Разведка боем - Василий Звягинцев

Агранов молчал, прикрыв глаза, ждал, когда подействует алкоголь и вернется способность мыслить легко и раскованно.

— Не вижу необходимости сейчас об этом говорить, — ответил он наконец. — Вы для себя знаете, а мне свои ошибки анализировать уже незачем.

— Признаете, значит, что проиграли вчистую?

Агранов пожал плечами.

— Тогда пойдем дальше. Вы действительно уверены, что профессор Удолин владеет какими-то сверхчувственными способностями? И эти способности применимы в практической оперативной работе?

Агранов откинулся на спинку стула, поерзал, пытаясь устроиться поудобнее.

Новиков предложил ему пересесть в кресло или на диван, что больше нравится. Вообще чувствовать себя как дома. Традиционно угостил папиросой.

— Долго, интересно, вы будете в благородство играть? — криво улыбнулся чекист.

— От вас зависит. Дилемма ведь простейшая. Вы желаете с нами сотрудничать, тогда возможны многие, для вас благоприятные варианты. Или не желаете, и довольно скоро ваш труп подберет на улице патруль. Пауза между этими событиями может быть заполнена весьма неприятными для вас процедурами. И все… Терцио нон датур.

— Какими же гарантиями может сопровождаться первый вариант?

Вмешался Шульгин, до этого с полным безразличием разбиравший на журнальном столике трофейный «маузер». Агранов знал толк и в оружии, выбрал себе наилучшую из существующих моделей — образца 1912 года, и пользовался пистолетом редко, он был практически новый. Удачное приобретение.

— Что вы дурака перед нами изображаете? Какие гарантии? Вексель вам выдать или расписку, нотариально заверенную? Сами же в разведке работаете, понимать должны несуразность своих претензий. Только вера в нашу порядочность и свое счастье. А если считаете, что мы вас обманем, так останется надежда на легкую смерть… Короче — сами решайте. Есть у вас что сказать и предложить — поработаем. Вообще-то такие, как вы, при любой власти нужны. В этом же, кстати, историческая ошибка вашего Ленина. Не придумал бы идиотскую теорию насчет полного слома старой государственной машины, все бы у вас было нормально…

— Тут я с вами полностью согласен. Рабочие должны работать, сыщики воров ловить, инженеры руководить производством…

— А недоучившиеся гимназисты и аптекари возглавлять тайную полицию, — съязвил Новиков.

И дальше у них продолжался вроде бы ни к чему не обязывающий, почти салонный разговор. Вопрос о гарантиях и сотрудничестве не поднимался, однако обе стороны понимали, что соглашение достигнуто. Только Агранову по-прежнему пришлось мучиться вопросом, что конкретно хотят от него «полковники». Новиков то и дело демонстрировал свои якобы глубокие познания в деятельности ВЧК, почерпнутые из учебников истории, мемуаров и романов Семенова, Ардаматского и Льва Никулина. Конкретных фактов он избегал, понимая, что писаная история сильно отличается от подлинной, но двух десятков имен и некоторых деталей, в данный момент считающихся строго секретными, ему хватило, чтобы убедить чекиста в своей абсолютной осведомленности.

Эта тактика настолько деморализовала и запутала Агранова, что и главный вопрос, ради которого Новиков затеял свою мистификацию, он сглотнул, как щука блесну.

— Хотелось бы вот еще что уточнить, Яков Саулович, как функционирует система принятия решений и связи с вашими заграничными покровителями? Или лучше их назвать иначе? Ею только вы занимаетесь, или…

— В основном — Трилиссер… — и спохватился. Об этом говорить нельзя ни в коем случае. Даже в своем кругу они избегали называть вещи своими именами, в случае необходимости предпочитали иносказания. Не дай бог, кому-то покажется, что соратник знает слишком много. Но полковнику и это известно…

— До Трилиссера очередь тоже дойдет, — как о само собой разумеющемся сказал Новиков. — Пока меня ваша точка зрения интересует. Общая схема взаимоотношений, ближайшая и последующие задачи, механизм функционирования организации. Вы же не будете отрицать, что Ленин, Дзержинский, ЦК и Совнарком посвящены далеко не во все тонкости внешней и внутренней политики? Или, лучше сказать — не в полной мере представляют общую картину во всей ее диалектике.

