Галактики, как песчинки - Олег Авраменко

Короче говоря, при нынешних темпах прироста населения, который вполне подпадает под определение демографического взрыва, новое жизненное пространство понадобится человечеству не в таком уж отдалённом будущем. И война за это самое пространство будет не просто местью чужакам, не просто восстановлением исторической справедливости, а дальновидным политическим актом, рассчитанным на перспективу.

Но пока что активных боевых действий не велось, поэтому мой круто навороченный, сверхбыстроходный и стопроцентно надёжный в эксплуатации крейсер временно использовали в качестве круизного судна для самых высокопоставленных пассажиров. Уже второй раз я совершала полёт к галактике М31 — Туманности Андромеды. Впервые это было месяц назад, когда я везла на ознакомительную экскурсию Совет Министров Земной Конфедерации; а сейчас на борту «Нахимова» находились члены правительства Мира Барнарда во главе с премьер-министром, бывшим императором Махаварши Падмой Чандрасекхаром, и его дочерью, королевой Сатьявати. Также с нами летел мой отец, командир Девятой разведывательно-диверсионной бригады ОСО. В настоящее время он был в отпуске и сопровождал нас как частное лицо, по личному приглашению Падмы.

Я поднялась по спиральной лестнице на верхний ярус и вошла в рубку управления, где застала троих своих подчинённых — второго пилота Олега Рахманова, бортинженера Сержа Арсена и командира взвода космической пехоты Станислава Михайловского. Да, представьте себе — под моим началом служили и пехотинцы! Два десятка крепких, подтянутых молодых парней, которые особенно здорово смотрелись в своих парадных мундирах, выстроенные в почётный караул.

И вообще, экипаж «Нахимова» был укомплектован что надо — с резервным третьим пилотом, двумя помощниками бортинженера, артиллеристами правого и левого борта, а обычно совмещённые на кораблях класса «С» обязанности связиста и наблюдателя были разделены между двумя членами команды. Я уже не говорю об обслуживающем персонале.

При моём появлении в рубке все трое разом прекратили болтовню, вскочили с кресел и поприветствовали меня.

— Ну-ну, — сказала я. — Что здесь за столпотворение? Бортинженер Арсен, у вас, кажется, сейчас вахта.

— Так точно, капитан!

— Тогда почему вы не в машинном отделении?

— Но ведь это не имеет значения, мэм, в рубке или…

— Для меня имеет. Если существует машинное отделение, значит, в нём должен кто-то находиться. Вам всё ясно, старлей?

— Да, лейтенант-командор!

— А раз так, то шагом марш на свой пост.

— Слушаюсь, мэм!

И Арсен, как миленький, отправился в машинное отделение. Он был самым старшим из членов экипажа, и поначалу мне было трудно с ним сладить. На его взгляд, шестилетняя разница в возрасте давала ему преимущество передо мной, и поначалу он то и дело вступал в споры, давал мне указания, а пару раз даже позволил себе не подчиниться моим приказам. Но я ему быстро рога обломала и сделала из него образцового подчинённого. А позже я поняла, что назначение Арсена в мою команду было своего рода испытанием для меня — начальство хотело проверить, насколько хорошо я умею работать с людьми.

К слову сказать, таким же испытанием был и второй лейтенант Космического Корпуса Земли Станислав Михайловский. Тот самый, которого отстранили от задания перед самой высадкой на Новороссию. Он не знал, что его кандидатуру забраковал Валько, поэтому во всём винил моего отца — и, ясное дело, стремился отыграться на мне. Я прекрасно понимала его чувства: ведь если бы его не отчислили из нашей группы, то сейчас он, возможно, состоял бы в новороссийской армии в звании майора или даже подполковника и командовал бы целым батальоном, а не вшивым взводом. (Между прочим, все члены нашего разведотряда, за исключением меня и Валька, так и остались служить на Новороссии в старших офицерских чинах.)

А если для полноты картины добавить, что третьим пилотом на «Нахимове» была Божена Малкович, товарищ Михайловского по несчастью, то вы можете представить, как коварно обошлось со мной командование. Но если кто-то там, наверху, полагал, что я не справлюсь с ситуацией, то он серьёзно просчитался. В кратчайшие сроки все строптивые были укрощены, в экипаже воцарилась строгая дисциплина, а адмирал Лефевр, по словам отца, как-то раз даже назвал меня железной леди. Лично я восприняла это как комплимент.

