Женщина-лиса - Кий Джонсон

— Я думала, было бы хорошо узнать, что здесь происходит.

— Я знаю. Я просто не ожидал, что мне так не понравится снова быть лисой. Я хочу назад, в наш мир.

— Я остаюсь. Я должна узнать, что она собирается делать. — Я говорила о его жене. Какие у нее планы? Что она придумала? Я больше ничего не сказала. Я поползла под то крыло дома, в котором были ее комнаты. Через некоторое время я обернулась, но не увидела Брата.

Вдруг я услышала какой-то шорох сверху — из комнаты, которая, как я думала, была пустой. Я поняла, что там кто-то сидел, так тихо и спокойно, что его почти не было слышно, и, возможно, делал то же, что и я сейчас: смотрел или слушал. Конечно же, это была его жена. Кто еще стал бы сидеть в тишине, спокойный, как паук?

Позже этой ночью, когда все ее женщины уснули (или притворились спящими), я почувствовала, что в воздухе запахло солью, и услышала тихие вздохи. Я поняла, что это было. Она плакала.

На рассвете я вернулась в наш волшебный мир. Я стояла и плакала в небеленых платьях, которые слегка окрасились в цвет кленовых листьев за окном, золотистых под косыми лучами первого солнца. Дедушка встал рядом со мной. На этот раз никто не настаивал на том, чтобы между нами была ширма. Его голос был приглушенным — такими голосами люди разговаривают на рассвете в доме с бумажными стенами.

— Все плачешь, Внучка? Ты уже наплакала целую реку, в которой можно утонуть.

Я рассказала ему о Шикуджо и ее слезах.

— Я виновата в этом, — прошептала я. — Я не думала, что причиню ей такую боль.

— Ты тогда думала о другом, — сказал он резко. — Бедная маленькая женщина, — добавил он уже более мягким тоном. — А о чем ты думала, когда крала его у нее, Внучка?

— Я была… — Я замолчала, сглотнула. — Я не думала, что она будет так страдать! Если бы он мог быть моим без ее страданий!

— Нет! В человеческом мире ничего не получается без боли. Ты была глупой, если думала, что это не так.

— Я была лисой! Откуда я могла знать об этом?

— Конечно, ты не могла, — он вздохнул. — Но это не делает нас умнее.

55. Дневник Шикуджо

Я знаю, что это будет нелегко, но я хотела бы найти своего мужа и спросить его: «Если ты любил меня, как ты мог уйти, никому не сказав, куда идешь? Чего ты этим добился? Что сделало тебя таким бессердечным: твой эгоизм или жалость к себе?»

Я боюсь говорить со своим сыном об отсутствии его отца. Где отец? Я не знаю. Он умер? Я не знаю. Мы ему безразличны? Я не знаю. Я так думаю.

Возможно, самая трудная беседа, которая у меня могла когда-либо быть, — это беседа во сне с человеком-лисом, который много лет назад читал мне стихотворение. Он пришел бы ко мне вечером и вежливо поклонился.

— Я не ожидал, что ты вернешься, — сказал бы он.

— Как я могла не вернуться? — возможно, я была бы резка.

— Мне очень жаль, что пропал твой муж, — сказал бы он.

— Что ты имеешь в виду? — спросила бы я. — Ты знаешь что-то об этом?

Он бы вздохнул.

— О том, куда делся твой муж, не мне рассказывать. Но я знаю, что вернуть его будет непросто.

— Я знаю, — сказала бы я. — Но я должна постараться.

— Я могу поклясться тебе, что не я украл твоего мужа, потому что снова хотел за тобой ухаживать. (А может, он бы сказал: — Я не крал твоего мужа, чтобы я снова мог читать тебе свои стихи. — Мне сложно это вспомнить.)

— Что ж, — сказала бы я, — почему тогда ты здесь? Все, о чем я могу думать, это пропажа моего мужа. У меня нет времени на что-либо другое.

— Ты так в этом уверена? — Его голос был таким же сладким, как самая низкая нота кото. — Я не крал его, но тем не менее он был невнимательным дураком. Ты так долго была одна, моя госпожа. Я бы хотел продолжить нашу старую беседу (или это было бы слово «связь»?).

Одинока? Да, я полагаю, что это так. Когда муж занят только своими собственными мыслями и чувствами, у него не остается времени на жену. Я не ожидала, что он будет настолько беспокоиться обо мне, что изменит свое поведение, хотя так бывает. Мужчины могут любить женщину до такой степени, что меняются. Неожиданно для себя я плачу. «Да, одинока», — думаю я, но не говорю этого вслух. Вместо этого я произношу:

— Это невозможно.

— Почему?

— Потому что я люблю его. И я не хочу никого другого. Пусть он дурак, но он мужчина, который научил меня смеяться, он мужчина, который проводил со мной ночи, наблюдая за падающими звездами, и он мужчина, который…

— Я понимаю.

— Ты хотя бы можешь сказать мне, где мой муж?

Но он только качает головой.

— Нет. Это не мой секрет, я не имею права его раскрывать.

56. Дневник Кицунэ

После этого я старалась не думать о жене Йошифуджи, о том, как она одна бродит по темным комнатам. «Ее жизнь ведь совсем не изменилась, — думала я, когда не могла отогнать это видение от себя. Обычно оно приходило ко мне после того, как я слушала народные песни или читала грустные моногатари-истории. — Я ничего не взяла у нее». Но я знала, что я говорила это потому, что хотела в это верить.

И еще я знала, что теперь разница между ее жизнью и моей была небольшой. Жизнь женщины — это темнота и ожидание. Даже моя.

Одной дождливой ночью, когда Йошифуджи спал, я достала из сундука платье, которое было на нем, когда он впервые пришел ко мне. Я оторвала от него рукав, порезала себе запястье, испачкала кровью рукав и оставила его в саду, где, я знала, его найдут и принесут Шикуджо. Для нее лучше было бы погоревать, принять и забыть.

57. Дневник Шикуджо

Они нашли его рукав, порванный и в крови, в саду. Хито принес его мне; Онага и мои служанки плакали. Плакали все.

Но я не плакала. Я молча вертела окровавленный рукав. Он был из небеленого шелка — от его обычного платья, но теперь он был весь в узорах: пятна травы, грязи и крови.

Я поднесла рукав к лицу. Он пах так, будто какое-то животное устлало свою нору этим платьем, но под запахом животного я чувствовала его запах — мускусный. Я не уверена, что все это мне не кажется.

В состоянии шока у меня произошел еще один разговор — на этот раз с самой собой. Я чувствую себя ребенком, который уговаривает себя не бояться пауков. Что я чувствую? Я не знаю. Любила ли я его? Да. Люблю ли до сих пор? Кто знает. Я сказала мужчине-лису, что любила, но честность — это часть любви, а была ли я когда-нибудь честна с Йошифуджи? Был один лишь обман. Я бывала зла на него, но никогда не говорила ему об этом. Мне было грустно, но я не говорила ему. Страх. Горе. Одиночество. Я никогда не говорила Йошифуджи, что чувствовала это. Но я чувствовала и молчала, потому что правила приличия не позволяли мне говорить об этом.