Хроники Проклятого - Ян Валетов

– О тебе я и так все знаю, кроме имени, – произнес прокуратор, не меняя интонации. – Вижу, что пеший может убежать от тебя конного… Так зачем мне твое имя, солдат? Кто он таков?

– Прости меня, прокуратор… – десятник охотно бы рухнул на колени (этот лысый неприятный человек, которого он до того видел только издалека, вызывал такой страх, что мочевой пузырь солдата вдруг раздулся сам по себе и нетерпимо давил на внутренности), но всего лишь низко склонил голову.

– Уже простил, – отрезал Пилат. – Отвечай на вопрос, солдат. Кто он?

– Варрава. Сикарий Варрава. Бунтовщик и убийца.

При звуках своего имени пленник поднял голову.

Между спутанной бородой и шапкой темных, едва пробитых проседью волос, сверкнули злые серые глаза. Пилат столкнулся с ним взглядом и, сощурившись, оттопырил нижнюю губу.

От Варравы веяло силой и ненавистью. Не потом и кровью, а именно ненавистью, и конь под Пилатом, заслышав этот резкий запах, принялся прясть ушами и несколько раз тревожно фыркнул.

– Сикарий, – повторил Пилат отвратительное, колючее слово и, перейдя на арамейский, спросил: – И кого ты убил, еврей?

– Жаль, не тебя… – выдохнул в ответ Варрава, но тут же захрипел, пытаясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха, который вылетел из его легких от удара кулака десятника.

– Довольно, – остановил солдата прокуратор. – Пусть говорит…

Но пленник говорить все еще не мог – его вырвало желчью. Роняя на бороду тягучие нити слюны, сикарий поднял голову и медленно, с усилием, разогнулся, поднимаясь с колен.

– Я – Пилат Понтийский, – сказал игемон негромко. – Прокуратор.

– Я знаю, кто ты… – прохрипел пленник. – Потому и сказал, что жалею, что не убил тебя, прокуратор.

– Не бить! – Пилат покачал головой, и только благодаря этому на скулу Варравы не обрушилась потертая рукоять солдатского гладиуса. – Я прокуратор, глаза, уши и руки Цезаря на этой земле, и твоя жизнь, еврей, принадлежит мне. Еще раз спрашиваю – кого ты убил?

Это было невероятно, но по покрасневшему лицу беглого скользнула улыбка.

Он не боялся.

Человек, который не боится смерти – или фанатик, или безумец. Для Пилата это были равнозначные понятия. Стоящий перед ним сикарий был фанатиком, но не был сумасшедшим. Он действительно отдавал себе отчет в том, что стоит перед наместником Рима на этой земле. Он понимал, что в глаза ему смотрит его скорая кончина. Но не было в нем ни страха, ни желания попросить пощады. Только ненависть – такая же холодная и страшная, как та, что плескалась в глазах прокуратора.

Всю свою жизнь Пилат делал все, чтобы слава шла впереди него. Иногда одного его появления перед толпой было достаточно, чтобы подавить начинающийся бунт. Иногда, когда толпа слишком распалялась, первой же пролитой крови хватало, чтобы непокорные бросились наутек, проклиная тот день, когда в их головы пришла мысль о неповиновении. Десять, сотня или тысяча трупов – число ничего не значило для Пилата, важен был результат. Он несколько раз обагрил еврейской кровью древние камни улиц Ершалаима, но благодаря этому мятежная Иудея все еще покорно стояла на коленях.

Кроме некоторых людей.

Пилат смотрел в гневные серые глаза Варравы.

Их – этих людей – не надо ставить на колени: они перекусят тебе шею и в этой позиции. Их надо убивать, так как они убивают наших солдат, и тех, кто сотрудничает с Римом – уничтожать на благо Риму, себе и своему народу.

Сикарии.

Коварные убийцы, наносящие свои удары исподтишка, незаметно, подло.

«А я ведь сломаю тебя, еврей, – подумал игемон спокойно. – Я заставлю тебя мучиться так, что ты будешь молить вашего Бога о смерти. Только что ты получил несколько часов жизни, сикарий. Вопрос в том – нужны ли тебе будут эти несколько лишних часов? Вот тогда-то, лишенный наркотического напитка, освежеванный, но с целыми костями, прибитый к кресту так, чтобы каждое движение разрывало твои нервы, ты и не будешь бояться смерти по-настоящему! Как можно бояться того, кого призываешь ежесекундно? И мука твоя будет страшна».

Смерть рано или поздно приходит за каждым, и прогуляться с нею за реку[107] – сомнительное, но совершенно неизбежное удовольствие. Сам прокуратор боялся смерти, но никогда не показывал этот страх на людях. Что такое храбрец? Это тот, кто умеет прятать свои страхи за маской. Он признавал за любым противником право показать свою храбрость. Но оставлял за собой право поступить с храбрецом соответственно. Разве можно жалеть сильного врага? Зачем быть к нему милосердным?

– Ты хочешь узнать, сколько я убил всего? Или сколько я убил сегодня? – спросил Варрава.

– Сколько ты убил всего – скажешь на допросе. Я спросил не сколько, а кого?

– Троих твоих солдат, прокуратор. А может, и четверых, если тот, кого я располосовал последним, умрет.

У десятника было такое выражение лица, что Пилат пожалел, что не может отдать ему пленного на растерзание. Пожалуй, солдат мог проявить такую изобретательность, что и казнь на кресте показалась бы сикарию легкой. Но теперь, после того, как они с Варравой скрестили взгляды, все стало слишком личным, и допускать в это дело посторонних игемон не стал бы просто для того, чтобы не потерять самоуважения. У десятника был шанс настичь, убить беглеца до того, как его поймали слуги прокуратора, но свой счастливый случай он бездарно пропустил.

– Он говорит правду? – осведомился прокуратор у легионера.

– Да, прокуратор, – нехотя подтвердил тот. – Он числился в легатском розыскном листе, и мы пришли арестовать его по доносу в дом у Рыночной площади.

– Он был там один?

– Не могу сказать, игемон. Он выбежал до того, как мы ворвались вовнутрь.

– Тех, кто был в доме – арестовали?

– Не могу сказать, игемон. Я лишь начал погоню.

Варрава прислушивался к разговору (Понтий Пилат ни на секунду не выпускал разбойника из поля зрения, хоть и смотрел искоса), но явно не мог понять смысл беседы, хоть иногда и слышал знакомые слова.

– И так удачно ее начал, что он один убил троих твоих подчиненных?

Десятник понурил голову, ладонь, лежащая на рукояти гладиуса, побелела, и Пилат понял, что солдат борется с желанием снести голову сикарию. Прокуратор было приготовился крикнуть остерегающе, но заметил, что хватка ослабла, эмоции побеждены, и с удовлетворением дернул щекой в неком подобии улыбки.

– Преступник пытался прятаться в одном из переулков на рынке, но они заметили, куда он побежал, – объяснил десятник сдавленным голосом, – и последовали за ним. Он хорошо знал, где скрываться, и когда Луций увидел его, ударил ножом снизу и рассек тому паховые жилы. Луций кричал, и еще двое моих ребят, услышав его крики, бросились на помощь…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});