Благословенный (СИ) - Коллингвуд Виктор

— Вот же иуда! Изменщик!

— Да! То-то же он страдал! Эта другая любовь, это двоедушие его душило! И почему было откровенно не сознаться, ежели уж не мог он преодолеть своего чувства? Неужели он меня не знает? Ведь если бы он мне вовремя всё рассказал, я, право, отпустила бы его, и их счастье состоялось бы на полгода раньше! Он не может себе представить даже, что я выстрадала в эти месяцы!

— А эта -то хороша! Помнишь, ей же всего пятнадцать было, когда крутила она роман с английским посланником Фицгербергом!

— Ай, ладно! Господь ей судия.

— И что думаешь делать ныне?

— Я предложила вступить ему в брак с графиней Брюс. Конечно, ей всего тринадцать, но она вполне сформировалась. Но, поди же ты, он упёрся, и ни в какую!

Тут Екатерина платком вытерла слёзы, а Мария Саввишна погладила её по руке.

— Плюнь ты на него, матушка! У тебя вон, пять полков гвардии в Петербурге!

— Всё бы так просто! Ведь Григорий Алексеевич должен представить, а я даже не знаю, как и сказать ему! Ну, сама посуди, не поедет же он из-за этого с войны!

Дамы немного помолчали, причём Екатерина в продолжении паузы характерно шмыгала носом.

— Так и что делать думаешь, матушка? — вновь подступилась Мария Саввишна.

«Матушка» горестно вздохнула.

— А что тут поделаешь? Простила я их, Мария Саввишна! Как есть, простила, да и дала согласие на этот брак. Бог с ними, я желаю счастья. И ты знаешь, что я тебе скажу? Вот я безо всякого зла благословила их союз… Им бы в восторге быть, а они как будто оба готовы расплакаться!

— А что ты говоришь!

— Да! Старая любовь не умерла ещё у него! Вот уже больше недели как он меня везде преследует своими взглядами! Раньше была у него ко всему большая охота и расторопность а теперь всё у него из рук валится, Всё ему противно и грудь всегда болит… Ах, как же я была слепа!

В общем, оказалось, что фаворит Мамонов в извращённой форме изменил Екатерине — отказался жениться на её протеже графине Брюс и просил разрешить вВступить в брак с княжною Щербатовой, в которую, как оказалось, давно уже был влюблён. Вот такие странные понятия в 18 веке: если ты спишь с другою/другим, но, вроде как, с разрешения своего «официального фаворита», то, вроде бы и всё нормально, А вот если без разрешения — это вот прям измена-измена. Всё это до боли напомнило современные и более понятные мне «по пьяни не считается», «да когда это было-то», и прочие отмазки в таком роде, страшно надоевшие ещё в предыдущей жизни.

В конце концов, императрица сдалась, и 1-го июля прямо в придворной церкви в Царскосельском дворце совершилась графская свадьба. Церковь эта, рассчитанная на нужды императорской фамилии, довольно невелика, так что и на бракосочетание, и потом к ужину пригласили лишь малое число самых приближённых особ, и никого более не пускали. Надо сказать, что во всей этой ситуации Екатерина проявила просто чудеса христианского всепрощения — сделала молодым богатые подарки на свадьбу и даже сама наряжала невесту! Впрочем, говорят, делаю причёску молодой, она не упустила случая вогнать ей в голову золотую булавку.

Однако же, место фаворита недолго оставалось вакантным. Ещё до свадьбы Мамонова рядом с императрицею начал появляться некий Платоша Зубов, секунд-ротмистр Конногвардейского полка. Нашла этого типа статс-дама Анна Нарышкина, а помог его продвинуть в царский караул никто иной, как мой воспитатель, Николай Иванович Салтыков. Вскоре Зубов пожалован был во флигель-адъютанты, и его мерзкая лощёная физиономия стала постоянно мелькать при дворе.

Императрица заметно смущалась, понимая, как вся эта история выглядит со стороны. Первым делом она предложила Платону написать в адрес Григория Алексеевича письмо с объяснениями. Тот, разумеется, послушно исполнил это распоряжение, в самых льстивых выражениях обещая ему свою полную лояльность.

Затем она с несколько смущённым видом попросила меня подружиться с «милым Чернявым».

