Громкое дело - Лиза Марклунд

– Мужчина был покалечен, у него отсутствовала кисть левой руки. И одет в розовую рубашку.

Эпилог

Одиннадцать дней спустя

Вторник 13 декабря. День 0

Андерс Шюман рассматривал фотографию на развороте своей газеты с двойственным чувством тоски и эйфории. На ней были изображены бесконечные ряды больничных коек и стена палатки на заднем плане, все в коричневых и серых тонах. Далеко не самая утешительная картинка из лагеря беженцев. Кровать с белым мужчиной посередине, женщина склонилась над ним и положила руку на его до черноты загорелую щеку. Снизу угадывался забинтованный обрубок на месте левой кисти мужчины.

Это выглядело так красиво, что у него глаза заблестели от слез.

Чисто в техническом плане снимок ничего не стоил (собственно, речь шла лишь об одном кадре из видеофильма), но он разил наповал. Мировые права на дневник Бенгтзон о похищении приобрело Рейтер, а двадцать секунд из ее фильма ушли на Си-эн-эн.

Он почесал бороду. История о том, как Томаса оставили умирать в железной хижине, но ему удалось выбраться наружу, как Анника нашла его и перевезла домой в Швецию, получилась лучше не придумаешь… Они продали целую гору газет, так много, что обошли «Конкурент». При следующей публикации цифры Тиднингсстатистик должны были показать, что «Квельспрессен» стала самой крупной, а это, в свою очередь, давало ему возможность уйти.

«Хотя такой рывок получился не только благодаря Аннике Бенгтзон», – напомнил он себе.

Шюман сложил газету и окинул взглядом первую страницу:

ХУДШИЙ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА ШВЕЦИИ, —

лгал заголовок с фотографией, представляющей улыбающегося Густава Холмеруда, одетого в бумажный колпачок и слюнявчик.

Сейчас он не соответствовал действительности (как обычно, чуть не подумал Шюман), поскольку на самом деле наихудшим серийным убийцей в истории страны считался восемнадцатилетний санитар из Мальмё, который в конце семидесятых лишил жизни двадцать семь стариков в Эстерской больнице посредством того, что поил их очень едким моющим средством. Густав Холмеруд пока взял на себя лишь пять трупов, но, поскольку расследование еще продолжалось, существовала надежда на большее.

Он перелистал газету.

Материал на страницах шесть и семь, самых трудных с точки зрения новостей, состоял главным образом из фотографий пятерых мужчин (мужей и бойфрендов убитых женщин) под общим заголовком «ОТМЫТЫЕ ДОБЕЛА». И даже он в какой-то мере грешил против истины. Оскар Андерссон, один из якобы реабилитированных, никогда не находился под подозрением. А сама новость, собственно, состояла в том, что прокурор сейчас предъявил Густаву Холмеруду обвинение в пяти убийствах, а значит, расследование в отношении прочих лиц, проходивших по тем же делам, прекратили.

Он отложил газету в сторону и посмотрел на часы.

Анника Бенгтзон опаздывала, что было необычно для нее. Шюману она всегда казалась точной как часы, и он считал это превосходным качеством для репортера новостей. Не играло никакой роли, как хорошо человек писал и какую информацию добывал, если он не выдерживал сроков…

– Извини, – сказала запыхавшаяся Анника Бенгтзон и ввалилась в его закуток. – В метро авария, и я…

Главный редактор жестом остановил ее. Репортерша закрыла дверь за собой, бросила сумку и куртку на пол и опустилась на стул для посетителей. У нее были розовые от мороза щеки и царапина под носом.

– Как себя чувствует Томас? – спросил Шюман.

– Инфекция прошла, и малярия почти отступила, – сказала она и положила казенную видеокамеру на его письменный стол. – Мне надо где-то расписаться, возвращая ее?

Шюман покачал головой.

– Как он воспринимает ситуацию?

– О чем ты? Что у него нет левой руки? Он ничего не говорил на сей счет, и это ведь выглядит не особенно важным при мысли о том, что с ним произошло и чем все могло закончиться.

По ходу разговора он наблюдал за своей сотрудницей и не заметил в ней особых перемен, за исключением хриплого дыхания. Она умела контролировать свои эмоции, что он очень ценил.

– Ты не простужена? – спросил он.

Она удивленно посмотрела на него:

– С чего ты взял?

– А может, тебе стоит написать хронику об этом деле?

– О моей простуде?

– О Томасе, обо всей ситуации, о вашей жизни сегодня?

– Конечно, – сказала она с еле заметной улыбкой. – За три миллиона.

Он улыбнулся в ответ.

– Я видел, что удалось найти место, где держали Томаса и остальных, – сказал он.

