Белые искры снега - Анна Джейн

— Скажи: "Пожалуйста", — решила поглумиться я над парнем.

— На каком языке? — уточнил он.

— Ярослав, приве-е-ет! — игриво помахали ему какие-то девчонки в спортивной форме. Он поздоровался с ними с миленькой улыбочкой, которая тут же спряталась, стоило ему перевести взгляд на меня.

— На корейском, — продолжала я издеваться.

— Много чести. Анастасия Геннадьевна, нам, серьезно, нужно поговорить, — продолжил он зло. — Это в твоих интересах.

— Да говори уже, достал. — Остановилась я под одной из лестниц, коих в школе № 8 было, аки в Хогвартсе. Только не перемещались. — У тебя минута. И запомни — мое отчество — Владимировна.

— Значит, так, Владимировна, — продолжил ледяным тоном Ярослав. — У тебя есть два варианта. Или ты уходишь из этой школы, Владимировна. Или ты идешь к Вану и все объясняешь. — Он не сдержался и снова добавил. — Владимировна.

Это он так пытается намекнуть на мой возраст? Милаш, однако. По поводу своего возраста я никогда не парилась.

— Что-что? — не поняла я. — Ты вообще о чем, Зарецкий?

Ах, какое же удовольствие я получила, называя его по фамилии. Это словно напоминало ему, кто он, а кто я. Учитель и ученик.

— Все о том же, — тихо, но с явной угрозой проговорил парень. — Иди к Вану и объясни ему про цветы и записку про Женю.

— Да ты, Зарецкий, наверное, наркоман? — предположила я.

— Объяснишь Вану, что это ты тогда в клубе прикольнулась насчет Жени, поняла? — грозно спросил Ярослав. Впрочем, говорил он достаточно тихо — зорко следил, чтобы этого никто не расслышал.

— Какой Жени? — устало спросила я. — Иди на урок, сейчас звонок уже будет. И не забудь по русскому сделать домашнее задание. Буду тебя спрашивать.

— Издеваешься? — почти прорычал он. Кулаки его сжались, кадык дернулся.

— Нет. Ты все не можешь забыть клуб? — спросила я. — Злишься из-за маркера? Ничего, маркер спиртовой, а спиртом прыщи прижигают. Так что, считай, я тебе бесплатно спиртовую маску сделала. Чтобы прыщей на носу не было. Или ты из-за случая в Торговом центре негодуешь? Так не надо было брелки воровать.

Он вдруг засмеялся: негромко, но весело.

— Какая ты, а? — почти с умилением сказал Зарецкий, резко остановив смех. — Косишь под стерву? Или ты все объясняешь моему другу, или проваливаешь из этой школы.

— Привет, бро! — подлетел к Яру какой-то старшеклассник и горячо пожал руку.

— Здорово. — Лицо только что до невозможности злющего Яра теперь стало улыбчивым и дружелюбным. Вот змей, а!

Перекинувшись с президентом школы (Боже, ну и смехота!), мальчишка куда-то смылся, а утонченное благородное лицо Ярослава вновь исказила плебейская злость. Актер, ничего не скажешь.

— Знаешь, — внимательно поглядела я на парня, — первая из тысячи твоих проблем — это глупость. Избавься от нее и автоматически избавишься от множества других проблем в своей жизни.

— Глупость? Я умный, — он хмыкнул — А умные часто привлекают идиотов. Догадываешься, к чему я виду?

— Вокруг тебя ходят стада придурков, с восхищением глазея на тебя и пуская слюнки?

— И это тоже, но я имею в виду тебя. Может быть, ты специально нашла меня и решила стать моей учительницей? — в голосе Зарецкого послышалось отвращение. — Может быть, я так тебе в душу запал?

Теперь рассмеялась я. Но не так заразительно, как он, а, скорее, угрожающе.

— Это у тебя мозг в голове запал, — покровительственно произнесла я и похлопала дурака по предплечью. В это время раздался звонок. — Иди на урок, малыш. Надеюсь, ты сделал домашнее задание?

— Или ты расскажешь правду Вану, или практику здесь ты проходить не будешь, милая моя. — Зеленые глаза явно не шутили.

— Какую правду, Зарецкий?

— Шутница чертова. Помни, — он наставил на меня указательный палец. — Практику ты в моей школе не сдашь.

— А давно ли она твоя? — сощурилась я. — А-а-а, ты же президент.

Кажется, мой голос был полон издевательского яда.

— Запомни, я давал тебе шанс, — ухмыльнулась эта моль. — Теперь не плачь.

— Иди на урок, Зарецкий. И учись, как полагается прилежному мальчику, — сказала я и, не желая больше тратить время на Ярослава, пошла прочь, ни разу не оглянувшись. У меня было полно дел.

Яр почти с ненавистью посмотрел вслед удаляющейся женской фигурке с длинными темно-пшеничными волосами, забранными в низкий хвост, забавно подпрыгивающими при быстрой ходьбе на невысоких каблуках. Ему прямо мечталось взять эту курицу за волосы, хорошенько раскрутить и бросить, куда подальше от школы, чтобы в реку улетела. Однако Ярослав был мальчиком культурным и очень приличным — по крайней мере, в глазах почтенной общественности, и портить с трудом созданный имидж в меру крутого парня с отличной репутацией, которого уважают сверстники, любят сверстницы и обожают старшие, ему не улыбалось.

Яр с раздражением откинул пепельного оттенка русые волосы назад с высокого лба. Эта девица в очередной раз вывела его из себя, не пожелав сознаться в содеянном, то есть, в том, что розы и записочка про Женю были делом ее рук. А Ярослав был уверен, что во всем виновата именно Настя, даже и не помышляя о том, что вообще-то вина лежит на официанте, который перепутал все на свете и от испуга сказал Яру, что цветы были посланы из той самой комнаты, где сидела компания Анастасии.

— Я покажу тебе прилежного мальчика, девочка, — с некоторым запозданием пробурчал Зарецкий злобно, которому претила мысль о том, что Настя — старше его, да еще и типа учитель. Ха! Она — учитель! Смешно, черт возьми!

Постояв в коридоре и побуравив взглядом гордо расправленную спину нахалки, посмевшей открыть свой прелестный ротик и вякать всякие глупости, молодой человек все же решил вернуться в класс, на урок биологии. Усевшись рядом с Ваном, который после субботнего происшествия вел себя, по мнению Ярослава, крайне странно, Зарецкий на автомате открыл общую, наполовину исписанную тонким, наклоненным влево почерком, тетрадь и учебник по биологии и, не слушая учителя, погрузился в свои думы, машинально вертя в руке тонкую синюю ручку. Изредка он косился на неподвижного Ивана, привалившегося к стене, около которой находилось его место, и глядевшего в раскрытый учебник, явно не понимая, что там написано и что за схемы нарисованы. Ван взглядов своего соседа по парте и по совместительству, лучшего друга, не замечал. Или не хотел замечать.

Ван Яра сейчас тоже бесил, правда, не так сильно, как Настя. И одновременно Зарецкий чувствовал себя виноватым перед другом, который был для него почти что братом. Нет, не почти что — настоящим братом, пусть некровным, но, что парадокс, родным.