Сталин: тайны власти. - Юрий Жуков

Неделю спустя, воспользовавшись просьбой корреспондента Ассошиэйтед Пресс ответить на его вопросы, Сталин фактически отверг еще одно обвинение Кеннана в адрес СССР. Он дал следующее понимание Кремлем роли и значимости ООН: «Она является серьезным инструментом мира и международной безопасности. Сила этой международной организации состоит в том, что она базируется на принципе равноправия государств, а не на принципе господства одних над другими». А заодно Сталин высказал и свое видение всей международной ситуация: «Я думаю, что "нынешнее опасение войны" вызывается действиями некоторых политических групп, занятых пропагандой новой войны и сеющих, таким образом, семена раздора и неуверенности»[10].

Но, обращаясь к международным проблемам, к конкретным заявлениях западных лидеров, Сталин ни разу не осудил политику официальных Вашингтона и Лондона. Делал он это вполне сознательно, ибо все еще надеялся на лучшее — на сохранение в обозримом будущем прежних отношений с США и Великобританией. Сталин даже уклонился от комментариев в связи с по меньшей мере странным и неожиданным выступлением исполнявшего обязанности госсекретаря Дина Раска на одной из пресс-конференций, 22 января. На ней тот, сугубо должностное лицо, позволил себе заявить: Курильские острова являются всего лишь зоной временной оккупации Советского Союза и об их передаче под постоянную юрисдикцию Москвы речь, мол, никогда не шла. Опровергать столь противоречащее договоренностям мнение государственного департамента США пришлось советским средствам массовой информации. Почти сразу же, 27 января — сообщением ТАСС, а две недели спустя — в газете «Известия», публикацией Ялтинского соглашения глав трех великих держав, связанного с судьбою дальневосточного региона[11].

Резко, чуть ли не катастрофически ухудшившаяся ситуация в мире, грозившая если и не действительно войной со вчерашними боевыми союзниками, то практически полным разрывом дружественных отношений с ними, означала полный провал внешнеполитической стратегии Сталина, ошибочность избранного им курса. Она требовала либо серьезнейшей переоценки сделанного, корректировки избранной ранее линии поведения, либо нового витка ужесточения. Сталин, как продемонстрировали события на вершине власти, избрал второе — пошел на очередной дворцовый переворот и поспешил избавиться от понимавших происшедшее соратников-соперников, прежде всего от Молотова и Маленкова.

Первый послевоенный пленум ЦК ВКП(б) собрался 18 марта. Он рассмотрел только два вопроса: дежурный — «о сессии Верховного Совета Союза ССР», то есть о формировании его Президиума и Совнаркома, который решено было переименовать в Совет Министров (СМ), и экстраординарный — «организационный», подразумевавший серьезнейшие кадровые перестановки.

Сначала достоянием гласности в сознательно искаженном виде стала информация по первому вопросу. Сессия ВС СССР 19 марта, как от нее и требовалось, без обсуждения приняла отставку старого правительства и утвердила состав нового. Для всех его огласили в следующем порядке: председатель — Сталин, его заместители — Молотов, Берия, Андреев, Микоян, Косыгин, Вознесенский, Ворошилов, Каганович[12]. Иными словами, все те же члены ГКО и ОБ СНК, только без Булганина, Маленкова и Шверника (последнего тогда же избрали председателем ПВС СССР вместо ушедшего в отставку из-за серьезного ухудшения здоровья Калинина), но зато с возвращенным из политического небытия Ворошиловым.

Реальная же власть, подлинное руководство высших исполнительных органов оказались скрытыми ото всех. В соответствии с решением ПБ, утвердившим строго секретное постановление СМ СССР от 20 марта, «вместо существующих двух оперативных бюро Совнаркома Союза ССР» было образовано единое бюро Совета Министров (БСМ), включившее всех заместителеи председателя СМ. Однако главой БСМ оказался не названный вторым на сессии и в газетных публикациях Молотов, а Берия, заместителями — Вознесенский и Косыгин[13].

