По воле судьбы - Колин Маккалоу

— Ага! — воскликнул Антоний, хлопнув себя по лбу огромной ладонью. — Это вроде дорожки для скачек на Марсовом поле! Мы сами на дорожке, а фортификации вместо ограды. Алезия с внутренней стороны, остальная Галлия — с внешней, а мы посередине.

— Очень хорошо, Антоний! Отличная метафора!

— И сколько у нас времени до прихода вражеских войск?

— Мои разведчики говорят, дней тринадцать. Может, и больше, но нам надо уложиться в тринадцать. Это приказ.

— Это же три лишние мили!

— У солдат теперь больше опыта, — пояснил стоявший рядом Требоний. — Стройка пойдет быстрей, чем вначале.

И это было действительно так. Через двадцать шесть дней после прибытия римлян Алезию опоясали два отдельных зеркально схожих фортификационных кольца. Между ними строители успели воздвигнуть двадцать три хорошо укрепленных форта и возвести серию очень высоких сторожевых башен. Легионы разместились на удобных возвышенностях внутри хитроумной циркумвалляции, а их кавалерия — снаружи, возле водных артерий.

— Это не новый прием, — сказал Цезарь, инспектируя качество сооружения. — Он использовался в войне против Ганнибала при Капуе. Сципион Эмилиан применил его дважды: при Нуманции и при Карфагене. Идея заключается в том, чтобы держать осажденных в городе, предотвращая любую возможность сношений с ними извне. Правда, ни одна из внешних оборонительных линий в практике прошлого не подвергалась напору армии в четверть миллиона. В Капуе, как и в Карфагене, укрывалось больше людей, чем в Алезии, но по численности наружного неприятеля мы определенно поставим рекорд.

— Это стоило нам усилий, — хрипло заметил Требоний.

— Да. Но здесь, к сожалению, не Аквы Секстиевы. Галлы многому у нас научились и сделались очень опасными. Кроме того, я не намерен терять своих ребят.

Лицо его посветлело.

— Не правда ли, у нас отличные парни? — спросил он, понизив голос. — Таких нет нигде! — И строго взглянул на легатов. — Мы обязаны сделать все, чтобы сохранить каждому из них жизнь и по возможности уменьшить число ранений. Я не допущу, чтобы проделанная ими с таким рвением работа пропала впустую. Четвертьмиллионная армия галлов должна потерпеть поражение на оборонительных линиях. Все это было проделано, чтобы сохранить жизнь солдат и обеспечить победу. Так или иначе, война за Галлию закончится здесь. — Он улыбнулся. — И я ее не проиграю.

Внутренняя линия фортификаций шла в основном по относительно ровной местности, кроме восточной ее части, где она переваливала через горный отрог. Внешняя линия в западном своем секторе пересекала долину, в южном взбиралась на гору и, уходя на восток, спускалась к южной реке, потом шла через восточный отрог и вторую реку к вершине другой горы, расположенной севернее осажденной Алезии. Два из четырех лагерей римской пехоты были разбиты на плоских участках южной горы, третий, несмотря на неважный рельеф, поместили на склоне северного массива.

А дальше, за этим склоном, циркумвалляция римлян давала единственный сбой. Северо-западная гора была слишком большой, чтобы перечеркнуть ее солидным валом. Там нашлось место для небольшого лагеря кавалерии, связанного с основными фортификациями весьма длинной стеной, но четвертый пехотный лагерь располагался на крутом скалистом спуске с очень неважными условиями для отражения вероятных атак. По этой причине чуть ниже разбили дополнительный лагерь с целью закрыть досадную брешь.

— Если их разведчики хорошенько поищут, они ее обнаружат, — сказал Лабиен. — Это плохо.

Его кожаная кираса скрипнула, когда он перегнулся назад, демонстрируя орлиный профиль. У него одного среди высших офицеров не реквизировали личного италийского коня.

— Да, — согласился Цезарь, — но было бы еще хуже, если бы мы сами не понимали, в чем наша слабость. Ладно, в случае надобности лагерь сдержит врага. — Он вскочил на коня, по привычке перекинув ногу через две передние луки седла, повернулся и ткнул рукой в юго-западном направлении. — Мое преимущество там, на южной горе. Они сконцентрируются под ней, у них слишком много конников, чтобы атаковать на севере или на юге. А Верцингеториг спустится с западного края Алезии, чтобы атаковать наши внутренние фортификации в том же месте.

— Теперь, — вздохнул Децим Брут, — нам остается только ждать.

Вероятно потому, что все эти дни Марк Антоний не прикасался к вину, он был деятелен, энергичен и проявлял ко всему огромный интерес, буквально впитывая каждое слово своего полководца и его офицеров. Находиться здесь в столь великий момент! Никто никогда еще не пытался взять город, подобный Алезии, что бы там Цезарь ни говорил о Сципионе Эмилиане. Меньше шестидесяти тысяч человек защищают двенадцатимильную скаковую дорожку от почти стотысячного войска, замкнутого внутри ее, и от почти трехсот тысяч галлов снаружи.

