Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Я думал только о боевом задании, о полете, о том, как лучше выполнить то, чего от меня ждет Община.

Нет, не могу я уже быть общинником. Простите, не могу. Не из-за того, что мне пришлось пережить — просто я уже стал другим. Я никогда не вел бы себя так, если бы чувствовал себя квиринским ско. И теперь я ощущаю ужасную раздвоенность.

Теперь мне хочется, чтобы меня ценили и любили на Квирине. И надо сказать, меня действительно ценят. Я эстарг. Я чувствую себя на Квирине своим. Своим?

До такой степени, как в Лервене? Никогда. Я одинок на Квирине. И по правде сказать, мне достаточно безразлично то, что там происходит. Я честно работаю, если будет война — я пойду добровольцем. Но я не люблю Квирин.

Родину, как и мать, не выбирают.

А что делать, если ты не можешь быть послушным своей матери?

Дверь открылась. Кор вошел в мою камеру. Я спустил ноги на пол.

— Ты ведь говоришь на беши? — спросил он меня на этом языке. Я ответил утвердительно.

— Трогг испугал тебя?

— Если вы о дэггере…

— Я говорю об этом существе, которое ты видел только что, — объяснил Кор. Странно, почему это он так мягок и даже ласков со мной?

— Это существо… я его знаю. Оно вызывает непреодолимый ужас, — сказал я, — так должно быть.

— Я не хотел тебя пугать, — объяснил Кор, — трогг лишь отсканировал тебя. Это необходимо.

Интересно. Может, он и убивать меня не хотел?

— А это, — он протянул руку и коснулся моей груди, там, где в нее вонзалось копье, — всего лишь иллюзия.

Я молчал. Уже совсем ничего не понятно. Кажется, он оправдывается передо мной. Но я пленный, и по всем законам, и анзорийским, и просто моральным я заслужил смерть.

— Тебе придется провести здесь некоторое время, — продолжил Кор, — однако оно не будет долгим. Ты ведь можешь и читать на беши?

— Да.

Кор положил на нары рядом со мной тоненькую черную книгу. Потом посмотрел мне в глаза и сказал на лервени.

— Ибо ты рожден свыше… и это так же ясно, как солнечный день. Не от грязи, но от чистого Божественного млека.

И оставив меня размышлять над этой туманной фразой, Кор удалился.

Я читаю на беши даже лучше, чем говорю. На Квирине вообще не составляет никакого труда выучить язык — с помощью мнемоизлучателя. А в курсе бешиорского языка в качестве примеров приводились такие замечательные образцы их древней прозы и поэзии (написанной еще до массового принятия христианской веры), что я прямо-таки проникся красотой их языка.

Тем более, книжечка была не оригинальная, это я уже знал — переводная. Конечно, я мог прочитать ее и на Квирине, она там была очень известна, многие ее цитировали даже, так что я уже кое-что оттуда знал. Но инстинктивное отвращение ко всему христианскому (бешиорскому) не позволяло мне на Квирине этой книжечкой заинтересоваться.

Но теперь мне было все равно нечем заняться. А я уже стал квиринцем в том смысле, что неуемное любопытство к чужой мысли, к чужому искусству, к чужому обществу не дает мне просто так отложить книгу в сторону, как это сделал бы рядовой общинник. Да впрочем, я и раньше был любопытным. Еще до темноты я успел прочитать всю тонкую книжицу целиком. Состояла она из четырех разных рассказов об одном и том же событии на неизвестной мне планете — впрочем, я вспомнил, говорили, что все это происходило на Терре. Где-то этак две тысячи лет тому назад. Там, на Терре даже летоисчисление ведется от этого момента… И потом с Терры все это попало в Галактику.

Географические имена, названия ничего не говорили мне. Какое отношение все это имеет к Бешиоре и всему, что здесь происходит — я понятия не имел.

Но если отвлечься от Бешиоры, от дэггера (трогга), от всего, что мне было о Бешиоре известно, если читать эту книгу — Евангелие — совершенно отдельно от контекста, в котором я получил ее, то выходило в результате нечто совершенно потрясающее.

У меня в запасе было несколько дней.

Меня довольно неплохо кормили — три раза в день. Ведро я выносил сам — в конец коридора под конвоем. Все остальное время я мог читать Евангелие. Мог — и читал.

Для меня сразу, с первого же прочтения стало очевидно, что все это — самая что ни на есть истинная, бесспорная, ослепительная Правда. До сих пор я не знал точно, есть ли Бог вообще. Но на самом деле, в глубине души каждый эстарг верит в Бога. Во всяком случае — в то, что «Что-то там такое есть»… почему? А вот побывайте один раз в подпространстве — и это просто станет вам очевидным.

