Проклятие короля-оборотня - Тессония Одетт

любым другим способом, я бы так и поступила, но у тебя мало времени. Я сделала все, что могла. На меньшее она не согласится, что бы я ни говорила.

Он отводит взгляд, проводит рукой по лицу и откидывается на спинку стула. Его гнев испаряется, и плечи опускаются.

– Ты права. Ты не виновата.

Я заламываю руки, а потом упираю их в бока.

– Так… ты женишься на ней? – У меня сводит желудок, сердце сжимается и вопит.

Он смотрит на меня, и в его глазах боль:

– Думаешь, стоит?

– Думаю, ты должен сделать все, чтобы разрушить проклятие, Эллиот. Это лучший шанс, и другого, вероятно, не будет. Если, конечно, ты сам его не снимешь, но ты уже говорил, что не сделаешь этого.

Он отводит глаза и неловко ерзает в кресле.

– И тебя это устраивает? – Вопрос задан настолько тихо, что мне требуется мгновение, чтобы его понять.

– А почему не должно?

Он снова глядит мне в глаза, открывает рот, но тут же его закрывает.

– Не знаю. Я не знаю, что думать. – Тряхнув волосами, он поднимается и собирается уходить.

Я следую за ним, голова идет кругом.

– Эллиот, почему меня должно что-то не устраивать? Ты сам этого хотел. Ради этого работал.

Он набрасывается на меня:

– Ну уж нет. Если нужно жениться на этой девчонке, я не согласен.

– Раньше ты был в таком отчаянии, что собирался силой и обманом заставить любого снять твое проклятие. Теперь ты нашел того, кто готов это сделать. Да, она принуждает тебя к ответу, но почему тебя это останавливает? Да и наверняка ты придумаешь коварный план, как обойти брачные клятвы.

– Нет. Я не могу этого сделать.

– Почему?

– Потому что это похоже на предательство.

– И кого же ты предаешь?

– Мое сердце. – Его слова повисают в воздухе, вынуждая меня замолчать. В его глазах мольба. – Как ты не видишь, Джемма?

Мое тело дрожит, в горле встает ком.

– Не вижу что?

– Как ты не видишь, что делаешь со мной? Заставляешь меня чувствовать то же, что и книги. То, чего мне не приходилось чувствовать в облике волка. И что я начал чувствовать только при встрече с тобой. – Взгляд, полный отчаянной тоски, не вяжется с гримасой, искажающей его лицо.

– Я не понимаю. Что ты сейчас чувствуешь такого, чего не мог чувствовать раньше?

Он вздыхает.

– Неблагие фейри не испытывают таких эмоций, как благие. Я говорил тебе, у большинства неблагих есть страсти и инстинкты, а не глубокие чувства.

Я киваю, вспоминая наш последний разговор в библиотеке.

– Когда меня вынудили принять благую форму, я впервые начал испытывать эмоции. Ужасные эмоции. Чувство вины и сожаление. Я прежде убивал людей из чувства мести, но начал чувствовать не триумф, а горечь. Вот почему я ненавидел это человеческое тело, почему пытался наказать его и лишить комфорта. Почему я считал себя мерзким и уродливым. Когда ты вошла в мою жизнь, боль только усилилась, и чем лучше я тебя узнавал, тем сильнее она становилась.

Разум лихорадочно анализирует полученную информацию.

– То есть… тебе гадко оттого, что я заставляю тебя чувствовать?

– Нет. – Выражение его лица смягчается, и он делает шаг ближе. – Может, сначала я так и думал. Я презирал свое влечение к тебе, и да, оно было с самого начала. Мне было неприятно оттого, что ты чувствуешь то же самое ко мне. К этому телу. Не теперь… Возможно, да, меня раздражает, что в этом облике я чувствую столько боли. Но с ней приходят и более глубокие чувства. От которых теперь я не смогу отказаться.

– Например?

Он сокращает расстояние между нами еще одним шагом и поднимает свои дрожащие руки, чтобы обхватить мое лицо. Прижимая теплые ладони к моим щекам, он смотрит мне в глаза:

– Джемма, я люблю тебя.

Я чувствую, как ноги подкашиваются, и ощущение такое, будто подо мной вот-вот растворится земля. Слезы застилают мои глаза, затуманивая взор, а в голове эхом звучат слова: Джемма, я люблю тебя. Джемма, я люблю тебя. Мне думалось, я больше никогда не захочу их услышать, но на деле оказалось, что эти слова подобны пище, требовавшейся моему изголодавшемуся сердцу, которое сейчас наполнилось теплом.

– Пожалуйста, скажи что-нибудь, – шепчет он, прикасаясь своим лбом к моему, и закрывает глаза. – Ты не обязана отвечать тем же. Можешь сказать, чтобы я замолчал, если хочешь. Скажи никогда больше не говорить о любви, и я повинуюсь. Я женюсь на этой ужасной девчонке и оставлю тебя в покое. Просто… скажи что-нибудь, что является правдой.

Я хочу ответить, но с уст не срывается ни звука. Я еще не оправилась от всего, что пережила этим вечером – эйфорию от танца с Эллиотом, боль от осознания, что придется его отпустить, ярость из-за того, что от Эллиота требует Имоджен, муку оттого, чем она готова пожертвовать ради замужества. Затем последовали апатия, смирение, и все это привело к тому, чего я ждала меньше всего.

К признанию в любви. И будто этого мало, мое сердце поет в ответ.

Я могу выдавить только одно слово:

– Эллиот.

У меня перехватывает дыхание от тяжести его имени, потому что в нем заключено все, что я пока не могу заставить себя произнести. Мои чувства, желания, тоска, которую я подавляла уже несколько недель. Я подношу руки к его торсу, и он напрягается, словно готовясь к тому, что его оттолкнут. Но я не отталкиваю. Я веду ладонями вверх по его груди, одну руку прижимаю к основанию его шеи, а другой скольжу к челюсти, подбородку. Я подношу большой палец к его рту и медленно провожу по нижней губе, отчего Эллиот содрогается.

Внезапно мы бросаемся друг на друга, и губы соединяются в яростном поцелуе. Я руками обвиваю его шею, притягивая его к себе ближе. Он прижимается ко мне, и я чувствую, как спиной упираюсь в одну из книжных полок. Приоткрываю рот и чувствую, как его язык скользит, выискивая мой. Мы дышим прерывисто, тяжело, и я откидываю голову, чтобы дать ему больше пространства для поцелуев, языка, для его дыхания. Все эти дни и недели я отрицала свое влечение к нему, и оно накапливалось, туго скручиваясь в спираль. Когда Эллиот прижимается ко мне, пробуждая мои чувства, позволяя клубку наконец развернуться, прилив желания, который он высвобождает, почти невыносим. Он рукой скользит по лифу моего платья и останавливается на линии моей груди. Я задыхаюсь и выгибаюсь ему навстречу, желая, чтобы между его рукой и моей кожей не было