Неделей позже, 28 марта, окончательно распределили обязанности между всеми заместителями главы правительства. Самым существенным здесь оказалось то, что Берия, в дополнение к должности фактического премьера и руководителя атомного проекта, поручили еще «наблюдение за работой» МВД, МГБ и Министерства госконтроля. Столь огромные полномочия и сделали Лаврентия Павловича — ожидать этого следовало после событий, связанных с «делом Гузенко», — вторым человеком в государственных структурах. По сути, ему, и только ему, была дана возможность официально контролировать деятельность всего бюрократического аппарата страны, решать судьбы не только рядовых граждан, но и тех, кто находился с ним на «одном уровне». Положение Молотова резко понизилось. Его функции, как и в мае 1941 г., ограничились лишь руководством МИДом[14], но, как следовало из факта существования Комиссии по внешней политике ПБ, под постоянным и неусыпным контролем последней. Маленкова же просто лишили того государственного поста зампреда СНК СССР, который он занимал последние три года.

Такие же серьезнейшие перемены затронули и партийные структуры, высшие органы партии — Секретариат, ОБ и ПБ. Официальное сообщение о пленуме, опубликованное газетами и переданное по радио 20 марта, зафиксировало якобы лишь рутинные перестановки: пополнение состава членов ПБ Берия и Маленковым, кандидатов в члены ПБ — Булганиным и Косыгиным. Менее существенные изменения — в ОБ: замена в Секретариате умершего почти год назад главного идеолога военной поры Щербакова и «аграрника» Андреева первыми секретарями Ленинградской и Московской парторганизаций А.А. Кузнецовым и Г.М. Поповым[15].

Общедоступная информация, как всегда, скрыла и причины перемен, и конкретные обязанности новых секретарей, определенные к тому же лишь месяц спустя, 13 апреля, на четвертом по счету послевоенном протокольном заседании ПБ. В тот день коренная реконструкция аппарата ЦК, начатая еще на XVIII съезде партии, наконец завершилась упразднением последних производственно-отраслевых отделов — сельскохозяйственного и транспортного. Теперь деятельность Секретариата ограничилась теми вопросами, которые решили оставить за партией: подбором и расстановкой кадров, пропагандой и агитацией, проверкой работы местных парторганизаций, а также связями с зарубежными компартиями, а точнее — мягким воздействием на них. Новым задачам соответствовала и новая структура партаппарата. Она включала два управления — кадров, пропаганды и агитации, два отдела — оргинструкторский и внешней политики. Почти полностью их руководство было обновлено, а сами они иначе распределены между секретарями — для контроля за ними.

Маленков утратил свою особую роль, определявшуюся тем, что он, как и Сталин, совмещал высшие должности и в партийных, и в государственных структурах. Если до Пленума он являлся вторым секретарем и одновременно членом ГКО, а затем зампредом одного из ОБ СНК, то теперь Маленков не только не входил в состав БСМ, но и лишился поста главы УК. Отныне в его обязанности входили лишь «вопросы руководства работой ЦК компартий союзных республик, подготовка вопросов к Оргбюро и председательствование на заседаниях последнего».

На ключевом партийном посту оказался новичок в Москве Алексей Александрович Кузнецов (в кулуарах обычно его называли «Кузнецов ленинградский»). Именно к нему перешло «руководство Управлением кадров ЦК ВКП(б)», ведение «работой в области распределения кадров в партийных, советских и хозяйственных организациях; подготовка вопросов к Секретариату ЦК ВКП(б) и председательствование на заседаниях последнего; вопросы руководства работой обкомов партии областей, входящих в РСФСР». Вместе с тем Кузнецов стал и начальником УК.

Жданову на этот раз удалось подтвердить свои позиции, которые он занял сразу после возвращения в столицу в начале 1945 г. Ему совершенно официально передали «руководство Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и работой партийных и советских организаций в области пропаганды и агитации (печать, издательства, кино, радио, ТАСС, искусство, устная пропаганда и агитация); руководство отделом внешней политики». Но в отличие от Кузнецова Жданова не назначили начальником УПиА, оставили этот пост за Г.Ф. Александровым. Скорее всего, с согласия и по желанию самого Жданова.

Единственный из четырех секретарей, Г.М. Попов, не получил никаких «определенных обязанностей по ЦК». Подобное исключение традиционно объяснялось большой занятостью «по руководству Московской партийной организацией и Моссоветом».[16]

Сохранившие самостоятельность отделы были поручены новым в аппарате ЦК людям, только что переведенным на работу в Москву. Отдел внешней политики вместо Георгия Димитрова, уехавшего на родину, в Болгарию, в ноябре возглавившего правительство этой страны, — М.А. Суслову, отозванному из Вильнюса. Оргинструкторский — Н.С. Патоличеву, более семи лет возглавлявшему сначала Ярославский, а затем Челябинский обком и горком.