Хижина дяди Тома - Гарриет Бичер-Стоу

— Люси, — ответила женщина.

— Так вот, Люси, ты теперь моя жена. Смели это зерно и испеки из него лепешки.

— Я не жена тебе! — со смелостью, которую породило отчаяние, крикнула женщина. — Никогда я не буду твоей женой!

— Ах, вот ты какая! — рявкнул Сэмбо, взмахнув бичом и намереваясь нанести ей удар.

— Убей меня, если хочешь! Убей! И чем скорее убьешь, тем лучше! — кричала женщина. — Я хочу, хочу умереть!

— Эй ты, Сэмбо! — послышался голос Квимбо. — Если ты будешь калечить рабов, я пожалуюсь на тебя хозяину. — И Квимбо занялся мельницей, от которой он отогнал двух несчастных женщин.

— А я, старая ты образина, а я скажу хозяину, что ты не подпускаешь к мельнице женщин. Ты обязан придерживаться очереди!

Том от усталости, голода и истощения еле стоял на ногах.

— Бери! — сказал ему Квимбо, швырнув к его ногам мешок маиса. — И береги его. До будущей недели тебе другого не дадут.

Тому пришлось долго ожидать, пока ему удалось добраться до мельницы. Увидев, как две несчастные, совершенно ослабевшие женщины тщетно пытаются повернуть колесо, он почувствовал сострадание к ним и смолол за них их зерно. Затем он раздул огонь и приготовил свой скудный ужин.

Том сделал для этих женщин немного, но дружеская помощь, как ни была она ничтожна, явилась для них чем-то незнакомым и новым. Теплое сочувствие, сказавшееся в его поступке, задело в их сердцах какую-то им самим до сих пор неведомую струну. Выражение ласки засветилось на их лицах. Они сами вызвались замесить для него лепешки и испечь их. Том уселся у огня и погрузился в размышления.

— Откуда ты родом? — спросил Том одну из женщин.

— Я родилась и воспитывалась в Кентукки, — сказала она. — Я получила хорошее воспитание и никак не ожидала, что попаду в такое положение… Здесь не слышишь ничего, кроме брани и щелканья бича. — Женщина тяжело вздохнула. — Руки и ноги мои дрожат от усталости, — продолжала она. — Сэмбо постоянно преследует меня. Он говорит, что я недостаточно быстро собираю хлопок. Никогда не удается мне поужинать раньше полуночи, и чуть усну — уже звучит труба, и надо снова идти на работу. Прощай! — утомленно закончила она. — Пойду лягу…

Женщины удалились в свою хижину, и Том остался один у очага, замирающий огонь которого отбрасывал красные отсветы на его лицо.

Тяжелая борьба происходила в его душе. От сознания, что впереди его ждут одни страдания, крушение всех дорогих его сердцу надежд, им овладело отчаяние.

Том поднялся и направился в хижину, где ему было отведено место для жилья.

Едва он открыл дверь, как в лицо ему пахнуло спертым воздухом переполненного помещения. Земляной пол был завален телами спящих. Но ночная роса проникала сквозь одежду, и ледяной холод пронизывал тело. Смертельная усталость валила его с ног. Он закутался в какую-то рвань, заменявшую одеяло, и, растянувшись на соломе, уснул.

Ему приснилось, что он сидит в саду на дерновой скамейке, на берегу озера Поншартрена. Опустив не по-детски серьезные глаза, маленькая Ева читает ему вслух. Слова постепенно тают, сливаясь в какую-то дивную мелодию. Девочка поднимает на него взгляд больших задумчивых глаз и ласково глядит на него. Из этих глаз словно исходят благотворные лучи и согревают его измученное сердце…

Глава XXXIII

Касси

Очень быстро Том понял, чего он может ожидать и чего ему следует опасаться в тех условиях, в которых ему предстояло отныне существовать. Он был опытным и умелым рабочим, которому все легко удавалось. Добросовестность и честность были для него делом и убеждения и привычки. Спокойный и исполнительный, он надеялся, отдавая все силы работе, хотя бы отчасти избежать страданий, связанных с его положением. Обиды и оскорбления обрушивались на него, но он решил все сносить терпеливо, твердо веря, что настанет время, когда виновным воздастся по заслугам. Он искал утешения в этой мысли, но одновременно где-то в глубине души теплилась надежда, что судьба еще предоставит ему случай спастись.

Легри по достоинству оценил Тома. Он видел, что Том отличный работник. Но он испытывал к этому негру непреодолимое отвращение, естественное отвращение негодяя к хорошему и честному человеку.

