Питер - Шимун Врочек

Закончив, Иван полюбовался сделанным. Больше никакого ярко-салатового. Радикальный черный цвет.

— Вот так лучше.

Иван вручил обалдевшему Звездочету маркер, вернулся на свое место и стал натягивать противогаз ИП-2М, изолирующий, с клапаном для питья. Резиновая маска плотно стянула лицо. Иван сделал пробный вдох, выдох. Дыхательный мешок сдувается-надувается, регенеративный патрон работает. Все в норме.

— Готовы? — Иван натянул резиновые перчатки с отдельным указательным пальцем — чтобы можно было нажимать на спуск автомата. Армейское снаряжение. На Техноложке такого добра завались и больше…

— Почти, — сказал Уберфюрер, с треском распечатывая моток скотча.

— Помогаем друг другу! — велел Иван. Голос из-за маски звучал глухо и словно издалека.

Теперь зафиксировать швы и стыки в одежде скотчем. Незаменимая все-таки штука — клейкая лента.

— Ну, все. С богом, — сказал он, когда процедура «упаковки» завершилась.

Иван огляделся. Каждый готовился к заброске по-своему. Бледный Кузнецов, настоявший, что он тоже пойдет, сидит и пытается скрыть волнение. Пальцы подрагивают. Нога отбивает лихорадочный неровный ритм. Это ничего. Это нормально для первого раза. Даже для десятого — ничего.

Звездочет почти спокоен. Уберфюрер ржет и скалится — но он всегда скалится. Седой равнодушен и словно слегка вял. Водяник пытается что-то рассказать, но его никто не слушает. Мандела то встает, то снова садится, словно на пружинках весь.

Иван выдохнул. Прикрыл глаза. Сосчитал до пяти. Открыл.

— Пошли!

Балтийцы запустили их в шлюзовую камеру — темная, маленькая, пустая. Закрыли за ними дверь. Иван услышал, как щелкнул металлом замок, как пришли в движение механизмы гермодвери. Фонари освещали лица напротив, отсвечивали от стекол противогазов. Иван присел на корточки, положил автомат на колени. Теперь подождать минут пять-десять до полной герметизации внутренней двери. Потом еще минут десять — пока в тамбур подкачают воздух, чтобы создать избыточное давление. Затем открыть внешнюю дверь…

Стоп. А это еще что?

Звездочет уже взялся за внешнюю дверь, начал крутить рукоять.

— Стоп! — приказал Иван. Встал, сделал два шага и положил руку ученому на плечо. — Без команды не дергаться. Я предупреждал.

Звездочет повернулся. Похлопал глазами от света Иванова фонаря. Лицо за прозрачным стеклом маски недоуменное.

Да уж. Придется нелегко. Команда ни фига не сработанная, кто еще знает, какие фокусы они мне выкинут…

— Та герма, — показал Иван на внутреннюю дверь, — еще не схватилась.

— А! — Звездочет наконец сообразил. — Виноват.

— Действовать, когда я скажу. По моей команде, — напомнил Иван то, о чем уже сто раз переговорили, когда готовились к заброске. — Пока ждем.

Десять минут тянулись дольше, чем предыдущие два дня.

Зачем мне это? — вдруг подумал Иван. — Этот геморрой?

Посмотрел на часы. Зеленоватые мерцающие обозначения. Пора.

— Открывай, — велел он Седому. Тот кивнул. Иван почувствовал, как набирает обороты сердце и руки начинают подрагивать от выброса адреналина. Все вокруг стало ярче, более объемное, выпуклое, рельефное.

Ну, с богом. Поехали.

С угрожающим скрежетом дверь начала открываться…

* * *

Серая громадина вокзала застыла, как чудовищный зверь, изготовившийся к прыжку. Обычно Иван старался избегать таких зданий. Громоздкие, внутри огромное пустое пространство. С одной стороны это хорошо — есть место для маневра группы. С другой: часто в таких зданиях встречались гнезда. А с этими птичками толком и не поговоришь.

БАЛТИЙСКИЙ ВО ЗАЛ, — прочитал Иван надпись над входом. Буква «К» почему-то выпала.

Они поднялись по ступеням — боевым порядком. Один бежит, другой прикрывает. Остановились на крыльце.

Глухая резиновая тишина.

«Входим», — показал Иван жестами. «Смотреть в оба».

Вокзал был огромен — даже по Ивановым меркам больших помещений. Диггер прищурился, огляделся. Справа ряды ларьков. Раньше противоположная от входа стена была почти целиком из стекла, теперь это скорее напоминало огромный дверной проем. Ворота в железнодорожную вечность. Стальные балки, перечерчивающие проем крест накрест, были оплетены тонкими лианами.

Дальше — за противоположной стеной — начинались перроны. Иван увидел зелено-ржавый поезд, стоящий на одном из путей.

