Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

— Поверьте, Вячеслав Болеславович, я всей душой готов помочь вам…

— Ах, это вы? Как тесен мир… — вдруг узнал Бойтаковский в директоре вежливого майора КГБ, снабдившего его всем необходимым для срочного выезда за границу. — В чем же теперь выражается ваша готовность помочь мне господин майор?

— Мы так давно не виделись, что я уже в полковниках побывал… А помочь я хочу вам прежде всего тем, чтобы читатели смогли прочитать ваши творения. Или вы не согласны издаваться?

— Конечно, издавать свои книги писателю необходимо, чтобы не опуститься до графомана…

— Ну что вы, Вячеслав Болеславович! Вы скорее в классики у нас попадете.

— Классики былых времен имели достаточный уровень жизни, устойчивый доход, а я могу жить только тем, что зарабатываю.

— Недавно я был на совещании, где один банкир заявил: «Наконец-то в нашей стране наступает расцвет литературы…»

— Простите, я не ослышался?

— Я не ослышался, слушая банкира. К тому же он добавил: «Народ больше не получает навязанных ему книг, он имеет возможность покупать то, что ему нравится». Сейчас в большом спросе любовные мелодрамы и сексуальные романы. Вот, если бы вы предложили нам что-нибудь такого рода, то тираж, а соответственно и гонорар были бы иными. Мы же коммерческое предприятие…

И снова Бойтаковский встал перед необходимостью принятия «помощи» от человека, который в свое время выпроводил его из страны, а теперь изгонял из подлинной литературы, коей Бойтаковский был предан всей душой. Да, он боролся пером за права человека, как умел, но разве получение денег за свой труд не такое же право человека? Что же происходит? Всюду множество работающих людей: инженеров, шахтеров, работников сельского хозяйства… не имеют возможности получать причитающуюся им зарплату многие месяцы. Разве о таких правах ему мечталось все прожитое время? Что же, опять теперь искать возможности и пути верного заработка, вроде того, который он получал в свое время от конгресса США, чтобы по крайней мере чувствовать себя нужным?

Все эти свои мысли высказывал изрядно подвыпивший в ресторане Центрального Дома литераторов Вячеслав Болеславович своим собратьям, угощая их в дубовом зале ресторана ЦДЛ, куда с удовольствием заходил в последнее время, замечая, как шепчутся, указывая на него, посетители и администрация Центрального Дома литераторов.

Его гости, пользуясь угощением за еще не иссякший валютный счет, согласно кивали и в свою очередь высказывали свои недовольства. Один из сидящих за столиком получил заказ даже на порнографический роман.

— А что вы думаете? — говорил он заплетающимся языком. — Вот возьму и напишу.

— Чего тебе налить для вдохновения?

— Коньячку, братец, коньячку. Именно на него у меня средств не хватает. Я вкус его забыл! Верите?

Но на столе появилась просто бутылка водки… Разошлись за полночь. От ЦДЛ до дома, где обосновался Бойтаковский, было недалеко. Распрощавшись с собратьями, он направился к Арбатским переулкам. Пешеходов почти не было, а редкие машины проносились мимо него. Город казался вымершим. И только у себя в переулке он увидел три фигуры, идущие ему навстречу.

— Эй, дядя, не найдется закурить? — спросил здоровенный малец лет восемнадцати.

— Бросил, ребята. И вам советую, если хотите быть, как сейчас, здоровы, — поучительно ответил Вячеслав Болеславович.

— А что ты знаешь о нашем здоровье? Ты что, рентгеном работаешь?

— Нет, — смутился Бойтаковский. — Я — писатель.

— Писатель! — воскликнул второй. — Тогда, может, поделишься с читателями не только своими мыслями?

— Да у меня, кроме мыслей, теперь ничего и не осталось.

— Ну уж, дядя! Кое-что ведь ты на себе несешь. Давай снимай-ка свое обмундирование.

— Он не понимает, — вмешался третий, невысокий крепыш, у которого весь рост, казалось, пошел вширь. — Ему объяснить надо…

Первый детина врезал Бойтаковскому так, что у него перехватило дыхание и потемнело в глазах.

— А ну, раздевайся сам, пока мы тебе помогать не начали, — придвинулся к писателю вплотную первый.

— Как же я без штанов-то буду, неудобно, — взмолился Бойтаковский.

Но все возражения его были напрасны. Пришлось выполнить требования встреченных «читателей».

