Фантастика 1990 год - Владимир Фалеев

21. 23 июня 1983

Я был в детстве, взрослым. Ходил по Преображенской площади, видел все, что было тогда там: дома, переулки, грязные тротуары и стены с обсыпавшейся до кирпича штукатуркой, землю между булыжниками, разное - очень старое время.

Я шел по Палочному переулку и Суворовской улице и плакал от того, что видел все это; я чувствовал, что детство - настоящее, неподдельное, неиллюзорное человеческое счастье, единственное. Я сильно радовался и от радости плакал, плакал своей радостью. Бродил, смотрел и плакал. Многое было знакомо, многое вспоминалось. Только одна деталь, только один предмет останавливал взгляд своей неожиданностью - впрочем, какой-то небрежной, неловкой, почти не заметной, но все же чем-то мешающей - и как бы мешал мне полностью отдаться радости и слезам. Он лежал на грязной мостовой в грязной одежде, которая при моем приближении становилась все отчетливей, с разбросанными или отлетевшими от человека - я понял, что лежит человек,- разными свертками, лентами и другими комками или пакетами. Я подошел вплотную и увидел - ее. О боже! Это была моя мама.

“Мама. Почему ты здесь? Зачем эти свертки? Не падай”.

У нее не держалась голова, когда я ее приподнял. О боже! Мне стало страшно от ее униженности, беззащитности, бессознательного состояния. “Зачем это? Нам ничего не надо. Не унижай так себя”. Я вдруг понял, что мы не стоили ее унижения, ее беззащитности, вот такого ее положения, всей этой неловкой позы на мостовой.

22. 27 августа 1983.

О волках

Я разговариваю с Димой И. и еще одним неизвестным мне человеком. Мы стоим в коридоре длинного этажа непонятного мне здания. Около нас коридор расширяется и образует нечто вроде холла. Мы разговариваем о чем-то малозначительном, и во время разговора я начинаю отвлекаться, рассматривать холл и вижу, что недалеко.от нас, в нескольких метрах, на тумбе стоит легавая собака, которую стаскивает окружившая ее свора волков. Клубок их перекатывается вокруг тумбы.

Волки - вытянутые, с широкой грудью, тощим задом и длинными хвостами. Они похожи на собак, но не собаки. Я вижу, как исчезает с визгом в волчьей пасти сначала задняя часть тела собаки, а затем и все остальное. Я многозначительно смотрю на собеседников, и они молча понимают меня. Медленно, стараясь не привлечь внимания стаи, мы отходим в сторону, а затем бросаемся от волков. Они увидели это и устремились вослед. Мы успеваем скрыться за дверью, даже не дверью, а только половинкой двери (ведущей в какую-то квартиру), потому что второй, верхней, половинки, у нее нет. Волки с ходу наваливаются на дверь и друг на друга, не делая попытки перемахнуть через дверь, что для нас окончилось бы трагически. Дима, с трудом сдерживающий дверь, спокойно бросает: “Долго я держать ее не смогу”. Понимая наше положение, я начинаю копаться на полках шкафа в поисках орудий защиты. Но полки пусты, я нахожу одну старую круглую батарейку, которую не решаюсь бросить в нападающих, чтобы не вызвать большей злобы и усиления натиска. Еще несколько минут я рассматриваю полки, но потом вижу, что они пусты, и поворачиваюсь к двери. Волков нет, дверь свободна. “Кто-то им, видно, помешал. Они удрали,- говорит Дима.- Наверно, кто-нибудь вышел в коридор”. Я слушаю его и смотрю в длинный пустой коридор.

23. 8 сентября 1983

Я вижу, как с открытым гробом матери ложится рядом в другой гроб отец. Он тяжело укладывается, мучается умиранием и ника-к не успокоится. И от его попыток умереть вдруг начинает шевелиться и оживать до того лежащая неподвижно в соседнем гробу мама. И это - возвращение к жизни уже ушедшего из нее человека - кажется мне самым страшным.

24. 14 сентября 1983

Опаздывая, я сажусь не на свой корабль. Понимаю это, когда он отошел от причала и стал поворачивать в открытое море, огибая берег. Несколько других человек, посмотрев на лица пассажиров, обнаружили то же самое. Я пытаюсь что-то предпринять и нахожу офицера, который проводит меня коридорами, лестницами к борту, и в последний момент, когда борт корабля проходит мимо изгиба берега, мы спрыгиваем на него. Я понимаю: мой корабль ушел, и мне ничего не остается, как ждать другого, а он будет через продолжительное время. Я решил продать свою “Волгу” (якобы имеющуюся у меня) офицеру и ждать нового рейса. В этот момент сообщили, что мой рейс задержали на 20 минут в связи с опозданием большого количества пассажиров. Я прощаюсь с офицером и иду через залы, лестницы, переходы к своему кораблю.

25. 6 октября 1983.

Остановленный сон

Я стою на улице, похожей на Сиреневый, бульвар около 5-й Парковой, только слева, совсем близко от меня, высится большое здание (которого наяву нет). Остальные дома видятся мне как бы в уменьшенном размере и только вдали, где-то за или перед Щелковским шоссе виднеется странное громоздкое здание.

Все освещено зловещим сумрачным светом. Внизу, между домов, еще есть чернота, но.вверху, в воздухе и в небе, завис слабый свет, как в сумерках. Откуда он - неясно, и его присутствие кладет зловещую краску на всю картину. От шоссе и вроде от самого этого здания я вижу вспышки света, как от сварки, быть может, лязг металла и чей-то отчетливый громоподобный голос. Не помню, что он говорит - кажется, что-то приказывает всем людям (я замечаю их малочисленные крохотные фигурки вокруг себя на бульваре), и голос его разносится поверх домов и как бы отражается всей своей силой от самого неба, рождая внутри меня пока еще тихий ужас, подобно страницам из романа Уэллса, где действуют марсиане с их непонятным и потому страшным оружием. Голос то замолкает, то снова возобновляет свою приказывающую речь, и мне делается все страшнее, и все навязчивее становится мысль о грозящей всем беде, если только не катастрофе.

“А может, это просто сон?” - приходит мне на ум, как бы в последней надежде, слабая утешительная мысль, и я впервые начинаю думать, что не хочу знать, что произойдет дальше, и я еще раз себе повторяю, ни на что не надеясь, что этого знать не хочу…

(После этой мысли сон сразу кончается, и я просыпаюсь.)

26. 17 января 1984

Помню разлитую в природе грусть. Все вокруг сумрачно, печально - и не убить себя нельзя. Все смешано смутой, и она одна, пронизывающая сплошь весь воздух, все пространство - грустное пространство,- тревожно искажает предметы: дома, столбы, строения. Сумрак - как при солнечном затмении.

Такой же, наверное, тревожный, но гуще и… водянистее. Он будто составляет одну плоть, смешивая пространство с предметами. Солнце есть, но оно.низко над горизонтом, и какое-то маленькое и кажется даже - черноватенькое. В нем нет ничего от светила, от беспредельного звездного пространства; я лишь угадываю, что это солнце. Оно почти сливается с земным, предметным миром, потому что похоже чем-то (может, предметностью же) на все, что вижу на улице.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});