— У вас с Платошей так много общего: он, как и ты, страшно увлекается всякими артиллерийскими штуками. Уж ты с ним о том поговори, а там, глядишь и подружитесь!

— Конечно же, бабушка!

Вскоре смущённый молодой человек протиснулся в мою «приёмную». Его невысокая хрупкая фигура (ростом он был лишь немногим выше меня),выражала крайнюю степень подобострастия.

— Александр Павлович, — то краснея, то бледнея, пролепетал он, — государыня императрица весьма настойчиво указала мне вас, как завидный пример и недосягаемый образец наравне с князем Потёмкиным…

— Она слишком добра ко мне, — отвечал я,внутренне усмехнувшисьпарадоксальности комплимента. Впрочем, если императрица ставит меня наравне с Потемкиным, фактическим своим соправителем — это ого-го!

— Ваше Высочество! Мечтаю припасть к источнику государственной мудрости вашей, служить Отечеству вместе с Вашим Высочеством!

«И кто же тебя так научил, а? Ведь без мыла куда хочешь залезет!» — думал я, слушая эти излияния.

— Прекрасно, прекрасно! Хотите служить отечеству — давайте служить. Вы, говорят, хоть сами конногвардеец, но интересуетесь артиллерией?

— До чрезвычайности! — промямлил тот, заметно радуясь, что начался предметный разговор.

— Смотрите, какой момент: я тот год начал было разбираться в этом вопросе, да только началось война и у меня забрали решительно всё — и людей, и пушки, и боеприпасы…

— Так надобно всё вернуть, да набрать самых лучших специалистов!

— Вот об этом и надо переговорить с господином Мелиссино!

Надо признать, что тут Платоша Зубов оказался чрезвычайно полезен. Акции его в глазах императрица быстро шли вверх, а с ними росло и влияние. Постепенно под его началом сформировался Артиллерийский комитет, призванный усовершенствовать этот род войск. На этих целей удалось выбить в качестве полигона опытное поле под Охтою,средства на изготовление образцов и содержание всех необходимых специалистов. По моей рекомендации в штат вернули господина Бонапарта, а ещё привлекли юного подпоручика Аракчеева. Программа и задачи тоже, в общем, оказались близки тем, что когда-то я надиктовал Николаю Карловичу. Зубова с подачи Мелиссино очень увлекла идея конной артиллерии, а я продолжал протежировать идею с применением реактивного оружия, ожидая здесь очень существенных успехов.

Конечно, было немного обидно, что такую интересную и «жирную» тему подмял под себя мерзкий фаворит. Но радовало, что дело артиллерийского перевооружения вообще не заглохло. К тому же, Зубов оказался не таким уж безнадёжным идиотом, и, хотя и с трудом, но всё-таки начал вникать в дела.

* * *

Тем временем сэр Чарльз Гаскойн любезно уведомил меня, что Кронштадтский литейный завод запущен в дело, и можно его осмотреть. Двор в это время находился в Петергофе, откуда плыть до Кронштадта было много ближе, чем из Петербурга. Как удачно всё складывается!

Пошёл отпрашиваться к Салтыкову. Николай Иванович сделал круглые глаза:

— Ваше Высочество, такие перемещения возможны лишь с личного разрешения Её императорского Величества!

Пошёл к императрице, боясь застать её не в духе на почве расставания с фаворитом. Опасения, к счастью, были напрасны — господин Зубов успел начисто излечить её душевные раны. Но, всё равно, мен пришлось долго её уговаривать.

— Сашенька, не опасно ли плыть в Кронштадт? Всё же идёт война — а ну как подступят вдруг шведы?

— Это же ненадолго, туда и обратно. Да и крепость в Кронштадте чрезвычайно сильна, не хуже Петропавловской!

— Ой, да мало ли, чего! Бывает, суда и в луже тонут!

— Ты же сама на яхте любишь кататься!

— Вот на яхте моей и езжай, а не в лодчонке какой! И скажи графу Салтыкову, чтобы дал тебе пристойный конвой!

Николай Иванович выделил мне взвод измайловцев во главе с племянником Петей. Конечно же, услышав слово «яхта», Костик захотел увязаться за мною! Так, в сопровождении братца, юного поручика Салтыкова, Сакена и непременного Протасова,я и оказался в порту.