Кольцо Мерлина (ЛП) - Мунн Уорнер

Оба одеты в белое, потому что это также день расставания. Это также и день счастья, потому что эта пара просто возобновляет давно данные обеты, и никто из двоих не верит в постоянство смерти.

Гвальхмай пригубил последнее, девятое блюдце с сакэ и передал его леди Митами Уюме. Она прикоснулась к нему губами и опустила. Их глаза встретились. Он улыбнулся. Глядя на нее сейчас, в ее самом пленительном образе, он видел только Коренику, какой он впервые узнал ее.

«Ахуни-и обещала мне, что она будет здесь, когда наступит конец, но она не пришла», – в золотом звуке ее голоса прозвучала нотка сожаления.

Он услышал, как много раз прежде, тихий звон крошечных колокольчиков, который всегда был особенно отчетлив в минуты глубокого душевного волнения.

«Возможно, она чувствует, что больше не нужна тебе, теперь, когда я твой господин и повелитель», – прошептал он так, что никто из немногих присутствующих не мог услышать.

«Ты даймё замка Шори, Хидаяма по браку, но всегда мой господин – всегда моя любовь».

Их губы встретились впервые в этом кратком воссоединении, но ненадолго.

В комнату ввалился Тикара, его сломанная левая рука была крепко примотана к телу, а правой он протягивал обнаженный меч.

«Возьмите оружие, мой господин Горомэ! Началась последняя атака!» Он развернулся и с грохотом побежал вниз по лестнице, чтобы занять свое место у ворот.

Монголы под развевающимися знаменами из хвостов яка больше не бросались очертя голову на эти длинные двуручные мечи. Они многому научились за четыре дня. Горделивость и высокомерие сменились уважением.

Благодаря этому у Гвальхмая было время надеть доспехи. Он был рад, что барон имел такое же телосложение, поэтому чужое снаряжение подошло. Хотя ему не сказали, что только пяти самым уважаемым семьям в стране разрешалось носить этот металл, он твердо был настроен почтить, а не опозорить человека, который ранее носил эти доспехи.

Он стоял со своими людьми у ворот и ждал, сжимая меч в руке. Кольцо на пальце пылало жаром, символизируя отчаяние момента. Митами с сухими глазами поцеловала его на прощание и заняла свое место среди других женщин в руинах. Монголы медленно пошли вперед.

Лучники натянули луки. Ни одна стрела не дрожала. 18 самураев скинули футляры своих мечей.

Внезапная мысль пришла Гвальхмаю, и он поблагодарил Бога за то, что не смог отправить монголов в Алату. Не потому ли, подумал он, Мерлин прямо требовал, чтобы только христианскому правителю он рассказал об этом новом мире и никакому другому?

Вокруг него люди молились, но не от страха. Он услышал, как Тикара бормочет небольшое стихотворение:

Молю тебя, Исэ, о Божественном ветре,

Пусть он уничтожит монгольский флот.

Пион посмеется над их пораженьем,

И солнце над нами снова взойдет!

Гвальхмай в отчаянии хлопнул себя по лбу. Как он мог забыть! Мерлин! Божественный ветер [32]! Кольцо Мерлина! Возможно, еще не все потеряно.

Он поспешно снял кольцо, прочитал заклинание и направил длинный конец созвездия прямо на флот, стоящий в бухте. Появился легкий ветерок. Небо обрело медный оттенок. Собрались облака. Но тогда он не успел увидеть больше – монголы атаковали ворота.

Лучники успели дважды выстрелить в их гущу. После этого осаждающие и осажденные оказались слишком тесно переплетены, потому что ворота практически не представляли препятствия для той силы, что обрушилась на них. Ворота рухнули, и разъяренная орда влетела во двор, где ее встретили измотанные защитники. Звон стали был похож на визг ледяного ветра со снегом, который вечно воет над тонким, как бритва, мостом, ведущим к семи кругам ада.

Их обошли с флангов, но они быстро отступили, сохранив боевой порядок. Огромные, неповрежденные ворота замка за ними были распахнуты. Перед воротами стояли женщины с обнаженными кинжалами, полные решимости удерживать их, пока не подошли их мужчины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мужчины подходили шаг за шагом, не оглядываясь, зная, что ворота открыты. Они отступали через двор, пятясь, оставляя широкий кровавый ковер из мертвых монголов, который покрыл серые каменные плиты и испачкал воду в бассейне с золотыми рыбками.

