Возвращение в грядущее (Фантастические романы с иллюстрациями) - Александр Казанцев

Пифий только молча покачал головой.

Мартий встал, погасил светильник, снова лег, но долго не мог уснуть. Слышал, как ворочается Пифий, тоже не спит.

В отведенной им комнате было темно. Ни одна звезда не заглядывала в узорчатое окно. Небо затянуло тучами.

А Мартий все думал, что мало сочинить стихи, надо еще как-то действовать. Но как?

А наутро тот же папиец св. Двора в алой мантии вкрадчивым голосом напомнил о начале церковного диспута в соборе св. Камения, величайшем из всех храмов на Земле.

Ораторы должны были выступать с кафедры возле алтаря, поражающего своей громоздкой пышностью, расточительным убранством из драгоценных металлов и сверкающих каменьев, золотой причудливой вязью папийских ворот, за которыми ощущалась небесная даль блаженства.

Диспут начал златослов Эккий, говоривший то громовым, то затаенным голосом.

— Милость всевышнего не ограничена ничем! Человек не мог бы существовать на Землии без надежды на прощение своих грехов, вольных или невольных. Святое прощение — это высшее проявление всевышней милости и доброты. Сомнение в этом преступно, и сомневающихся надлежит увещевать, как принято в нашей святой папийской церкви, твердой, как скала, веры, возглавляемой отцом и другом свято верующих Великопастырем всех времен и народов папием И Скалием.

Эта мысль на все лады повторялась последующими ораторами — в пурпуровых, алых мантиях или серых сутанах, — заканчивающими свои выступления безудержными славословиями в адрес Великопастыря всех времен и народов, золоченая статуя которого красовалась у папийских золотых ворот.

И Скалий слушал, сидя на балконе, как еще одна, живая, статуя, один среди пустующих с ним рядом мест. Его суровое, обезображенное давней болезнью лицо не отражало ничего. Оно казалось отрешенным. Но ни одно слово ораторов не прошло мимо его чуть оттопыренных ушей. Ему крайне важно было закончить диспут утверждением, что война стоит денег, в частности, подносимых за святое прощение. И слухи об отмене платы за него должны умолкнуть.

Диспут длился целых две недели и подходил к концу, наставала очередь Пифия. Мартий бережно ухаживал за ним и в последний день предусмотрительно имел долгую беседу с Кладием, передавшим приказание Mapтия тритцам, которые должны были (по заданию Дордия) охранять карету Пифия на обратном пути. Пифий при помощи Мартия взошел на кафедру.

— Святое прощение, — начал он, — берет свое начало с мученической смерти божественного Добрия, который, уча Добру, простил умирающего рядом с ним разбойника. Однако он не взял с того никакой платы за прощение, а потому оно и было святым.

Гул раздался под сводами храма св. Камения.

Пифий взмахнул руками, глотнул воздуха и пошатнулся, словно гневный взор с балкона молнией сразил его.

Мартий подхватил Пифия. Птипапий открывал рот, но звуки не вылетали из его горла.

И тогда И Скалий внятно произнес:

— Пусть монах, что рядом с ним, повторяет слова немощного оратора.

Благодаря замечательным звукопередающим особенностям собора тихий голос папия был услышан всеми.

Мартий Лютый, которому выпало на долю говорить в соборе св. Камения вместо птипапия Пифия, стал уже совершенно иным человеком, чем тот, кто видел в звездном небе две двигающиеся звездочки. Перенесенные потрясения, горькие думы и беседы с Пифием, невысказанные сомнения которого ощущались Мартием, сделали из деревенского парня гневного обличителя, готового стать вождем, ниспровергающим догмы пережившей себя папийской религии, скорее Зла, чем Добра.

Несколько лет споров не дали бы того результата, который принесли невзгоды, выпавшие на долю Мартия, в котором папий И Скалий не мог подозревать опасного противника, а Мартий стал им. И создавшееся положение решил использовать немедленно.

С кафедры зазвучал его ясный голос:

— Верный служитель всевышнего напоминает, что преступление не перестанет быть злодеянием, если добытые разбоем богатства в обмен на прощение передаются в казну Святикана для греховных пиров. Святикан от этого становится не ступенью к небесам всевышнего, хотя и покоится на скале, а скорее поднятым из ада вертепом сатаны. Разве святость совместна с обжорством и развратом под видом искушения, которое будто надлежит преодолеть. Но что значит это безобидное чревоугодие по сравнению с оправданием убийств, пожаров, кровавых оргий, нечеловеческих пыток, лицемерно называемых «увещеванием»? Кто дал право становиться между верующими и всевышним священнослужителям, алчным и жестоким! Разве каждый человек не вправе общаться со всевышним без посредников, вознося молитвы? При чем тут посторонние голоса, даже и поющие? А обет безбрачия папийских священнослужителей, обязанных соблюдать его вопреки человеческому естеству и якобы преодолеваемым искушениям? На деле этот обет является плохо прикрытой ложью, на что закрываются глаза папийцев, ибо все у них ложь, покоящаяся па лжи и лжи служащая.

Более ошеломляющих, неслыханных по дерзости слов никому не приходилось слышать ни в одной папийской церкви, а не то что в самом соборе св. Камения. Все это выстрадал и обдумал Мартий, решившись пошатнуть святой престол.

К оцепеневшему, казалось бы, папию подскочили усердные слуги СС увещевания, готовые прервать диспут, схватить бунтаря и уволочь его в подвалы признаний, оглашаемые криками боли и раскаянья, но И Скалий, к удивлению слуг СС увещевания, отрицательно покачал головой.

Никто не мог проникнуть в его связанные с самим всевышним мысли и должны были лишь прислушаться к его тихим словам.

— Увещевать надлежит лишь сынов церкви, а этот оратор будет отлучен мной от церкви с этого алтаря после диспута.

А с кафедры звучал голос Мартия:

— Я простой инок, искавший в религии Добра того, чему учил божественный Добрий. Прошу соизволения Великопастыря всех времен и народов прочесть неумелые, но от сердца идущие стихи о скалах, посвященные ему, И Скалию.

И Скалий, привыкший к славословиям, мог подумать, что монах спохватился и хочет замолить свои грешные слова, выпросить стихами себе святое прощение. И Скалий тихо, но всеми услышанный, произнес:

— Пусть прочтет свои искренние стихи деревенский пиит. Слово на диспуте свободно.

И Мартий звонко прочел:

Заветам вняв И Скалия,Слезу надежд меж скал лия,Добро души искал и я.Нашел клыков оскалы я,Хоть сердцем бил о скалы я,О скалы зла И Скалия.

Слово «скалы», входившее в каламбурные рифмы строк, словно многократно отдавалось под сводами храма. И на слух не все восприняли всю остроту стихов, не поняли, о каких «скалах зла» идет речь и что скалы эти папиевы, И Скалия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});