Я не задумывался об этом. Если Бог и есть — к чему Ему наше поклонение и особые какие-то культы. Он есть — и все.

И вдруг я познакомился с Богом. Я узнал, какой Он…

«Бог — это Любовь», так говорил мне Таро в пустом заброшенном доме, у окна, перед тем, как погибнуть. Ради любви к нам.

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Так писал неведомый мне ученик Иисуса Иоанн.

В Евангелии было написано, что Иисуса били, и что Его повесили на кресте, и умирал Он долго и мучительно. А я видел Его раны и чувствовал Его боль, потому что в моей собственной жизни боли хватало. Только одного я не мог постигнуть до конца — что это ведь Бог пришел и отдал Себя… Что Ему стоило, казалось бы, в один миг уничтожить всех злых и дурных людей… Ну, оставил бы двух-трех учеников, кто не подвел, кто оказался достойным.

Нет, Он себя отдал ради искупления грехов — всех людей. И моих, значит. Он мог бы простить мне то, что я сделал недавно. Он имел на это право — Он единственный. И Аригайрта… и Зай-зая… Если бы они только захотели этого! Если бы только поверили Ему!

А кто же еще во Вселенной достоин того, чтобы Ему верить?

И почему-то очень явственно я начал ощущать: это правда. Именно таков Бог нашего мира. Наш мир — он ведь очень грязный и страшный. И все же есть в нем любовь, и есть те, кто жертвует собой ради Любви. И если Бог есть любовь, если Таро прав, то Он и не мог поступить иначе. Не мог просто уничтожить нас как недостойных. Не мог выбрать достойных, не дав остальным ни малейшего шанса. Нет — Он дал нам шанс… Он показал — Сам показал — как нужно жить и умирать.

Странные это были дни, может быть — самые странные в моей жизни. Я сидел в пустой камере, не имея ни малейшего понятия о предстоящем. И предстоящее почему-то не волновало меня. Как и вообще моя собственная судьба… Я понял кое-что о Вселенной. Не только об Анзоре — обо всем нашем мире. И все повторял про себя:

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»

Настал дверь, когда дверь моей камеры открылась, и вошел Кор.

Кор, как я выяснил позже — не имя, а что-то вроде звания… Проще всего перевести его как «Посвященный», хотя раньше я этого слова по-бешиорски не знал.

Кор коснулся рукой своего лба, потом моего.

— Идем, Гаруни.

Я не понял последнего слова, но пошел вслед за Кором. Мне не связали руки… хм, теоретически можно попробовать сбежать. Глупо. Непродуманный побег практически обречен. Посмотрим, что будет дальше… Похоже, ничего страшного мне не грозит.

Мы вышли на открытую галерею. Я задохнулся от свежего льдистого ветряного порыва. Чуть прикрыл глаза — свет лился потоком, а я уже и отвык от этого в камере. Кор обернулся ко мне.

— Гаруни… я назвал тебя так, ибо надеюсь вскоре подать тебе цимо.

Я хотел спросить, что значит «цимо», но Кор уже двинулся дальше. Там, на балконе стояли какие-то люди… одетые однотипно, но формой это вряд ли назовешь. Похоже на Кора — только разное количество золотых и серебряных полос на балахонах. Странно… вроде бы я совершенно свободен. Никто не оборачивался на нас. Мы подошли к самому бортику балкона. Я глянул вниз.

Небольшой квадратный двор-колодец. В центре выстроен эшафот, и на нем какое-то странное, незнакомое приспособление, при виде которого мурашки побежали у меня по спине. Еще минута… еще немного — и я вспомнил, для чего это нужно. Я не знаю, как это у них называется. Слышал только, как в Бешиоре убивают пленных… и своих преступников тоже.

Их разрывают пополам.

Для этого и нужны две гибкие стальные мачты по углам эшафота… Меня затрясло. И тут во двор вывели преступников.

Их было трое, и двоих — в изорванной лервенской форме — я узнал сразу. Судя по виду, им хорошо досталось, они были окровавлены и пошатывались. Третий выглядел лучше и был явно коренным бешиорцем, с характерным разрезом глаз и крючковатым носом. Руки у всех троих были связаны.

На эшафот поднялся бешиорец в золотополосом балахоне. Третьего, местного преступника подвели к нему. Он поднял свой большой крест перед носом пленного и что-то забормотал.

— Цимо, — тихо сказал Кор, склонившись ко мне. — Перед смертью, если смерть не вызвана преступлением духовным, каждый тани имеет право получить цимо. Но зури, ваши нечестивые сородичи, разумеется, цимо не получают.