Полет над разлукой - Анна Берсенева

Аля наконец не выдержала и рассмеялась.

– А почему через полчаса? – спросила она сквозь смех.

– Из деликатности, наверное, – улыбнулся и Карталов. – Чтобы пижамки успели надеть.

– Рассказали?

– Ого! Девочки лежали в кроватках, как две отличницы, смотрели завороженными глазами, а мы сидели рядом на креслицах и рассказывали им сказки.

– А какие сказки, Павел Матвеевич, помните? – спросила Аля.

– Убей бог! Про белого бычка, вероятно… Уж не знаю, что он там переводил.

– А потом что же было?

– А вот это ты у него спроси! – наконец засмеялся и Карталов. – Интересно, что он тебе расскажет? Я, во всяком случае, почувствовал себя моложе лет на двадцать… Не человек, а ветер, – улыбаясь, добавил он.

– Ветер… – Аля почувствовала, как улыбка сходит с ее лица. – Повеет и исчезнет… Не волнуйтесь, Павел Матвеевич, – твердо сказала она. – Все так и будет, как я вам пообещала.

– Эх, Алька! – Он посмотрел на нее с тем непонятным выражением, которое так знакомо было ей еще по первой встрече с ее любимым мастером. – А ты уверена, что так оно и должно быть?

– Да, – вставая, ответила она.

– Ты к экзаменам хотя бы готова? – вздохнув, поинтересовался Карталов. – Ты бы с ним хоть по-английски говорила, что ли.

– Мы говорим, – улыбнулась Аля. – Он хорошо по-английски говорит.

– А что он плохо делает, ты не знаешь? – спросил Карталов.

Глава 7

«Так все и будет, так и будет… – повторяла себе Аля, когда мысли ее все-таки обращались к будущему. – Он уедет, потом я к нему съезжу, потом вернусь, потом он опять… Он все правильно делает, он сразу все верно понял. И у нас все спокойно, ровно. О чем переживать?»

Но чем больше она уговаривала себя таким образом, тем яснее ей становилось, что таких легких, приятных и необременительных отношений у нее с Андреем не будет.

Когда он говорил о будущем, каждое его слово казалось ей предельно убедительным. Он говорил: «Когда мы с тобой поедем в Кордову…» – и она послушно представляла себе Кордову, расцвеченную красками его воображения. Он говорил: «В ноябре я приеду на неделю», – и она гадала, какую роль будет в это время играть – может быть, Роксану в «Сирано де Бержераке», о которой однажды упомянул Карталов?

Обо всем этом можно было думать, вслушиваясь в его спокойный голос – особенно если закрыть глаза и чувствовать при этом, как легко и ласково он гладит ее голову, лежащую у него на плече, как тихо целует в висок.

Но в минуты, когда желание охватывало их и ничто не сдерживало стремительного порыва друг к другу, – в эти минуты невозможно было верить в то, что они будут вот так спокойно, ровно жить, разделенные бесконечным расстоянием.

– Милая моя, любимая моя, – шептал он на последнем, невыносимом взлете страсти, и Аля ясно слышала страдание в его голосе. – Единственная моя, подожди… – И прижимал к себе так, что в глазах у нее темнело.

Андрей никогда не повторял этих слов в спокойные минуты, когда прикосновения его становились только ласковыми. Но ведь они были, эти слова, и эти объятия, и это страдание в голосе, которое не относилось к соединенью тел… Она не могла все это забыть! И не хотела…

Аля не совсем понимала, зачем Андрей приехал на этот месяц в Москву. Кажется, у него не было здесь особенных дел. Только однажды она слышала, как он с кем-то договаривался по телефону о встрече на завтра, и даже спросила:

– Что-то важное, Андрей?

– Ничего, – пожал он плечами. – Визит в инстанции. Зачем – я не совсем понимаю.

И сколько она ни пыталась потом выудить из него хоть что-нибудь о визите и об инстанциях, он только отшучивался, как обычно.

Поэтому она удивилась, когда Андрей сказал однажды утром:

– Аля, я тебя не смогу сегодня встретить.

Он всегда встречал ее вечером после спектаклей или поздних репетиций, и на ее попытки уверить его, что она прекрасно доберется домой сама, неизменно отвечал:

– Через пару недель ты всюду будешь добираться сама. Во всяком случае, без меня. Я даже знать не буду, куда ты пошла после спектакля, так что смирись уж пока с моими оковами.

Она совсем не думала об оковах и идти никуда не собиралась! Но говорить ему об этом не хотелось – все равно что оправдываться…

– Идешь сегодня куда-то? – спросила Аля, торопливо допивая кофе.

– Да. Встреча с друзьями юности, – ответил Андрей. – Извини, не зову тебя с собой.

– Совсем даже не обязательно… – пробормотала она. – Почему ты должен меня звать? Да я и занята сегодня допоздна.

Но в душе у нее что-то дрогнуло при этом в общем-то вполне обыкновенном известии – как от дурного предчувствия.

– Я тебя не зову потому, что моя бывшая жена тоже придет, – сказал он, пролистывая газету.

– У тебя была жена? – стараясь говорить как можно более равнодушным голосом, спросила Аля.

– Была. А ты думала, никогда не было?

– Вот уж не думала, – улыбнулась она (улыбка, впрочем, вышла кривоватая). – Я думала, что даже не одна. Ты мужчина завидный и мальчиком невинным не кажешься. Я давно тебя хотела спросить, Андрей… А кто была твоя жена?

– Флейтистка, – ответил он. – Она и сейчас флейтистка.

При этих словах Але представилось что-то прекрасное и воздушное – неуловимый, легкий силуэт. Такой же легкий, как его походка…

– Возьми машину, – сказал он. – Наверное, я вернусь поздно.

Она и сама пришла поздно, но Андрея еще не было.

Аля вдруг поняла, что впервые входит в эту квартиру без него, и даже остановилась на пороге, словно не решаясь пройти в комнату.

Этот дом, в котором она жила уже почти месяц, даже отдаленно не казался ей своим. Обычно она старалась об этом не думать, да и некогда было особенно думать за бесконечными репетициями, спектаклями, занятиями вокалом, в котором она была не сильна… Ей достаточно было того, что Андрей встречал ее в этом доме, и она не обращала внимания на непонятно чем пугающую тяжесть всего, что ее окружало: массивной мебели, старых ковров на дубовом паркете, непроницаемых штор на окнах.

Однажды ночью дверца резного шкафа открылась с таким зловещим скрипом, что Аля, едва начавшая засыпать, с криком вскочила на постели. Слыша этот скрип в тишине комнаты, она почти физически ощутила, как одиночество подбирается к ее горлу, прикасается холодными пальцами…

Пальцы Андрея были горячи, когда она судорожно схватила его за руку в темноте. Она почувствовала маленькую мозоль на его пальце и подумала, сразу успокаиваясь: вот, не замечала при свете… Лица его не было видно в темноте, только слышалось дыхание.

– Не бойся, – прошептал он, не спрашивая, что с ней. – Я же здесь, Сашенька, не бойся. Здесь, с тобой… Ну, иди ко мне.