Содрогаясь от холода, а больше всего от своего жалкого вида и мысли, что по дороге домой ему могут встретиться люди, он стал судорожно думать, как выпутываться из этого дурацкого положения. Действительно, не объяснять же первому встречному, что его ограбили. И тогда в его протрезвевшей голове сверкнула чисто писательская находка. Он скинул с себя сорочку и галстук и остался в одних трусах. В таком виде он побежал трусцой по направлению к дому, изображая из себя приверженца оздоровительного бега босиком.

Но на пути его первым встречным оказался милиционер. Казалось бы, в такой ситуации следовало бы тотчас сообщить о случившемся, но Бойтаковский неожиданно для самого себя, сосредоточенно дыша, пробежал мимо стража порядка. Милиционер проводил бегуна удивленным взглядом.

К счастью, ключи от квартиры писателю удалось зажать в кулаке, когда его бумажник с остатками денег «уплывал» вместе с праздничным костюмом.

Это ночное приключение переполнило чашу терпения Вячеслава Болеславовича. Триумфальное возвращение в страну абсурда превзошло саркастическую фантазию его собственной повести. Тонуть в этом море абсурдов Бойтаковскому совсем не хотелось, и он, отказавшись от выступления по телевидению, где за использование эфирного времени нужно было заплатить спонсору, которого еще предстояло найти, спустя несколько дней вылетел обратно в Мюнхен, стыдливо оправдываясь перед собой, что ему просто нужно время, чтобы успокоиться, набраться сил и поправить свое финансовое положение, тогда он сюда вернется. Обязательно вернется!

Новелла четвертая. Отрава

Фонтаны яда, гейзер крови,Пал милосердия закон.Отрава та ребенку внове.Но кем-то взрослым станет он?

Нострадамус. Центурии. IV, 66. Перевод Наза Веца

В городе, столице огромного могучего государства; в древнем граде старых кремлевских стен и златоглавых соборов; в городе, где подоблачные дома-башни встали рядом с шедеврами былого зодчества; в городе самобытной культуры сказителей, певцов, музыкантов, поэтов, ученых, художников и ваятелей; в городе, откуда неукротимым пожаром изгнали непобедимого завоевателя, где преступных правителей, погрязших в казнях, сменяли просвещенные реформаторы; в городе, пославшем на Куликово поле славные дружины, свергнувшие иго татаро-монгольских варваров; в городе этом будто снова ударил старинный набатный колокол, хоть и не слышен был его гул на пустующих улицах с уходящими людьми и уезжающими машинами с кладью.

Невидимой тучей нависла там над всеми угроза нового нашествия «цивилизованного варвара», страшнее Батыевых набегов и позорного насилия. Подмял новый вандал под себя уже всю Европу и рвался теперь сюда, к главной площади, провести на ней свой победный парад. Город приготовился к жестокому бою, ощетинившись противотанковыми ежами, зенитными орудиями, около которых сновали бойцы со строгими и тревожными лицами. На бульварах с горестно желтой листвой шли в туго подпоясанных серых и грубых солдатских шинелях грациозные девушки в лихо заломленных пилотках, ведя на привязи диковинных безлапых «зверей» со вздутыми боками, напоминающих китов, готовых всплыть в небесном океане и не позволить вражеским ястребам снизиться над улицами города, расстреливая из пулеметов прохожих.

Но кроме общего потока мирных жителей, покидающих город, стройно и решительно двигались отряды ополченцев, спеша на подступах к городу преградить путь врагу.

В грозные предоктябрьские дни сорок первого спускался такой отряд по тихому переулку к набережной реки, давшей свое имя городу. Проходили солдаты мимо одной из лучших его школ, и шагали в их строю ученики этой школы, добровольцы, не успевшие получить гимнастерки, надевшие шинели прямо на школьную форму. На плече у каждого была винтовка, которую пришлось нести почти детскими руками. Суровыми стали при этом ребячьи лица.

Голубоглазая девчушка в красной косыночке, Дашенька, подменив у школьной вешалки заболевшую мать, выглядывала из дверей на улицу, узнавая в проходящих рядах знакомых школьников.

Один из них, вчерашний озорник, выскочил из рядов, крикнув:

— Я сейчас! Мигом вас догоню.

Он промчатся мимо Дашеньки в школу, не раздеваясь, пробежал прямо в коридор, где уже не было его одноклассников мальчишек, почти все они шли сейчас мимо школы в ополченческих рядах, а работали здесь одни младшеклассники, помогавшие оборудовать школу под госпиталь. Перед ними и хотел он похвастать своей винтовкой. Ведь какой мальчишка не мечтал подержать в руках настоящее боевое оружие, да еще на законном основании.