Легри раздражало, что ни одна его грубая и безжалостная выходка, ни одна обида, творимая им над слабыми, не проходит незамеченной для Тома. Он видел, что Том осуждает его, и это молчаливое осуждение раздражало его и внушало ненависть к рабу.

Сэймона Легри бесили и душевная мягкость Тома и участие, которое вызывали в нем страдания других рабов. Он видел также, что невольники угадывают это теплое участие, незнакомое им до сих пор. Покупая Тома, Легри втайне надеялся сделать из него подобие надсмотрщика, который мог бы заменить его, когда он находился в отсутствии, но он был твердо убежден, что для выполнения таких обязанностей необходимо одно основное качество, а именно — жестокость. Том же не был жесток. Легри задался целью ожесточить его.

Прошло несколько недель. Легри решил приступить к обучению Тома.

Однажды утром, когда партия невольников собиралась уже отправиться в поле, внимание Тома привлекла женщина, которую он видел здесь впервые. Тома поразили ее осанка и манера держаться.

Это была высокая, стройная женщина. Руки и ноги ее отличались поразительной красотой формы. Одежда на ней была чистая и опрятная. Ей могло быть лет тридцать пять — сорок. Раз увидев это лицо, нельзя было его забыть: в нем было нечто такое, что говорило о пережитой любви, о мучительных страданиях, о слезах и ужасе. У женщины был высокий лоб, безукоризненная линия бровей, прямой нос, тонко очерченный рот. Изящные контуры лица и шеи давали представление о том, как хороша она была когда-то. Но гордо скрываемая боль преждевременно избороздила ее лоб глубокими морщинами, щеки ввалились и покрылись нездоровой бледностью, черты заострились. Она сильно исхудала. В черных глазах, затененных густыми черными ресницами, застыло выражение дикого, безнадежного отчаяния. В каждой черточке ее красиво изогнутых губ, в каждом движении ее сквозили гордость и смелость. Но в глазах, темных как ночь, затаилось безнадежное, безысходное горе, и странным казалось противоречие между выражением этих глаз и презрительной складкой около губ.

Откуда она появилась? Кто она такая? Том этого не мог знать, — он видел ее впервые. Она шла рядом с ним, надменная и гордая, в тусклом свете нарождающегося дня.

Остальные невольники, по-видимому, знали ее. Все взоры обратились к ней. Словно торжествующий шепот пробежал по рядам этих жалких, оборванных и голодных людей:

— А! Вот она, наконец! Так ей и надо!

— Хи-хи-хи! Миссис! Сами увидите теперь, каково нам!

— Посмотрим, как она примется за дело!

— Ого! И ее станут бить, как нас!

— Хотел бы я знать, выдерут ли ее вечером!

Женщина шла, словно не слыша насмешек, с выражением гневного презрения на лице. Она не удостоила Тома ни словом, хотя он всю дорогу от поселка до поля шел бок о бок с нею.

Том принялся за работу с обычным усердием. Так как женщина работала поблизости, он изредка незаметно поглядывал на нее. Он видел, что гибкость и ловкость ее движений делают для нее работу более легкой, чем для многих других. Она собирала хлопок быстро, но все с тем же пренебрежительным видом, словно одинаково презирала и работу и обстоятельства, которые обрекли ее на такое положение.

В течение дня Тому пришлось столкнуться с мулаткой, которая была куплена на аукционе вместе с ним. Женщина выглядела совсем больной. Том несколько раз слышал, как она шептала слова молитвы; она шаталась и, казалось, вот-вот готова была упасть. Поравнявшись с нею, Том молча вынул из своей корзинки несколько пригоршней хлопка и переложил в корзину женщины.

— О, не делай этого! — сказала мулатка, с удивлением глядя на него. — Ты наживешь неприятности!

В тот же миг рядом с ними появился Сэмбо. Он ненавидел эту женщину. Плеть засвистела в его руке.

— Вот как, Люси! Попалась на месте преступления! — крикнул он своим хриплым голосом. — Мошенничаешь! — И он ударил ее ногой, обутой в грубый, подкованный железом башмак, а Тома с силой хлестнул бичом по лицу.

Том молча вернулся к своей работе, но женщина, и без того совершенно истощенная, упала без чувств.

— Ничего, я приведу ее в сознание! — свирепо усмехаясь, проговорил Сэмбо. — У меня для этого есть средство получше камфары! — Вытащив из отворота своей куртки булавку, он до самой головки вонзил ее в тело несчастной. Она застонала и сделала попытку подняться.

— Встань, скотина! — орал он. — Слышишь? За работу, или я угощу тебя еще раз!

Женщина на мгновение напрягла все свои силы. Казалось, у нее появилась сверхъестественная энергия, и она принялась за работу с каким-то отчаянным усердием.