«Я здесь! Я — часть всего этого! О, Антоний, тебе улыбнулась удача. Тут все герои, и, значит, ты тоже! Вот почему они трудятся для него, вот почему они любят его почти так же, как он любит их. Он ведет их к вечной славе, он делит с ними победы. Без них он — ничто. И он знает это. Габиний не знал. И никто другой, у кого я служил. Он знает, как они думают. Он говорит на их языке. Наблюдать за ним среди них — все равно что следить за обожателем женщин в толпе красавиц. В воздухе сверкнула молния, но я поймал ее. Однажды они полюбят меня. Значит, все, что я должен делать, — это перенимать его приемы, а потом, когда он совсем состарится, пустить их в ход. Однажды люди Цезаря станут людьми Антония. Еще лет десять — и он сойдет с арены. Еще лет десять — и придет мой черед. И я превзойду Гая Юлия Цезаря. Ибо его не будет рядом, чтобы меня затмить».

Верцингеториг и его вожди стояли на западной стене Алезии, там, где плато сужалось до клина, словно выросший из алмаза упрямый кристалл.

— Похоже, они только что закончили объезд своих линий, — сказал Битургон. — В алом плаще — Цезарь. А кто сидит на единственном хорошем коне?

— Лабиен, — ответил Верцингеториг. — Я так понимаю, что другие отдали своих коней германцам.

— Они довольно долго стоят в том месте, — заметил Дадераг.

— Они смотрят на брешь в своих укреплениях. Но когда прибудет наша армия, как я сообщу ей об этом изъяне? Ведь он виден только отсюда, — сказал Верцингеториг.

Он повернулся.

— Пошли в город. Пора нам поговорить.

Их было четверо: Верцингеториг, его кузен Критогнат, Битургон и Дадераг.

— Еда, — отрывисто бросил царь. Его собственная худоба придала еще большую значимость поставленной перед сподвижниками проблеме. — Дадераг, сколько у нас осталось еды?

— Зерно закончилось, но у нас еще есть быки и овцы. Будут и яйца, если не передушили всех кур. Уже четвертый день каждому дают вдвое меньше еды. При такой экономии пять дней мы продержимся. А после начнем есть обувь.

Битургон так грохнул кулаком по столу, что остальные вскочили.

— Верцингеториг, перестань притворяться! — прогремел он. — Армия должна была прийти к нам на помощь четыре дня назад, и мы все это знаем! Ты чего-то не договариваешь, хотя, кажется, мог бы и не таиться. Я думаю, ты уже не надеешься на подмогу.

Наступило молчание. Верцингеториг, сидевший во главе стола, положил на столешницу руки и повернул голову к огромному окну за спиной. Ставни были распахнуты, впуская в комнату воздух теплого весеннего дня. Верцингеториг не брился с тех пор, как осознал, что Алезия заперта, и теперь стало ясно, почему его прежде никогда не видели небритым: волосы у него на лице росли редко и были серебристо-белыми. Он снял корону и осторожно отложил ее в сторону.

— Если бы армия выступила из Карнута, она была бы уже здесь. — Он вздохнул. — Но надежды нет. Я считаю, что она не придет. Поэтому на первый план выходит вопрос о наших съестных запасах.

— Эдуи! — зло произнес Дадераг. — Эдуи предали нас!

— Ты хочешь сказать, что нам надо сдаться? — прищурился Битургон.

— Я не сдамся. Но если кто-то из вас захочет разоружиться и вывести своих людей за ворота, я это пойму.

— Мы не можем сдаться, — возразил Верцингеториг. — Если мы сдадимся, Галлия все потеряет.

— Тогда нужна вылазка, — сказал Битургон. — По крайней мере, мы проиграем, сражаясь.

Критогнат был старше Верцингеторига и совсем не походил на него. Крупный, рыжеволосый, тонкогубый, голубоглазый, он вскочил с кресла и заметался по комнате.

— Я не верю, — сказал он наконец, хлопнув кулаком по левой ладони. — Эдуи сожгли за собой мосты. Они не могут предать нас, они не посмеют. Литавик тут же отправится в обозе Цезаря в Рим, где после триумфального шествия его наверняка прикончат. Он один правит эдуями, и больше никто! Нет, я не верю. Литавику нужно, чтобы мы победили, потому что он хочет сделаться царем Галлии, а не каким-нибудь вергобретом или римской марионеткой. Он приложит все силы, чтобы помочь тебе победить, Верцингеториг, и лишь потом пойдет на измену! Лишь потом он сделает этот ход. — Он снова подошел к столу, умоляюще посмотрел на Верцингеторига. — Неужели ты не видишь, что я прав? Армия из Карнута придет! Я знаю точно, что она будет здесь, а почему опаздывает, не знаю. Через какое время она появится, я тоже не знаю. Но это произойдет! Произойдет непременно!