Ричард Длинные Руки — ландесфюрст - Гай Орловский

— Мне велено…

— Кем?

— Великим магом Тартеносом…

Глава 5

Имя мне показалось знакомым: порылся в памяти, всплыло искаженное мукой лицо распятого в глубоком подземелье Агалантера, тоже мага, что провисел там двести пятьдесят лет, пока я его не освободил.

— Могучий маг, — согласился я. — Как-то, помню… гм… так что он хотел? Мог бы и сам стать герцогом!

— Ему нельзя, — прошептал он. — А я бы снабжал его всем, что ему понадобится. Все Ундерленды были бы в его власти, хоть люди, хоть недра…

— Тартенос добивается власти не только магической? — спросил я.

— Да…

— Тогда он опасен, — пробормотал я. — И ты с ним…

За спиной у меня пахнуло воздухом, по запаху я определил, что это Иля, не стал оглядываться, пора с этим Вервельдом кончать, уже все понял, но в этот миг нечто жесткое перехватило мне горло, я захрипел, а в глазах Вервельда блеснуло злое торжество.

Другой рукой я попытался просунуть пальцы под шелковый шнур от балдахина, но он сильно впился в горло, я хрипел, Вервельд начал осторожно высвобождаться, и моя рука с силой вогнала кинжал ему в горло.

Кровь из перехваченной артерии ударила горячей струей. Глаза мага стали безумными, я выпрямился, все еще сидя на нем, ухитрился захватить за тонкую кисть руки и дернул на себя.

Иля упала, не выпуская шелковый шнур, лицо безумное, глаза вытаращены; я скатился с Вервельда, подмял под себя теперь женщину, распластал ее руки в стороны и крикнул:

— Иля!.. Все кончено!.. Мы победили!

За спиной послышалось злобное:

— Еще нет… И не сумеете…

Я скатился в сторону, над головой вжикнула острая сталь. Я выхватил меч, Вервельд уже на ногах, на лице злобная ухмылка.

— Магия не действует, да? — спросил я. — Ну тогда подействует…

Я быстро и с наибольшей скоростью, едва не перервавшись в безумном усилии, взмахнул мечом. Острый клинок ударил в основание шеи колдуна, рассек все жилы и сухожилия.

Голова слетела с плеч и покатилась по полу. Я сильным пинком забросил ее в середину полыхающего камина. Там затрещало, взвился чадный дым, сильно пахнуло горелой плотью, донесся тоскливый вопль, хотя голова ну никак не может вопить, не имея доступа к легким.

Иля попыталась подняться и снова набросить на меня удушающий шнур. Я легко повалил ее на пол, придавил всем телом, чувствуя под ночной рубашкой нежную женскую плоть.

— Все-все!.. — сказал я громко и настойчиво. — Иля, дорогая, опомнись!.. Мерзкий колдун уже мертв. Даже магия не прирастит голову. Смотри, как хорошо горит! Словно сосновый пенек.

Ее трясло, подбрасывало, я прижимал все сильнее, начал шептать на уши успокаивающие слова, целовать глаза и щеки, наконец и вовсе впился в губы.

Она вздрогнула, я ощутил, что начинает приходить в себя, отстранился и с надеждой смотрел в ее лицо.

— Леди Иля?

Она посмотрела на меня в ужасе, глаза немедленно наполнились слезами.

— Сэр Ричард!.. Что я наделала… Простите меня!.. Я все помню, я все чувствовала, но мои руки не подчинялись мне…

— Все кончилось, — повторил я. — Все позади. Черный маг мертв, вы теперь свободны. Все хорошо. Теперь все хорошо.

Она прошептала:

— Но… как вы? Он же сперва пытался вас нагнуть и заставить! Я видела, я чувствовала…

— Я толстокожий, — пояснил я неуклюже, — а вы тонкая, чувствительная, отзывчивая, ласковая, теплая, нежная, трепетная, хрупкая…

Она проговорила с мольбой:

— Вы не толстокожий, раз сами пришли на помощь, не дожидаясь зова. Наверное, у вас мощный защитный амулет… Сэр Ричард, я вся дрожу…

— Это вас не портит, — заверил я, — еще как не портит!

Я взял ее на руки и понес к ложу, что вообще-то рядом, но я нес долго, с этой стороны распласталось обезглавленное тело, руки и ноги все еще дергаются, хотя все слабее и слабее, а я обошел очень медленно и неторопливо эту балдахинную кровать, прижал к груди трепещущую испуганную женщину, со вздохом и, словно отрывая от себя, опустил на ложе и бережно укрыл одеялом по самый подбородок.

Наши взгляды встретились, я собирался то ли пожелать спокойной ночи, то ли вызвать слуг, чтобы убрали обезглавленный труп предателя, а леди Иля прошептала, покраснев настолько сильно, что заметно даже в этом скудном освещении:

— Сэр Ричард… останьтесь, мне страшно.

Я проговорил в нерешительности:

— Леди, но это как бы не совсем… Я настолько вас чту и уважаю…

— Вы останетесь, — сказала она с неожиданной твердостью. — И вы знаете почему.

Я сказал растерянно:

— Ваша светлость?

Она опустила взгляд, я чувствовал, что ей очень трудно это сказать, но она проговорила, опустив голову, не глядя на меня:

— Вы щадите меня, знаю… Но к вам в Геннегау на большой прием мой муж приезжал с леди Кларенсией, своей женой по тетравленду. Да, она молодая и красивая, знаю, а еще и очень дородная, как я слышала!..

Я пролепетал жалко, чувствуя себя как ошалевший уж на раскаленной сковороде:

— Ваша светлость…

— Когда он просил моей руки, — проговорила она с трудом, — он обещал, что никакого тетравленда, мы не по сговору родителей, а по любви!.. Ну хотя бы я не дала ему сына, тогда бы понятно, однако двое здоровых и сильных сыновей, умных и красивых, были его гордостью!.. Правда, когда им наскучила его опека, они во главе сильных отрядов отправились из Ундерлендов в Сен-Мари, но дело не в этом!.. Он взял в жены леди Кларенсию… просто потому, что захотел другую женщину!.. А это нечестно!

Крупные слезы хлынули по ее щекам. Я тоскливо молчал. Оказывается, про леди Кларенсию знает давно, но все равно держится достойно, не отвечает герцогу тем же…

— Почему я? — спросил я. — В замке множество красивых и учтивых рыцарей. Все ваши гости боготворят вас! Витерлих готов целовать землю, где вы проходите… А я при виде герцога всякий раз буду чувствовать свою вину.

Она покачала головой.

— Не догадываетесь?

— Н-нет…

— Потому что вы принимали их обоих в своем дворце, — ответила она с нажимом. — И вы тоже виноваты. Это вам не в радость, как вы думаете, а в наказание!

Плечи ее затряслись, слезы хлынули новым потоком, она заплакала тихо и безнадежно, как потерявшийся в темном лесу ребенок, которому некому пожаловаться.

Я торопливо привлек ее к себе, прижал к груди, и тут заревела громче, моя рубашка сразу промокла. Ее худенькое тело вздрагивало от рыданий, она втискивалась в меня, словно старалась спрятаться от жестокости и несправедливости мира.

Я уложил ее на подушки, начал целовать в лоб, глаза и щеки, стараясь успокоить, однако она, не переставая плакать, ухватилась обеими руками за мою голову и, приподнявшись чуть, впилась злым поцелуем в губы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});