В общем, хороший ли, плохой ли мне дали экипаж, уже не важно. Теперь он был отличный, и я не променяла бы его ни на какой другой. Единственное, о чём я сожалела, что с нами нет Валька. Он прочно окопался в системе Хэйны и стал там большой шишкой — главным инженером-математиком исследовательской базы. Мне его очень не хватало…

После изгнания старшего лейтенанта Арсена я устроила Михайловскому профилактическую взбучку и отправила его к пехотинцам, которые как раз находились в спортзале, проводя под руководством сержанта свои бесконечные строевые учения. Когда Станислав удалился, Олег, оставшись со мной один на один, доложил, что все бортовые системы функционируют исправно, полёт проходит нормально — словом, всё о’кей. А закончил он стандартным: «Второй пилот вахту сдал».

— Капитан вахту принял, — так же стандартно ответила я и добавила: — Вы можете остаться, каплей.

Олег улыбнулся:

— Я сразу это понял, как только ты набросилась на Арсена и Михайловского. Проголодалась?

— Ага.

— Я тоже.

Мы обнялись и крепко поцеловались. Потом долго стояли в обнимку посреди рубки и смотрели на мерцающее за передней обзорной стеной гиперпространство.

— Эх, видел бы нас Дюбарри! — наконец произнесла я.

— Первая сотня, — тотчас отозвался Олег.

— Что?

— Ты говоришь это ровно в сотый раз. Я считал. Поздравляю с юбилеем.

Я потёрлась щекой о его плечо.

— Но ведь и правда. Ты только представь, что бы он сказал.

— Представляю. «Ну же, молодые люди, имейте совесть. Милуйтесь себе в свободное время, это не запрещено уставом; но на рабочих местах будьте посдержаннее. А впрочем, я ничего не видел». Вот и всё.

Олег был совершенно счастлив. У него была я, мы с ним были вместе — и он больше ни в чём не нуждался. После битвы за Новороссию царь Павел, возмущённый понижением своего лучшего друга в звании и должности, хотел было самолично исправить допущенную Ворушинским несправедливость. Однако Олег отговорил его от этого шага, а взамен попросил о другой услуге. В результате, когда я вернулась в Отдел специальных операций, туда же перевели и Олега, причём оставили его моим вторым пилотом. У меня было сильное подозрение, что и крейсер у меня не отобрали опять же по протекции Павла.

Высвободившись из объятий Олега, я села в капитанское кресло, быстро пробежала глазами показания приборов и спросила:

— Кстати, ты голоден?

— Я же сказал, что да. И один поцелуй меня не насытил. — Олег хитро прищурился. — Знаешь, мы ещё ни разу не занимались любовью в рубке. Может, попробуем?

Я покачала головой:

— Заманчивое предложение, но всё-таки нужно соблюдать меру. К тому же в каюте удобнее. А спрашивала я тебя о другом голоде. Ты не против перекусить?

— Совсем не против.

Я связалась с камбузом и, по своему обыкновению, сначала включила только режим приёма. Такой уж я сволочной командир — обожаю проверять, чем занимаются мои подчинённые на своих постах. А недавно я поймала кока на том, как он кормил нашего корабельного кота Фрица чёрной икрой — и не синтетической, а натуральной осетровой.

На сей раз кока с котом в камбузе не было, зато там присутствовали мой отец и Сатьявати, которая сооружала из тонко нарезанных ломтиков сыра, ветчины, овощей и всяческой зелени какую-то мудрёную закуску. Я не сразу прервала связь, а немного задержалась, чтобы лишний раз полюбоваться королевой. Она была такой красивой, что даже глазам становилось больно. И при всём том её красота была совсем не рафинированной, не такой кукольной, как у Эстер, а очень мягкой, живой…

Когда я уже собиралась отключиться, Сатьявати вдруг произнесла:

— А я недавно видела её вместе с Ритой. Мы немного поговорили, и у меня создалось впечатление, что она счастлива.

Отец помрачнел.

— Это ненормально. Так не должно быть.

— И всё-таки бывает. Чувства не подчиняются рассудку, они следуют своей собственной логике.

— Не считаясь с чувствами других, — угрюмо заметил отец.

— Совершенно верно, — подтвердила Сатьявати. — Любовь эгоистична — что бы там ни говорили писатели и поэты.

— Ох, чёрт! — возмущённо пробормотала я. — Да как он мог!…

— А в чём дело? — поинтересовался Олег. Поражённый тем, что королева собственноручно занимается стряпнёй, он не слишком вникал в суть разговора.

— Мой папочка плакался ей в жилетку, — объяснила я с обидой. — Из-за Анн-Мари.