Критская Телица - Эрик Хелм

Алкмена и Элеана безмолвствовали, брезгливо морщась.

Неумолимо звякала пристроившаяся в дальнем углу клепсидра.

Первым — возможно, по неразумию и легкомыслию отроческому, — опомнился Эврибат.

А, возможно, чересчур выгрался он в роль непобедимого пирата Расенны.

Также не исключаю, что подростка обуял один из присущих этому странному возрасту припадков неукротимой и безжалостной ярости.

Эврибат с кошачьим проворством взвился и соскочил с ложа, где столь недавно делил с венценосной матерью неизрекомые восторги. Правая кисть юнца резко дернулась, уже стискивая рукоять меча. Ножны со свистом слетели, шлепнулись о стену, оставив массивной заклепкой небольшую вмятину в боку изображенного над ложем дельфина.

Взвыв и ощеря белоснежные зубы, Эврибат кинулся на отшатнувшихся женщин.

Первой погибла Алкмена. Изрядный разгон был взят прямо с места, весу в наследнике престола уже насчитывалось никак не менее двух талантов, а затачивал обоюдоострый бронзовый клинок сам греческий мастер Эпей, что значило: затачивал на совесть, словно любимую бритву.

Вытянутое острие пронзило грудь придворной, словно круг овечьего сыра — молниеносно, легко, насквозь. По-видимому, лезвие прошло меж позвонками, перерезав соединяющий хрящ, ибо Алкмена повалилась неестественно перегнувшись, подобно переломленной деревянной кукле.

Неискушенный в боевых тонкостях Эврибат позабыл, или просто не потрудился тотчас выдернуть оружие и поневоле оказался вынужден выпустить увлекаемую падающим телом рукоять. Элеана, за истекшие доли секунды еще не вполне понявшая, что, собственно, приключилось, непроизвольно отпрянула, встретила пылающий лютой злобой взгляд подростка, повернулась и, невзирая на свои пятьдесят три, опрометью помчалась по коридору, залитому косыми солнечными лучами.

Опомнившаяся Арсиноя испустила пронзительный крик и метнулась вон с ложа, вослед остервеневшему сыну. Трудно сказать, каковы были намерения царицы, желала ли она помочь нежданному спасителю, стремилась ли удержать его, но в любом случае государыня выявила проворство недостаточное.

Эврибат опять завладел дымящимся, побагровевшим до самого эфеса клинком, вырвался за порог и побежал вослед верховной жрице. Сколь ни перепугана была Элеана, сколь ни отчаянно стремилась положить меж собою и царской опочивальней возможно большее расстояние, оторваться от юного, полного молодых сил отрока ей не удалось.

Несколькими, почти что тигриными, прыжками наследник престола очутился у нее за спиной. Клинок взвился, просверкал, низринулся.

То ли священный Апис явил своей главной и усерднейшей служительнице особую милость, то ли нога у Элеаны подвернулась как нельзя более кстати; а может, крохотная выбоинка попалась именно в той плите, на которую угодила торопящаяся нога, — но верховная жрица поскользнулась, оступилась и со всего разбегу шлепнулась ничком, отчаянно возопив от ужаса и резкой боли: удар лицом удалось предотвратить, однако правую руку, инстинктивно выброшенную вперед, Элеана поломала — с отчетливым, громким хрустом.

Сила угодившего в пустоту взмаха опрокинула и мчавшегося во весь опор Эврибата. Лезвие лязгнуло о гранит, высекло длинный оранжевый сноп холодных искр, зазубрилось. Мальчишка перекувыркнулся, ушиб плечо, врезался прямо в орущую жрицу, чем отнюдь не улучшил ее плачевного состояния.

Элеана взвыла с удвоенной силой.

Вцепившись в некогда белое и атласное, а ныне понемногу увядающее горло, наследник престола злобно стиснул свои далеко не слабые пальцы и принялся трясти просчитавшуюся интриганку, немилосердно стуча седеющим ее затылком об пол.

Нагая, стремительно приближающаяся по длинному дворцовому переходу Арсиноя уже успела слегка опомниться и, резво перебирая стройными, великолепными ногами, кричала единственное, что пришло в голову, — единственное, что, как выяснилось, могло помочь в отчаянном и начисто непредвиденном затруднении, неслыханном позоре; что способно было предотвратить неминуемые страшные последствия учиненного Сильвией предательства:

— Стража! Стража! На помощь!

Она и сама не знала, как объяснит случившееся. Разум и расчет непроизвольно уступили место наитию.

* * *

Ничего этого этруск не подозревал, ибо даром ясновидения боги его не наделили. Понятия не имел Расенна и о том, что воспоследовало три или четыре мгновения спустя после только что описанных умопомрачительных и кровавых событий.

На счастье, на несчастье ли — все зависит от того, с чьей колокольни оценивать и судить окончательный итог пошедшего прахом (отчасти и в буквальном смысле: мертвая Алкмена плавала в луже собственной крови, безнадежно пачкая мрамор опочивальни), на глазах разбивавшегося вдребезги заговора, — начальник стражи Рефий ошивался неподалеку.

В гинекее, благодаря присутствию Эфры, уже довольно давно сняли большую часть караулов. Молодая амазонка обладала почти сверхъестественным свойством объявляться в самых различных уголках исполинского здания и приглядывать за порядком и безопасностью не хуже целого манипула бдительных воинов. Охрана, по настоянию Арсинои, стояла только у главных входов.

Проверять службу подчиненных, таким образом, не было ни малейшей нужды. Но Рефий забрел в южное крыло по соображениям иного свойства.

Отнюдь не служебного.

Он вознамерился проведать Сильвию.

И, точно по мановению волшебного жезла, запыхавшийся предмет его разыгравшихся под палящим зноем критского солнца, диких и преотменно пакостных вожделений вылетел навстречу из-за ближайшего поворота, избавляя от необходимости пускаться в долгие и утомительные поиски.

— Скорее, Реф! — завизжала Сильвия. — За мной! Все поясню потом, наедине! Ты ни о чем не пожалеешь, но теперь за мной, и не задавай вопросов, пока не переговорим с глазу на глаз!

Рефий был чересчур опытным и натасканным сторожевым псом, чтобы колебаться.

Они помчались туда, откуда явственно донеслись истошные вопли. Рефий наддал прыти, опередил и застал голого Эврибата колошматящим изувеченную Элеану, покуда нагая Арсиноя беспомощно металась рядом, призывая на помощь.

— Реф! — не своим голосом воскликнула царица. Наитие — верней, наваждение, — продолжало исправно руководить ее бойким языком. — Рази, Рефий! Рази старую тварь по обету, пока ребенок остается в неведении!

Главный телохранитель повиновался непроизвольно. Левой рукою он ухватил за кудрявые волосы и, словно месячного щенка, отшвырнул оседлавшего жрицу Эврибата. Правая с шелестящим визгом освободила висевший на боку египетский меч.

— Стой! — истошно взмолилась вынырнувшая из дверного проема Сильвия.