Пасмурное небо почти не давало тени. Но Иван все равно рефлекторно переступал бледные тени балок на полу.

— Смотри, — его толкнули в плечо. Иван повернул голову.

Семья скелетов расположилась у справочной стойки. Папа, мама, двое детей — видимо. Голые костяки, обрывки одежды. Рядом с мертвецами застыли чемоданы — распотрошенные, с выпущенными наружу внутренностями; светлые некогда вещи стали желто-черными от пыли, окаменели. Семья ехала на отдых. Или от бабушек… Или еще куда.

Вперед!

Диггеры пересекли зал ожидания и перебежками вышли к путям.

«Направо», — показал Иван. Там, дальше вдоль путей находилось раньше железнодорожное депо.

* * *

Составы ржавели, заброшенные так давно, что успели забыть, кто такие люди. Громоздкие железные звери, стянувшие свои тяжелые тела, чтобы умереть в одном месте. Но не все умерли…

Паровоз был такой, как его описывал профессор.

— Отлично! — сказал Иван. — Проф?

— Увы, нет. Бесполезно, — профессор покачал головой.

— Проф, вы что? Вот же он стоит — смотрите! Ваш паровоз.

Черный, солидный. Краска слегка облупилась, местами потеки ржавчины — но выглядит куда крепче своих более современных собратьев. Иван даже залюбовался. Рабочая машина.

— Пути, — сказал Водяник.

— Что пути? — не понял Иван. — Так он на путях и стоит — вон, смотрите. Просто другая ветка…

— Пути перекрыты, — в голосе профессора была космическая усталость. — Видите состав, Иван? Сколько нам таких, по-вашему, нужно сдвинуть?

Иван прикинул. Скинуть вагоны с путей им вряд ли удастся, значит, придется толкать.

— Один, ну два.

— Нам не хватит мощности, — сказал Водяник. — Во времена этого черного красавца составы были гораздо короче. А тут мы один состав будем толкать до самого Соснового Бора. Тут вагонов шестнадцать, если не больше. А маневрового тепловоза, чтобы распихать их по запасным путям, у нас нет. Я-то надеялся… — он вздохнул, махнул рукой в двупалой перчатке. — Плакал ваш Сосновый Бор, Иван.

Расклеился Проф.

Иван дернул щекой. Еще бы не расклеиться.

В этом момент он снова услышал этот звук — сдавленный скрежет прогибающегося под чудовищной тяжестью металла. Все-таки не зря он не любит такие здания.

— Все назад, — приказал Иван. — Быстро! Отступаем.

Поздно.

Звездочет скинул автомат с плеча, прицелился.

Грохот автомата разорвал пустоту вокзала.

Тварь перепрыгнула с балки, спустилась вниз. Иван махнул своим рукой — отступайте, побежал обратно. Автомат — к плечу.

Чертова тварь слишком быстрая.

Огнем двух автоматов они отогнали ее — ненадолго. Тварь прыгнула наверх по стене вокзала, зацепилась за балку и исчезла. Почему я не мог ее рассмотреть? — подумал Иван. Очень быстрая. Чертовски быстрая.

— Отступаем.

Они вернулись к вестибюлю Балтийской, Иван пропустил всех вперед. Звездочет бежал последним.

— Быстрее!

Добежал. Встал перед Иваном. Лицо за пластиковой маской довольное, улыбается.

— Видел, как я его?

— Видел, — сказал Иван. — Давай внутрь.

Он отвернулся, чтобы отогнуть лист жести. Странный звук заставил его повернуться…

— Звездочет, — сказал Иван. — Звездочет, не надо так шутить.

Звездочета не было.

На растрескавшемся асфальте остался лежать желтый футляр для очков.

* * *

Скрип двери. Иван даже не обернулся. Так и остался лежать на койке, глядя в точку перед собой — каверна в бетонной стене, если поковырять ногтем, вываливается крошка. Звук шагов. Сейчас он услышит насмешливый голос Убера или ломающийся — Кузнецова.

Это точно не Профессор, тот слегка подволакивает ноги — шелестит, демаскирует команду…

— Простите, — сказали сзади низко.

Иван повернулся. На Убера гость не походил, на Кузнецова тоже. Высокий, плечистый, в черной морской шинели. Крупная челюсть. Почти белые волосы — недостаток меланина. Глаза темные и блестящие. Что-то в облике гостя показалось Ивану подозрительным. Легкая рыхлость, что ли? Красноватый нос. А не прикладывается ли товарищ моряк временами к фляжке… которая, скажем, у него в нагрудном кармане шинели?

Черная морская шинель. Вот почему я сразу не послал его подальше, понял Иван. Кмициц носил такую же. Как называется это чувство? Ностальгия?

«Один приличный человек на всю Адмиралтейскую, и тот…»