Гарсиа Маркес - Сергей Марков

Адвокат охотно делился соображениями. Дешёвые детективы, где всё понятно с первой страницы, его не увлекали, для него важен язык, архитектоника книги. Он прочитал повесть Маркеса об одиноком полковнике, который готовит своего петуха к бою и не получает пенсию, и она ему понравилась. Маркес поблагодарил за добрые слова. Адвокат поинтересовался, выходили ли прежде у него книги, каковы были продажи. Маркес признался, что единственную его книгу «Палая листва» в первый день купили пятеро его друзей, но больше не покупал никто. Адвокат сказал, что ему действительно понравилась повесть «Полковнику никто не пишет», он её издаст и заплатит Маркесу тысячу песо.

Агирре вытащил из кармана чековую книжку и сказал, что если Габриель возражений не имеет, то он выписывает двести песо аванса. Мутис рассмеялся, глядя на ошарашенного друга, сказал, что Габо думает, будто издеваются, не ведая, что настоящий писатель.

К 1960 году в агентстве «Пренса Латина» почувствовалось оживление, стабилизировалось финансирование. Учредитель и генеральный директор агентства аргентинец Хорхе Рикардо Масетти, приближенный к своему высокопоставленному земляку — Че Геваре, сообщил, что работой колумбийского отделения доволен и вскоре сделает предложение, от которого нельзя отказаться. Предложение поступило в сентябре, когда Масетти проездом в Рио-де-Жанейро на пару дней заглянул в Боготу.

Сидя в гостиной Маркеса и потягивая приготовленный Мерседес мате, Масетти, кинематографически эффектными манерами напоминавший своего земляка Че, говорил, что и ему лично, и Эрнесто, и самому Фиделю нравятся репортажи Габриеля о Колумбии. Остальные отделения агентства или вообще ни черта не делают, или гонят халтуру, а этого не потерпит революция. Если бы Габо знал, с какой самоотверженностью трудятся день и ночь Че с Фиделем, да все честные люди, которым не наплевать на революцию! Но Колумбия сейчас — не приоритет. Им, Мендосе с Маркесом, двум столь мощным журналистам, слишком жирно сидеть здесь, тогда как у них явная нехватка голов для тотального мозгового штурма. Короче говоря, спросил Масетти, кто из них летит в Гавану, чтобы затем открыть отделение агентства где-нибудь в Северной Америке, например, в Монреале — Гарсиа Маркес? Приказывать он не может, зная, что у Габриеля жена и маленький сын, но он нужен революции. Маркес спросил, надолго ли, и получил ответ: на столько, сколько потребуется революции. Маркес взглянул на Мерседес, она кивнула — и Маркес сказал, что согласен, полетит пока один, семью заберёт позже. Масетти допил мате и сообщил, что в гаванском аэропорту «Ранчо Бойерос» его встретит первый заместитель директора агентства, Родольфо Уолш, тоже аргентинец, как Че и он сам, и тоже писатель, автор серии полицейских детективов «Вариации в кровавых тонах». Оказалось, что Маркес пару лет назад зачитывался «Вариациями».

Укладывая рубашки в чемодан, Мерседес позволила себе заметить, что это кубинская революция с каким-то аргентинским акцентом, а он писатель. Но Маркес, целуя своего «священного крокодила», сказал, что это их общая революция, а что до писательства, то он приходит к выводу, что революция есть лучшая школа для писателя.

— Мне было семнадцать, и это было самое счастливое время! — вспоминал политобозреватель «Гранмы» Роландо Бетанкур, с которым мы в 1984 году работали над сценарием фильма «Взошла и выросла свобода». — 1960-й, 1961-й… Люди жили на площадях и улицах! Никто не работал! Было ощущение, что теперь и не надо работать! Остаётся всё окончательно отнять у капиталистов, у мафии, поделить — и все кубинцы до конца дней будут счастливы! Будут играть в шахматы, как Капабланка, боксировать, как наши чемпионы, побивавшие янки, танцевать, петь, заниматься любовью…

— Эрос революции парил над страной, как у нас в России — с лёгкой руки соратницы Ленина, посла Советского Союза Коллонтай?

— Ещё как! — отвечал Роландо, усатый кареглазый красавец, разбивший, судя по внешности и повадкам, не одну сотню сердец, зять кого-то из окружения Фиделя.

— И действительно, как говорят, проститутки давали бесплатно? — любопытствовал я.

— Даже те, к которым было не подступиться, раньше работали только с американцами за доллары! К любой подходишь и говоришь: «Пойдём?» — и она идёт в честь революции, притом не как обычно, механически, а с неподдельным, душевным оргазмом! Только они, кажется, и трудились в то время. Потом их заставили таксистками работать, выселили на остров Пинос, но это потом. А тогда, в 1960-м, кажется, никто никому не отказывал, любовью занимались в парках, скверах, на набережной Малекон, на пляжах… Потрясающее было время, все любили друг друга! Притом без презервативов, поставки из Штатов прекратились, но никто не заразился — революция!

— Вот о чём надо было в фильме рассказывать, Роландо! А мы с тобой про колхозы и интернационалистов! Скажи, а Маркеса в ту пору помнишь?

— Он жил в новой Гаване, на Рампе, в Доме медицинских работников, где размещалось агентство «Пренса Латина». Мы, студенты, завидовали им, молодым, энергичным и уже опытным журналистам. Маркес провёл в Гаване месяца три-четыре. Дружил больше с аргентинцами — Хорхе Масетти и Родольфо Уолшем, хотя и с кубинскими журналистами, он был коммуникабельным, не как потом, когда стал знаменитым. Обедали в центре, в Ведадо, тогда много было баров, ресторанчиков на авениде Рампа. Видел я его и в «Клубе Наутико Интернасиональ», членом которого, кстати, был Хемингуэй, и в «Бодегите-дель Медио», где собирались писатели и художники, и в баре на двадцать четвёртом этаже отеля «Гавана-Хилтон», переименованного революцией в «Гавана либре»…

Наш герой вспоминал, что в те месяцы в Гаване почти забыл о литературе и коллегам по агентству, вообще никому не говорил, что писатель. (Поняли бы не так, а как в нашем анекдоте: «Ты кто?» — «Пишу, прозаик». — «Про каких, на хрен, заек?..») «Сильно образованных» и «больно умных» революции не жалуют.

Отдушиной были посещения дома Родольфо Уолша и его супруги, тоже писательницы, которая познакомила Маркеса с драматургом, мастером телевизионных новелл Феликсом Б. Кайгнетом (Габо смотрел их ещё в Боготе и находил исполненными тонкого юмора и изящества).

Прочитав книгу «Палая листва» и рукописи, Феликс, человек среднего возраста и уже умудрённый опытом, говорил, подкрепляя мысли длинными рядами перечислений, что писать о детстве, отрочестве, юности — дело естественное, у Диккенса, Толстого, Золя, Бальзака, Мопассана, Горького, Твена, Фолкнера, Джойса, Андерсена, Хемингуэя и других это получалось блестяще — когда они умели абстрагироваться именно от своего детства и обобщать, то есть, опираясь на реальные события, создавать собирательные, художественные образы. Говорил, что его привлекают взгляд и стиль Габо, оригинальные даже для храбро экспериментирующих латиноамериканских прозаиков, увлекающие и как бы ненавязчиво, не дидактически, но диктующие свои законы. Предрекал тернистый, но успешный путь в литературу. Давал и конкретные профессиональные советы. Например, уделять больше внимания запахам и звукам, которые способствуют достоверности. И большему, чем в ранних рассказах, динамизму.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});