Эр-Три - Адель Гельт

получилось. Второй же момент...

- Тут все не очень просто и очень неприятно, - продолжила доктор Тычканова после короткой, почти театральной, паузы. - Мне нужно было убедиться в том, что Вы – это все еще Вы.

Глава 31. Экспертные заключения

И вот – за меня взялись всерьез. Прямо по-настоящему взялись, если Вы понимаете, о чем я.

Каждый день, на протяжении двух с хвостиком недель, без перерывов на выходные и праздничные дни, подчинялся я некоему ритму и графику, сложным, но понятным.

Раз в два дня – непременный допрос, проводимый то начальником Первого Отдела, то как-то удивительно вписавшимся в нашу бредовую действительность, старшим лейтенантом, то еще какими-то серьезными товарищами...

Товарищей интересовало буквально все: не было такого момента в моей жизни – из тех, конечно, что я доподлинно помнил – каковой не был бы извлечен на свет Разума, внимательно изучен и закопан обратно, под груду почти таких же. Товарищи играли в доброго и злого полицейских, применяли эфирные средства, и даже, кажется, специальную химию – хотя за последнее я, конечно, не поручусь.

Явно творящийся полицейский произвол меня тогда, на удивление, не беспокоил: я являлся на допросы аккуратно, буквально минута в минуту, проводил на них столько времени, сколько требовалось компетентным органам, и даже не думал как-то сопротивляться. Сами допросы, кстати, казались мне дружескими беседами, были странным образом приятны и негативных эмоций не вызывали совершенно.

Тоже раз в два дня, только без наложения на другой раз – консультации и опросы в медицинском кабинете. По будням – прямо на Объекте, по выходным, видимо, ради разнообразия – в мурманском кабинете душетерапевта Валуева. Однажды в кабинете этом я встретил нашего штатного индоктринолога, но даже не удивился, а, скорее, обрадовался: помнил, что два гигантских габаритов доктора знакомы, и не только на профессиональной почве.

Еще потоком шли бесконечные начальственные совещания, на которых, отчего-то, выступал я, а все прочие участники внимали – исключительно, кстати, благосклонно.

Я бы хотел, наверное, рассказать обо всем этом более подробно, но все эти события слились в одну бесконечную последовательность, в которой каждый день похож на предыдущий и следующий, стены сливаются с лицами, хочется спать и не спать, люди – огромные птицы... Кажется, время взлетать!

То есть, теперь я понимаю, насколько все это было неправильным, но теперь – это не тогда.

А ведь у меня, кроме всего прочего, была еще и основная работа, за которую мне платили отличные деньги: это если не считать того, что буквально всем необходимым профессора Амлетссона обеспечивали бесплатно, по подобающей его социальному рангу социальной же квоте!

Однако, закончилось все как-то вдруг: мир перестал вращаться вокруг меня одного столь внезапно, что обстоятельство это меня даже немного огорчило. Буквально вчера до меня было дело, кажется, вообще всем, сегодня же широченный круг заинтересованных товарищей заметно сузился: в нем, круге первом, остались только инженер Хьюстон, переводчик (вернее, уже секретарь) Анна Стогова, конструктор Ким, и, паче чаяния, лично академик Бабаев, в преддверии финальной фазы Проекта поселившийся чуть ли не в главном рабочем ангаре. Во всяком случае, взаимодействовали мы с товарищем Бабаевым-старшим буквально каждый день, и все время по делу.

Парой дней позже, встряхнувшись и сбросив с себя жутковатую полусонную одурь, я понял: все эти беседы, консультации, длительные совещания и откровенные допросы страшно мешали мне делать главное мое собачье дело: как следует отдыхать. Плохо отдохнувший я, соответственно, не мог работать с полной самоотдачей, отчего взятый было темп существенно замедлился, а от серьезных ошибок в работе меня чудом уберег инженер Хьюстон, взявший за правило по два раза перепроверять все мои расчеты.

Теперь же ситуация поменялась, и дело должно было исправиться в ближайшие сроки, оно и исправилось: работы остались в графике и бюджете, коллеги испытывали и демонстрировали здоровый энтузиазм, я переехал из временного вагончика в специальную экранированную комнату, по-советски называемую «пультовая» – видимо, ввиду обилия внутри нее пультов управления всем, что происходило и должно было вскоре происходить на Объекте.

Еще и окончание лечения моего удивительным образом совпало с последним этапом подготовительных работ, и это было просто здорово. Нет, эфирный конструкт, отравляющий своими энергетическими миазмами мою ментальную сферу, никуда не делся, но, кажется, окончательно перешел в неактивный режим. Его полное удаление оставалось делом недолгого времени и какой-то простой процедуры, в суть которой я не стал даже вникать.

Внутри ангара была, наконец, возведена, настроена и подключена вся сложнейшая машинерия: в отсутствие приложения эфирных сил, большинство механических систем дублировалось гидравликой и электродвигателями, толщина тяговых тросов была постепенно увеличена до невероятной и невиданной, а количества потенциально потребляемой электрической энергии – в момент пика работ – хватило бы на то, чтобы целый день освещать недальний Мурманск. Так, во всяком случае, утверждал Денис, и оснований ему не верить у меня не было.

Незадолго до Дня Ноль явилась представительная комиссия: первый секретарь областного комитета партии, товарищ Шабаев (это примерно как губернатор: не Шабаев, а секретарь, только осуществляющий, том числе, и политическое руководство – так мне объяснил поднаторевший в советской бюрократии Хьюстон) в ультимативной форме потребовал участия в Проекте представителей Ленинградского Института Инженеров Связи. Произошло это сразу после того, как достойнейший из местных чиновников посетил Объект.

Даже первый секретарь области – ни разу не Генеральный всего государства, но не пропадать же было добру и старательно проделанной работе? Вот и решили: производственный спектакль, заготовленный для Первого Лица, показать чуть менее первому, но тоже значимому.

Спектакль удался: товарищ первый секретарь взирал на Объект с изрядной долей восхищения.

- Скажите, товарищ профессор, - высокий гость отчего-то все время обращался только ко мне, подчеркивая, видимо, единение всех форм власти и технической интеллигенции, - а вот это, ну, Объект... Можно ли посмотреть на него поближе?

В этот момент мы находились в той самой комнате, построенной когда-то ради главного, что только и бывает в любом Проекте: торжественной показухи. Было даже очень хорошо, что общаться товарищ Шабаев решил, в основном, со мной: в идущей прямо сейчас постановке мне отводилась роль чтеца со сцены, и главным моим качеством в этом смысле