Семь стихий. Научно-фантастический роман - Владимир Щербаков

Или, как сказал мыслитель, наши знания о мире кончаются там, где кончается наше поле зрения. Тут уж ничего не поделаешь — или расширяй это поле зрения, или возвращайся к априоризму, к мистике, подводи окончательные итоги, закрывай горизонты, верь в неизменную данность, в твердь небесную.

Как бы я назвал их, эти экипажи, если бы мы нашли способ так же свободно передвигаться в пространстве? Шаролеты? Гравилеты? Да, я совсем забыл вот что: они казались легкими настолько, насколько это можно себе представить. Легче самого легкого пластика.

Что там справа за стеклом?.. Да нет, показалось. Так они и послушались меня. Моего желания далеко не достаточно, чтобы шаролет появился здесь, рядом, безразлично откуда — из прошлого, из будущего, с другой планеты. Даже если мое желание угадано или прочитано, как читают, например, мысли и желания по выражению глаз у ребенка, то есть еще такая вещь — технические возможности. Что бы там ни говорили, неограниченной скорости нет. Бесконечность нельзя преодолеть в мгновение ока. Да и любое конечное расстояние — тоже. Не так уж давно шагнули за световой барьер.

Допустим, возможен какой-то обмен информацией, и однажды, кажется, я участвовал в попытке такого рода. Достаточно ли моего желания для повторения? Вряд ли. Ребячество. Такая техника не подчиняется мысленным просьбам.

Край солнца за спиной почти угас. На стекле я увидел оранжево-желтые пятна. Их было четыре. Они перекрывались на половину диаметра, и место их пересечения было чуть бледнее, чем круги-лепестки. Иллюзия, бесспорно. Я повернулся лицом к стеклу — круги не исчезли. Держались на нем. Только медленно поплыли в сторону. За облаками тлели последние искры солнечного тепла. Я разглядывал рисунок на стекле. Головная боль утихла. Круги начали соединяться, слились в один. С минуту он плавал на стекле, потом неожиданно исчез.

Оптическая иллюзия, что же еще. Другое объяснение, пожалуй, не подходило. А почему, собственно, не подходило? Понять несложно: если найдено простое и естественное объяснение, зачем искать другие… Как в случае с культурой водорослей, о которой рассказывал Николай Карин. Стоп. Нет ли здесь ошибки? Не запрятан ли в этих фразах принцип экономии мышления? Сложно все. Почему?.. Рано обобщать? А что произошло?.. Светящийся круг на стекле. Иллюзия. Оптический обман… Иллюзия?

Я набрал код команды для автоводителя и откинулся в кресло. Эль нырнул вниз, в темно-зеленый просвет между облаками. Солнце уходило за лесистый гребень сопки. Внизу раскинулся город.

Эль приземлился рядом с домом. Тут все было по-старому, я медленно поднялся по лестнице, открыл дверь, зажег свет. Радостно проверещала ручная белка. Я вошел в спальню, не раздеваясь лег и проспал до утра.

Потом был суматошный день в редакции, и к вечеру следующего дня я отрешился почти от всего, что связано с Солнцеградом, как будто был там давно-давно.

Метеоспутники предсказывали неблагоприятную погоду.

— Возможен тайфун, — сказал мне Никитин, — но это не страшно, пожалуй.

— Это плохо, — сказал я, — отражатель этой солнечной машины похож на парус. Снесет его. Откуда прогноз?

— Прогноза пока нет. Будет завтра.

— Интуиция?

— Звонил один синоптик… сам решает уравнения, машинам не доверяет.

— Посмотрим. Коли так — Берег Солнца под угрозой. Новости есть?

— Метеорит шлепнулся. В нем нашли сто девять алмазов.

— Естественно. Давление, температура. Если графит буксировать сначала на орбиту, а потом сбрасывать вниз, алмазы только подбирай! Был такой проект. Нужны капсулы, присадки, немного топлива, ракеты, ну и сам графит, разумеется, только очень чистый.

— А я не слышал об этом.

— Нет, Андрей, не уважаешь ты жанр научного предвидения. Тебе бы в физики ненадолго податься. Образование пополнить.

— Смеешься?

— Нет. Хотел, да вдруг раздумал. Какая от этого мне корысть?

— Ну то-то. А то бы не сказал…

— Не удержался бы!

— Ей-богу, не сказал бы. Промолчал.

— Все зависит от того, что ты собирался сказать. Если про «Гондвану», то поздно, я сам знаю. Молчи себе на здоровье.

— Знаешь, да не все. К тебе тут приходили.

— Кто?

— Старичище один.

— Энно, значит. Куда они теперь?

— Пока стоят здесь. Говорит, скоро к Берегу Солнца.

— Пойду с ними. Похлопочи, чтоб отпустили.

— Ты уж совсем туда перебирайся, что ли.

— Это мысль. Ты иногда рассуждаешь, как взрослый.

— Это лучше убеждает таких, как ты.

— Ты на настоящем корабле плавал?

— Зачем? Есть эли и полная связь.

— Да. О вкусах не спорят… Я пошел.

— На «Гондвану»?

— Нет. Сегодня на ночь забегу дамой, а завтра — в редакцию.

— Тогда до встречи.

— До завтра.

Было тихо, хорошо, солнечно. Близился вечер. Я вспомнил прошлогодние прогулки и улетел в тайгу. За тридевять земель. На это ушло полчаса. Забрался в незнакомое место, искупался в озере. Поспевали ягоды, было много грибов, плескалась рыба. На песчаном плесе по щекам мягко били плюшевые верхушки рогоза. В широкий ручей зашла стая форели, я гонялся за рыбой. Стало весело. Как рукой сняло усталость. Для того и жить теперь, чтобы забывать, что было раньше, — и от этой мысли меня не покоробило. Память — это след огня на стекле эля, но не сам огонь.

Под рифмы стихов и звон ветра я побежал на вершину холма. Строчки путались в голове, я захлебывался ими и начинал другие, новые, чтобы и их отвергнуть через минуту.

Незабываемо солнце, если оно висит над холмом — большой красный шар. Теплый-теплый. Лучше, чтобы на вершине была редкая трава, сухая земля, чтобы бегали муравьи и стрекотали серые кузнечики. Тогда один час стоит целого дня.

На этот раз мое желание исполнилось. Холм был именно таким.

Я наблюдал, как опускался желтый лучистый шар, и подставлял ему ладони, и чувствовал, как тепло пронизывает меня. Вокруг сияние, даже под ногами. Золотые и серебряные нити паутины и сухой травы, вдали зеркало воды, гранитная влажная скала у ручья, брызги.

Я лежал на спине. Трава не закрывала меня от лучей. Они все равно грели лицо и руки. Иногда тревожил тишину несказанного вечера смятый крыльями птиц воздух — слышалось как будто бы движение спешившего зверя, его частые хищные вздохи — это крылья быстрых стрижей на поворотах резали предзакатную синь. Я уснул.

Какая-то тревога разбудила меня. Я спохватился: не потерял ли я подаренный Валентиной приемник — вещицу совсем крохотную, которую я носил вместо брелока? Прямо перед мной, над самым горизонтом, горело красное солнце. Пылающий тревожный закат… От солнца исходило последнее слабое тепло, впервые видел его таким большим… как будто расстояние до него сократилось, и потому даже остывающий шар еще грел. Я встал на колени и шарил в траве. Темнело. Тревога не покидала меня. «Жаль, — думал я, — как же так получилось?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});