Топором и мечом они отбросили врага последним диким отчаянным броском. Затем те, что остались живы, вбежали внутрь, и бронзовый барьер захлопнулся.

Осталось 10 человек, кроме Гвальхмая – лучников, самураев и топорников. Одним из них был Тикара, который не отходил от него.

Величественная, изящная и гордая леди Митами пришла поприветствовать мужа. Он был весь в крови, но не получил ни одной серьезной раны. Другим повезло меньше, и вокруг них собрались другие женщины, ухаживая за ними, утешая, бинтуя раны.

В этот момент загудел большой колокол замка, но это не был призыв к молитве. Дети наверху, цепляясь за длинные веревки, раскачивали подвесную балку, но звук не был похож ни на сигнал тревоги, ни на сигнал панихиды.

Дин-дон! Дин-дон! Дин-дон! Размеренные удары продолжалась, и те, кто услышал 108 ударов, могли рассчитывать на отпущение 108 грехов.

Дин-дон! Дин-дон! Звуку колокола и сотрясению ослабевшего материала оставшихся стен замка, вторил звонкий грохот бревна, которым нападавшие били в бронзовые ворота, а над всем этим шумом поднималось далекое, пока никем не замечаемое бормотание надвигающейся бури.

Гвальхмай услышал сверху крик ребенка: «Цунами! Цунами!», но он не знал, что означает это слово. Расшатанная дверь вогнулась внутрь. Мужчины схватили скользкое, окровавленное оружие, женщины снова вытащили драгоценные кинжалы из своих оби и приготовились к бою.

Опять раздался громкий радостный крик, потому что ребенок увидел могучую гору воды, выпирающую из вод залива Хага как огромный купол. Купол вознёсся в небо, утаскивая вместе с собой и джонки, и маленькие лодки, и длинные гирлянды водорослей, и тонущих людей. Потом гигантская гора воды рухнула, и огромная круговая приливная волна пронеслась по заливу, взорвалась на берегу, а внутри нее беспомощно катились, размахивая руками и ногами, Чепе Кетоян Бе и вся его надменная свита.

Волна ударила по двум мысам, и корабли, стоявшие на якоре рядом с этими клыками суши, были буквально разорваны вместе со всей командой. То, что осталось от них – балки, мачты, опалубка – возвращающейся волной швырнуло в дальнюю от берега массу флота. Деревянные обломки пробивали, словно копья, складские помещения и трюмы, колотили в борта, вырывая в них огромные дыры, в которые врывалось море.

Звук катаклизма донесся издалека до тех, кто находился в глубине замка. Внутрь просочилось лишь несколько почти незаметных ручейков.

Защитники стояли плечом к плечу почти на вершине первого ската. За их спинами начинались туннели, уходящие вглубь утеса.

Когда монголы ворвались в ворота и никого не увидели, они ненадолго остановились и начали подниматься по скату. Густой удушливый дым вырвался из дыр в потолке, и как только защитники отступили к самому краю ската, он превратился в реку горящего масла.

Вдруг снаружи раздался страшный боевой клич. Монголы повернули назад к воротам, но сразу же столкнулись с толпой своих товарищей. За их спинами замелькали бумажные знамена Акагава, Тайра и Мацуяма. Подошли объединенные кланы!

Отступающие монголы атаковали скат. Попав в ловушку между двумя силами, в свои последние мгновения они сражались жестоко. Тикара упал на колени, пораженный страшным ударом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Гвальхмай перешагнул через него и безумным стальным вихрем ударил мечом по голове его обидчика.

Меч сломался. Гвальхмай вытащил кремневый топор, расколол один череп и швырнул оружие в другого нападавшего, но промахнулся.

Монгол увидел топор, загремевший у его ног, и Гвальхмая без оружия. Он поднял топор и неумело бросил его назад.

Гвальхмай видел, что тот летит ему прямо в голову, но был так плотно зажат людьми, что не мог увернуться. Его чувства сверхъестественно обострились. Томагавк плыл к нему, лениво кружась в воздухе. Он двигался медленно, но рефлексы Гвальхмая не были достаточно быстры, чтобы избежать столкновения.