной клетки. С удивительной ясностью я ощутил все, что в ней происходит — и процессы клеточного окисления, и взаимоотношения продуктов выделения нематод с молекулами растительной клетки, и то, как клетка реагирует на чужеродные ей вещества. Когда я очнулся от этого видения, мне стало совершенно ясно, что происходит в клетке в ответ на внедрение нематоды, но далеко не ясно, как это все изложить на бумаге, а главное, как доказать, что это соответствует действительности.

И тут мне вспомнился рассказ физиолога растений профессора К. Т. Сухорукова. Он не то в 1936, не то в 1937 году был на съезде физиологов растений в Англии. Там выступил один индус с докладом о фотосинтезе.

«То представление, которое мы имеем, — говорил он, — ошибочно. Мы считаем, что растение улавливает из воздуха углекислый газ, разлагает его на углерод и кислород, кислород освобождается, а углерод, соединяясь с водой, образует углеводы (отсюда и название). Тем не менее, водород освобождается от воды и соединяется с углекислым газом».

Он рисовал формулы реакций, говорил об энергетическом значении водорода воды, но на вопрос, как он это выяснил, каким методом, ответил:

«Я ложился под дерево, сосредотачивал внимание на кончике носа и концентрировал свою прану. В результате моя душа сроднилась с душой дерева и дерево открыло мне свою тайну».

Нетрудно представить, какова была реакция собравшихся ученых европейцев! Ведь на международном съезде присутствовали не только эмоционально выдержанные англичане.

Но вот прошло около двадцати лет, был разработан метод исследования с помощью «меченых» атомов; и с помощью этого метода было доказано, что фотосинтез осуществляется именно так, как говорил когда-то осмеянный индус.

Не знаю, в каких образах увидел (или почувствовал) этот индус химические реакции, но, видимо, ему так же, как и мне было трудно изложить их понятным для европейца языком.

Чтобы не оказаться в положении этого индуса, я решил «доказать» увиденное наглядными экспериментами. Через несколько дней это видение как бы «переварилось» в моем сознании и было представлено в виде гипотезы.

Токсическое вещество — в данном случае, выделения нематоды, ее пищеварительные ферменты — теряет свою токсичность при окислении. Окислителями являются те вещества, которые легко принимают и отдают свободный электрон, то есть, лабильные для окисления и восстановления. Но такие вещества должны все время окисляться и восстанавливаться в процессе клеточного дыхания. Значит, они играют определенную роль в дыхании клетки. Выделения нематод нарушают дыхательный процесс, выхватывая из него какое-то звено, и нарушают цепь передачи энергии от окисляющего вещества до запасания энергии в АТФ. В результате происходит перестройка дыхательного аппарата клетки, часть энергии пропадает в виде тепла (что мне удалось установить с помощью термопар). Но растение имеет запасные, «аварийные» дыхательные системы, на которые и переключается дыхание пораженных клеток. Все это требует времени и энергетических издержек. Поэтому вред, причиняемый нематодами растению, гораздо больший, чем от насекомых, которые просто откусывают части растений.

Теперь я мог планировать опыты, как шустрый школьник, подгоняющий решение задачи под известный ему ответ. Ведь проверить эту гипотезу можно было или вводя в растения вещества, способные окислять выделения нематод (тогда их воздействие на дыхательные процессы уменьшится или вовсе исчезнет), или, учитывая, что нематоды адаптировались к определенным дыхательным процессам растения — как мы уже говорили, восстановление фермента нематоды необходимо и для питания паразита, — изменить эти процессы. Тогда выделения нематод окажутся в непривычных для них условиях и не вызовут перестройку окислительных процессов растения. Поставленные опыты не только подтвердили эту гипотезу, но и позволили лечить пораженное нематодами растение.

О том, как реагировали на мою работу коллеги, можно судить по выступлению вице-президента Молдавской Академии Наук академика А. А. Спасского на заседании Ученого Совета, на котором проходила защита моей докторской диссертации. Чтобы меня не заподозрили в пародировании языка маститого ученого, привожу факсимиле из стенограммы заседания Ученого Совета.

Председатель

Я не как председатель ученого совета, а как специалист-гельминтолог обратил внимание на обстоятельство, что Сергей Георгиевич, открывая новое направление, новую страницу в нашей науке испытывает, естественно, трудности пионера и революционера, поскольку он по-новому ставит вопрос.

До сих пор боролись с гельминтами, тем более с фитогельминтами, карантинами, чтобы не проникали нематоды на новые плантации.

Я наблюдаю за научной деятельностью Сергея Георгиевича, по крайней мере, 17–18 лет. И наблюдал такую картину: вначале его идея не воспринималась или люди воспринимали нервозно. Другие возмущаются, ставят 1000 опытов и не получают результатов, а тут поставил 2–3 опыта на такой то процесс и есть ответ и ответ получается четкий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});