Агранов уставился на носки своих сапог, лихорадочно просчитывая варианты. Из того, что он успел узнать и понять, «полковники» являются представителями не менее могущественной организации, чем та, замыслы которой реализуют в России он сам и другие посвященные. Нет, наверное, все-таки за ними стоит более могучая сила. Куда более законспирированная, раз о ней вообще никто ничего не слышал, и не менее богатая, судя по деньгам, которые вдруг брошены на стол. Так делают в покере — удваивают или утраивают ставку в решительный момент. И партнерам остается отвечать или бросить карты.

Как быть? Прикинуться ничего не знающим? Поздно. Одним упоминанием Трилиссера он уже подтвердил принадлежность к посвященным. Врать и выкручиваться? «Полковник» достаточно информирован и силен в психологии, чтобы разоблачить ложь, да и физически невозможно на ходу выстроить правдоподобную конструкцию… Что лучше — отказаться говорить и получить пулю сейчас, или все рассказать, рискуя навлечь на себя неотвратимую месть? Но зачем думать о мести, когда еще неизвестно, кто победит? Может быть «эти» разгромят «тех» наголову, и некому будет вспомнить какого-то Якова Агранова, который, кстати, вообще может исчезнуть бесследно.

Остается постараться сделать так, чтобы его не ликвидировали «эти», узнав все, что им надо, а приняли в свои ряды, и не на последние роли…

Пока он просчитывал варианты, Новиков рисовал на бумаге рожи одноглазых пиратов, выражающие последовательную гамму эмоций, от глупого добродушия до алчной свирепости.

— Хорошо, — проронил, наконец, Агранов, приняв решение. — Я согласен сотрудничать с вами, как говорится, не за страх, а за совесть. — И постарался придать лицу выражение, подходящее для одной из высоких договаривающихся сторон. — Но давайте обсудим сначала некоторые условия.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГРЕЗЫ ЛЮЦИФЕРА

* * *

ИЗ ЗАПИСОК

АНДРЕЯ НОВИКОВА

Но что мне розовых харит

Неисчислимые услады?!

Над морем встал алмазный щит

Богини воинов Паллады.

     (Н. Гумилев).

«Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу».

     А. И. Деникин.

«Если бы три года русские люди не сражались против большевиков, если бы не было Степного и Ледяного походов, если бы не защищалась Сибирь, если бы не восстали Дон, Терек, Кубань, если бы в Крыму после Новороссийска не было снова поднято Русское знамя, — мы, русские, были бы вынуждены признать, что у нас, русских, нет чести и что Родина действительно не более чем предрассудок. И если честь спасена и если идея Родины — идея России — не умерла до сих пор, то этим мы обязаны безвестным героям, положившим жизнь свою у Пскова, у Омска, у Новороссийска, под Орлом, под Казанью, на Перекопе — во всей земле Русской. Этим мы обязаны Корнилову, Алексееву, Колчаку, Деникину, Врангелю. Вечная слава им!»

     Б. Савинков. «О русской Вандее». 1921 год.

«Эти цитаты я нашел совсем недавно и включил их в свои заметки как еще одно оправдание и подтверждение правильности наших действий. Но меня одновременно тревожит тот факт, что мне требуется такое оправдание. Раздвоение личности или просто нормальная рефлексия? Но это сейчас представляет лишь академический интерес. Все то, что мы планировали, практически уже осуществилось. Пусть мы нарушили все навязанные нам с детского сада нравственные принципы, пусть потом найдутся люди, которые назовут нас безродными космополитами и не помнящими родства иванами (да и то, если мы снова окажемся в предыдущей Реальности), а я окончательно убедился, прожив здесь два месяца, — мы все делаем правильно!

…Не только Россия, но и весь цивилизованный мир в конце сентября 1920 года застыли в состоянии неустойчивого равновесия.

Русская армия генерала Врангеля с предельным напряжением сил за два месяца непрерывного наступления вышла на рубеж Ростов — Воронеж — Курск — Киев — Одесса, освободив территорию площадью свыше 600 тысяч квадратных километров. Причем она могла бы наступать и дальше, но Берестин убедил Верховного остановиться. На своем стратегическом компьютере он рассчитал оптимальную линию фронта, исходя из критерия максимальной пригодности к обороне. На всем протяжении демаркационная линия, которая в случае необходимости могла бы стать и границей между двумя Россиями, проходила по высоким, западным берегам рек, господствующим высотам, другим естественным преградам. Получившие передышку войска производили перегруппировку сил, строили оборонительные позиции, прокладывали полевые железные дороги к стратегическим опорным пунктам. В освобожденных от Советской власти губерниях проводилась мобилизация.