Дневник, 2004 год - Сергей Есин

Марк хорошо помнит и русский менталитет, и современные русские возможности интеллигенции. Еще в Нью-Йорке он предупредил: мы его гости и — ни-ни, Марк похлопал себя по карману — платит за все он. После посещения центра Марк устроил еще один аттракцион. После посещения павильона со знаменитым «Колоколом свободы» (трещина в колоколе кажется мне символичной) мы увидели здание, в котором, собственно, и проходило подписание Декларации, памятник Вашингтону перед ним и тут же, сбоку, у тротуара, несколько прогулочных колясок, запряженных лошадьми. Поехали! Нашего коня звали Мерлин. По жаре, привычно реагируя на движение транспорта и светофоры, Мерлин потащил нас вокруг ухоженных исторических кварталов. Кирпичные домики с белыми наличниками, уютные газоны. На козлах молодая девушка четко, на ясном английском, вела рассказ о достопримечательностях. Я мало что из этого образцового английского понимаю. С.П. глубокомысленно погружен в свои мысли, впрочем, иногда из новых сведений что-нибудь подбрасывал и мне.

Осталось только описать меню и вылощенный до блеска дом, где хозяйничает Соня. Прекрасная, как в кино, гостиная, замечательные гостевые спальни на втором этаже, модерновая посуда. Вся закуска была из «русского магазина», вкусно и сытно. В Филадельфии сейчас живет около 50 тысяч русских. Какая после закуски солянка, какой замечательный десерт! За столом разговоры о жизни и об Америке. Соня: «Я люблю эту страну». Соня ясно и трезво на всё смотрит. Говорили в том числе и о людях, которые здесь умирают от голода. Все есть и в Америке.

Я хорошо помню, что одиннадцатого у Барбары состоялась операция. Но никто нас не предупредил, в Америке отказали все наши телефоны. Здесь, в Филадельфии, у Марка, выйдя наконец на интернетовскую связь, мы сразу же послали запрос Вилли. Как там? Молчание.

14 мая, пятница. Я спал в поистине королевской спальне. Здесь розовые шторы, причудливая, между роскошью и безвкусицей, мебель, толстые ковры. Естественно, ночью возникло беспокойство, и, проснувшись между тремя и шестью, я писал Дневник. Утром осмотрели дом, с особенным вниманием я рассматривал ту часть подвала, отделенную от кабинета, в которой находится котел, снабжающий водою дом, отопление, всякие воздуходувки. Всё это удобно, мило, но лестница на второй этаж слишком крута, и прав Ефим Лямперт: сколько стариков привозят к ним с переломом ног; звукоизоляции никакой. Но ощущение приватности, активной индивидуальности, ощущение владельца — есть. Не думаю, что даже по местным ценам дом Марка стоит дороже моей квартиры в Москве. Кстати, я видел, как подобный дом строят. На фундаменте устанавливается каркас из легкого бруса, почти всё обшивается. Это опять легче и дешевле, чем мой дачный дом. Все это на географической широте Неаполя.

Утром же обошли всю округу. Мир построен одинаково, всё находится во взаимной связи, за всё надо платить. Газон за домом, и хозяин должен обрабатывать его сам, но за невидимой чертой в 12–15 метров уже земля, которую косит муниципалитет. С соседями можно не контактировать, но кивнуть обязательно. Всё можно делать по-своему, но если ты делаешь что-то не так, тебе укажут, и жестко. Внутри любого демократического сообщества жесткий демократический фашизм. Марка заставили убрать плющ на стенах его дома — ни у кого больше в округе такого плюща не было.

После завтрака — остатки вчерашнего роскошного ужина — поехали обратно в Нью-Йорк. Соня интересно говорила о своей любви к Америке. Она натура активная и деятельная и здесь смогла получить то, чего в нашей стране по праву её энергии, силы и деловитости ей бы не дали. Стоит ли так осуждать эмиграцию, в частности еврейскую? У нас, у русских, слишком сильно представление о государстве как о защитнике и помощнике. Но наше государство сейчас — это Нарусова и Греф.

На обратном пути, как мы ни торопились, Марк завез нас в Принстон. Я восхищаюсь его императиву, весьма, кстати, справедливому: так надо! Роскошный, стилизованный под XVII век студенческий городок. Театр, в котором, по рассказу Марка, он смотрел «Три сестры», поставленные Товстоноговым. Строительство и идея этого самого дорогого и престижного в Америке университета принадлежали еще, кажется, Англии. Империя всегда по-настоящему начинается не с идеи ограбить, а с идеи сделать территорию своею, с ощущения всеобщей родины. Такова была первоначальная идея и Советского Союза, недаром, чтобы поднять окраины, грабили и притесняли центр.

Простились с Марком в Нью-Йорке, перед домом, где живет Рената Григорьевна. Я так в полной мере и не смог осознать и понять феномен этого человека. Он человек империи, её культуры и истории. Его еврейские корни будоражат его, заставляют метаться, раздваиваться, но мощная культура империи ласкает и убаюкивает. О, если б навеки так было! Попросил меня достать ему «Как закалялась сталь», которую не может купить здесь! Как вообще труден и непонятен человек, как сложно привести его к какому-нибудь единому интегралу, как трудно поймать сложное явление в сети слов!

За время нашего маленького путешествия нас переселили из очень удобной гостиницы домой к Ренате Григорьенве. Она живет в огромном жилом доме на Пятой авеню-Амстердам, угол 87-й стрит, в доме 175, чудный район, рядом и Центральный парк. В лифте метр на метр металлическая доска с кнопками этажей производит сильное впечатление. Квартиры здесь нумеруются по этажам с буквами. Потом с высоты 26-ти этажей я увидел крыши этого района, Гудзон, зелень на крышах. Это прекрасная, чистенькая и ухоженная квартира, в которой, видимо, живет Соня. Здесь детские игрушки, в ванной комнате детское мыло и кремы. Обычный интеллигентский быт.

Пока мы в другой квартире — редчайшая возможность узнать чужой быт! — это 6-й этаж, здесь живет Григорий Соломонович, отец Ренаты. Ему восемьдесят два года, но от него исходит какая-то моральная сила с честью и достоинством прожитой жизни. В войну он служил в танковой разведке. Постепенно выяснились страницы его биографии. В пятнадцать лет, после аннексии куска польской территории под названием Западная Белоруссия, а может быть, откуда-то из-под Вильнюса, вместе с семьей его перевезли в Воронеж. Он считает себя земляком С.П. Школа, война, институт, ранняя женитьба, Новый год студент-дипломник встречает в «Астории», в Ленинграде, вместе с Вертинским. Он, уже далеко за 50, выезжает в США. Братья — один в Майами, другой в Израиле. Начинает своё дело здесь, сначала переучивается: гранит алмазы. Сейчас, в 82 года, еще что-то делает как брокер, встречает каких-то бизнесменов в аэропорту и т. д.

Я опять стою перед невозможностью описать чужую жизнь объективно. И здесь по старой привычке пользуюсь своим старым намыленным опытом: через быт, через предметы. Хорошая трехкомнатная квартира, много книг, картины современных художников. В частности, много картин Юрия Красного. Я смутно помню его по Москве. Это всё как бы раздутые, до шаров, еврейские типажи. Много русской и еврейско-русской литературы. Суждения Г.С. очень широки и объективны и по политике, и по России, и по еврейскому вопросу. Самоидентификация себя как еврея, но это ещё совершенно не означает противопоставление еврейской правды всему миру. Однако это человеческое стадо предпочитает иногда пастись отдельно ото всех и обязательно вместе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});