Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

глаз, что ей так и не хватило духу присутствовать близ сильно страдающего Матиаса. А, если уж говорить совсем откровенно, Сантьяго показался ей городом скорее провинциальным, даже несмотря на наличие роскоши и великолепия высшего общества по сравнению с его представителями, составляющими европейское дворянство. Она скучала – ведь настоящее место этой женщины находилось в Париже, где прошли лучшие годы её бытия. Моя бабушка захотела устроить ей прощальный бал, что непременно войдёт в историю города Сантьяго, и на котором присутствовали бы известные личности городского общества. Ведь никто не осмелился бы отклонить её приглашение, даже несмотря на ходившие слухи о туманном прошлом гостьи. Хотя Аманда Лоуэлл убедила хозяйку дома, что Матиас слишком болен, и что какое-либо празднество в подобных обстоятельствах было бы наихудшим вариантом, и вдобавок оно лишь усугубит таковое их стечение. Паулина предложила гостье свои наряды с лучшими намерениями, даже не представляя, как сильно оскорбила Лоуэлл, внушив себе, будто у обеих был одинаковый размер.

Спустя три недели после отъезда Аманды Лоуэлл заботившаяся о моём отце служащая издала тревожный вопль. Члены семьи сразу же позвали врача, и буквально в два счёта дом наполнился людьми. Рядами шли друзья моей бабушки, люди из правительства, многочисленные знакомые, множество монахов и монахинь. Не позабыл явиться и одетый в лохмотья священник, этот настоящий охотник за деньгами, кто теперь постоянно вертелся вокруг бабушки, питая надежду на то, что боль от потери сына в скором времени приведёт сеньору к лучшей жизни в царствии небесном. Однако Паулина вовсе не намеревалась покидать этот мир, она уже давно смирилась с трагедией, произошедшей со старшим сыном, и полагала, что его кончина принесёт облегчение, потому что быть свидетелем подобного медленно тянущегося страдания на деле оказалось куда хуже реального присутствия на похоронах несчастного. Мне не разрешали видеться с отцом, потому как считалось, что агония совершенно не подходящее зрелище для девочек, а я и так уже пережила немалое беспокойство в связи с убийством своего двоюродного брата и прочих, недавно случившихся неприятностей, так или иначе, меня затронувших. Хотя мне всё же удалось кратко с ним попрощаться лишь благодаря Вильямсу, кто открыл мне дверь в его комнату как раз в тот момент, когда вблизи не было ни души. Он провёл меня за руку до кровати, где покоился Матиас Родригес де Санта Крус, от которого не осталось уже ничего осязаемого, за исключением разве что нескольких полупрозрачных костей утопающих в многочисленных диванных подушках и вышитых простынях. Он всё ещё дышал, хотя душа человека уже где-то бродила, по-видимому, начав своё путешествие по другим измерениям. «Прощай, папа», - лишь это я ему и сказала. Тогда я, пожалуй, впервые назвала его так. Бедняга угасал ещё пару дней, а на рассвете третьего скончался, точно птенчик.

Мне было тринадцать лет, когда Северо дель Валье подарил мне современный фотоаппарат, в котором использовалась бумага вместо древних, вышедших из употребления, фотопластинок и который, должно быть, стал одной из первых, завезённых в Чили, технических новинок. Отец умер совсем недавно, ввиду чего ночные кошмары мучили меня столь сильно, что я вовсе не хотела ложиться спать и по ночам, словно обманчивое привидение, бродила по дому, сопровождаемая буквально по пятам беднягой Карамело, который всегда был глупым и трусливым псом. Со временем моя бабушка Паулина сжалилась, любезно приняв нас в своей огромной золочёной кровати. Сама она занимала чуть ли не всю её половину своим крупным телом, всегда тёплым и надушенным, тогда как я, съёжившись, располагалась в противоположном углу, не переставая дрожать от страха и с Карамело в ногах. «И что я буду делать с вами обоими?» - полусонная, вздыхала моя бабушка. Это, скорее, был вопрос риторический, потому что ни у меня, и тем более у собаки не было будущего, а в воздухе витало лишь общее согласие членов семьи на том, что рано или поздно «я пойду по плохой дорожке».

На ту пору в Чили выпустилась из высшего учебного заведения первая женщина-врач, остальные же поступали в соответствующий университет. Именно это и навело Нивею на мысль, что я смогла бы стать студенткой-медиком, хотя бы лишь затем, чтобы бросить вызов семье и обществу. Однако ж, всем было очевидно, что во мне не наблюдалось ни малейшей склонности к каким-либо умственным занятиям вообще. Вот тогда и появился Северо дель Валье с фотоаппаратом, который и положил мне на подол юбки. Это был замечательный Кодак, претенциозный до мельчайшего шурупа, элегантный, нежный и совершенный, специально сделанный для рук творческих людей. Я пользуюсь им до сих пор; и фотоаппарат ни разу меня не подвёл. Подобной игрушки не было ни у кого из моих сверстниц. Тогда я взяла его крайне почтительно и долго осматривала, не в состоянии понять, как же стоит этим пользоваться. «Посмотрим, сможешь ли ты сфотографировать смутные очертания своих ночных кошмаров», - в шутку сказал мне Северо дель Валье. Он даже не подозревал, что именно таковой и была моя единственная цель последние несколько месяцев и, поставив себе задачу разгадать истинную природу кошмаров, в конечном счёте, я влюбилась в целый свет. Бабушка отвела меня на Пласе де Армас, в мастерскую дона Хуана Риберо, лучшего фотографа во всём Сантьяго, человека по внешнему виду жёсткого, точно чёрствый хлеб, хотя изнутри весьма благородного и даже сентиментального.

- Вот я и привела вам внучку в качестве практикантки, - сказала моя бабушка, кладя чек на письменный стол мастера, в то время как я одной рукой судорожно вцепилась в платье, а другой обнимала свой новенький фотоаппарат.

Дон Хуан Риберо, размер головы которого был вполовину меньше оной моей бабушки, да и сам он по внешнему виду оказался в два раза худее последней, приладив удобнее пенсне на нос, внимательно прочёл написанную в чеке сумму. Затем вернул его, и, переведя взгляд и не скрывая бесконечного презрения, принялся осматривать меня с ног до головы.

- Сумма, в общем-то, не проблема… Вы лучше поскорее определитесь с ценой, - всё ещё колеблясь, сказала моя бабушка.

- Всё дело здесь не в цене, а в таланте, сеньора, - возразил он, указывая Паулине дель Валье на дверь.

Только теперь у меня появилась возможность бросить беглый взгляд на окружающую обстановку. Работы этого человека закрывали стены сверху донизу, повсюду висело множество портретов людей всех возрастов. Риберо был любимчиком представителей высшего класса, известным фотографом общественных изданий. Хотя вот что интересно: смотревшие на меня со стен его мастерской были отнюдь не заносчивые