Анника Бенгтзон кивнула.

– Заброшенная маниатта в двадцати трех километрах на юго-восток от Дадааба, – подтвердила она. – По словам Томаса, их, вероятно, возили кругами, наверное, чтобы они не поняли, куда их привезут. Мы ведь никогда не узнаем…

Американцы с триумфом сообщили, что они взорвали Грегуара Макузу в тот же день, когда Томаса нашли в лагере в Дадаабе. Их президент даже обратился к нации с короткой речью об этом деле, но у них же президентские выборы в следующем году.

Шюман колебался несколько секунд, потом собрался с духом и спросил:

– Ты читала mediatime.se в последнее время?

– «Черная вдова»? Ну да.

– По-моему, ты не должна обращать внимание на подобное, – сказал Шюман.

Анника пожала плечами.

– Анна Снапхане написала эту статью, мы старые друзья, и все, о чем там сказано, правда. Я действительно убила своего парня, и одного из тех, кто поставлял мне информацию, тоже убили, а моего мужа покалечили террористы, и мой дом сожгла профессиональная киллерша. Но сравнивать меня с пауком, уничтожающим всех в непосредственной близости к себе, пожалуй, чересчур…

– По-моему, «Медиа тайм» занимаются исключительно собиранием сплетен, они же сами утверждали это, когда запускали ток-шоу «Роня уладит все».

– А она не работала здесь на подмене несколько лет назад? – поинтересовалась Анника.

– Как много журналистов носят имя Роня? – спросил Шюман.

– До черта, – ответила Анника и, наклонившись через его письменный стол, подтащила к себе газету, все еще открытую на развороте с пятью фотографиями и заголовком «ОТМЫТЫЕ ДОБЕЛА».

– Вот настоящая жуть, – сказала она.

Шюман вздохнул:

– Анника…

– Я как раз проверяю это дело, – сообщила она. – Уже успела поговорить с Вивекой Фернандез, Линне начало по-настоящему доставаться, когда она забеременела. Все по классической схеме: удар в глаз, стоило посмотреть недовольно, и по губам, если они пытались перечить. Он выгонял ее голой на лестничную площадку, так Вивека и заметила то, что происходило.

– Анника…

Ее рука замерла на газетной странице, она предпочла не встречаться с ним взглядом.

– Я должна работать, – сказала она. – Иначе все напрасно. Ради себя и этих женщин. Они заслуживают этого.

– Анника, я написал заявление.

Она подняла глаза на него:

– И когда ты заканчиваешь?

– В мае, – сообщил он.

Она откинулась на спинку стула для посетителей.

– Мне было интересно, как долго ты выдержишь, – сказала она.

Шюман приподнял брови. Она кивнула в сторону выпускающего редактора новостей:

– Патри и его кустарная журналистика. Ты вертишься, как червяк на крючке, пытаясь сохранять хорошую мину при всех его дурацких выдумках. Я знаю, что, по твоему мнению, подобное продается, но в моем понятии все наши успехи случайные и кратковременные. Люди не дураки. Они это видят насквозь.

Он смотрел на нее молча несколько секунд.

– Ты ошибаешься, – сказал потом, – по всем пунктам. Люди достаточно глупы. Они верят во все, о чем читают, посмотри, какого только дерьма нет в Интернете. Сегодня половина читателей «Медиа тайм» убеждена, что ты ешь маленьких детей.

Шюман поднялся.

– А если говорить о Патрике, – продолжил он, – то я предложил его правлению в качестве моего преемника.

Она осталась сидеть на стуле и посмотрела снизу вверх на него зелеными глазами.

– Это никогда не сработает, – сказала она тихо.

Он не ответил: внезапно возникшее смутное беспокойство начало все больше овладевать им.

– Ты зря думаешь, что тебя объявят героем, поскольку газета свалится в штопор без твоего руководства. Наоборот. Ты станешь лишь мелким эпизодом. Правление ведь никогда не признается, что они взяли полного придурка. Они обвинят во всех смертных грехах тебя, неужели трудно понять?

Анника встала тоже, взяла свою сумку и куртку. Шюман почувствовал, как у него подскочил пульс, и всеми средствами старался не показать этого.

– Подумай о моем предложении, – сказал он. – Хроника о тебе и Томасе и вашей новой жизни сейчас, когда он дома снова. Три миллиона ты, естественно, не получишь, но как смотришь на новогоднее путешествие со всем семейством?

Она надела куртку и забросила сумку на плечо.

– Это будет трудно. Я не собираюсь больше жить с Томасом.

Шюман замер с полуоткрытым ртом, не найдя что ответить.

– Томас не знает еще, – продолжила она. – Я расскажу ему это сегодня, как раз иду в Каролинскую больницу.