Скитания - Герхард Грюммер

Гербер включил приемник. Маршевая музыка — как всегда, перед каким-нибудь важным сообщением. Затем последовало краткое коммюнике: «Покушение на фюрера в Вольфшанце… Взрыв бомбы… Много убитых и раненых… Фюрер жив…» Следовательно, это не гальюнные новости!

Члены команды столпились у громкоговорителя. Несмотря на разнообразные сообщения, никто не мог составить себе ясного представления о случившемся. Что же, собственно, произошло в Берлине? Некий майор Ремер из охранного батальона «Гросс Дойчланд» выступал за решительные действия.

Наконец по радио глухим, слабым голосом сказал несколько слов сам Гитлер. По-видимому, внутри его все еще сидел страх. Дрожащим, как у старика, голосом он воздал хвалу провидению, которое и на этот раз чудесным образом спасло его от гибели.

Во все последующие дни разговоры вращались главным образом вокруг покушения… Стали известны некоторые имена — генералы и старшие офицеры, большинство из них дворянского происхождения, отмечены самыми высокими наградами. «Какая-то небольшая кучка преступных элементов, которая выкорчевывается самым безжалостным образом», — сообщала газета «Фелькишер беобахтер».

Но кучка-то была, по-видимому, не такой уж маленькой. В ночь с 20 на 21 июля по приказу генерала Штюльпнагеля в Париже были арестованы тысяча двести сотрудников служб СС и СД, находившихся в войсковых частях и армейских учреждениях. Тысячу двести одним махом, и при этом не раздалось ни одного выстрела! Судя по всему, между Берлином и Парижем была все же какая-то связь. Однако через несколько часов арестованные были освобождены. Речь шла якобы об «учебном сборе», как заявил генерал. Но кто поверил этому?

Штюльпнагеля вызвали в Берлин. По дороге он пытался покончить жизнь самоубийством, но неудачно. Его начальник генерал-фельдмаршал фон Клюге принял яд. Это было началом целой цепи самоубийств и смертных приговоров, домашних арестов и охоты на участников заговора и лиц, знавших, что он готовится. Но до общественности из всего этого доходило лишь очень немногое. Имперское правительство путем публикации сообщений определенного направления пыталось продемонстрировать свою якобы несломленную силу. На деле же военное положение страны было безнадежным.

Среди команды тральщика с номером VI эти официальные сообщения вызывали по большей части не только возмущение, но и неуверенность и даже отчасти чувство страха. Некоторые, до этого никогда явно не высказывавшиеся по вопросам политики, показали себя стопроцентными приверженцами Гитлера.

— Эти трусы хотели убить нашего фюрера! — заявил с возмущением один из обер-ефрейторов. — Всех офицеров дворянского происхождения надо расстрелять. Всех до единого! — Из их числа он не хотел исключать даже всегда подтянутого офицера, отвечавшего за вопросы национал-социалистской идеологии.

Высказывания о ненадежности армейского командования вновь зазвучали на флоте во весь голос. «Измена», — говорили многие, когда произошла высадка войск союзников в Нормандии. Теперь подобные слухи получили дополнительные основания, хотя при этих высказываниях и требовалась осторожность. Брань в адрес армии была, в общем-то, запрещена. «Подавляющее большинство офицерского корпуса продемонстрировало свою верность фюреру, — говорилось в одном из циркуляров. — Никто не должен позволять себе прямые выпады и оскорбления в адрес генералитета, дворянства, а также армейских частей и учреждений. Что же касается участников путча, то речь идет лишь о небольшой кучке потерявших всякую совесть и честь предателей. Поведение вермахта в целом безукоризненно…»

Уже вскоре после неудавшейся попытки путча командиры всех родов войск, занимавшие высокие и высочайшие посты, поспешили принести спасенному «самим провидением» фюреру заверения в своей преданности. Одним из первых был Эрих Редер. За ним последовал целый хвост адмиралов, командиров береговых служб и командующих эскадр, флотилий и отрядов кораблей. При этом все старались подчеркнуть, что мундир военно-морского флота остался незапятнанным.

Не захотел отставать от всех и Брейтенбах. Он поручил лейтенанту фон Хейде подготовить текст телеграммы. Хейде выстроил всю команду и с большим пафосом зачитал перед строем напыщенный текст.

***

20 июля имело последствия. На первый взгляд довольно невинные — в вермахте ввели так называемое немецкое приветствие. Прослужившие долгие годы на флоте офицеры восприняли этот приказ как противоречащий всем традициям. Считалось, что предложение об этом нововведении исходило от кадровых военных. А как же иначе!

Многие офицеры с явным неудовольствием вытягивали теперь правую руку, которую в течение десятков лет обычно прикладывали к головному убору. Находчивые быстро нашли компромиссное решение: они поднимали руку, слегка согнутую в локте, на уровень головы. При этом ладонь, по правилам направленная вперед, была слегка повернута внутрь. И хотя пальцы не касались околыша фуражки, держались они от него на небольшом расстоянии. Тот, кто не был слишком педантичным, рассматривал это как почти уставное приветствие.

Нашлись и такие, которые теперь постоянно носили в правой руке перчатки. Вполне естественно, они не могли вытягивать пальцев, и это придавало приветствию в высшей степени гражданский характер. Подобным образом многие высказывали протест против этого нововведения. На большее, однако, никто не осмеливался.

Фон Хейде воспринимал вышеупомянутые отклонения от устава с неудовольствием, но ничего не говорил по этому поводу. Поскольку он был офицером, отвечавшим за национал-социалистскую идеологию в отряде кораблей, ему приходилось заниматься более важными вопросами, при решении которых он развивал бурную деятельность. Повсюду у него были глаза и уши. Достаточно было неосторожного высказывания, некоторой неуверенности в окончательной победе — и человека брали на заметку. Наступило великое время доносчиков и шпиков.

В отряде незаметно исчезли несколько человек: с тральщика под номером VII — тот самый обер-ефрейтор, который ратовал за расстрел всех офицеров дворянского происхождения.

Гербер стал более осторожным. Он почти сожалел, что путч не удался. Если генералы хотели лишить власти СС и СД, они, наверное, разделались бы и с такой крысой, как Хейде. Этот полковник фон Штауффенберг был, по-видимому, человеком большого мужества, раз решился заявиться с бомбой в штаб-квартиру самого фюрера. Может быть, без Гитлера война пошла бы и по-иному, а может быть, и нет. Собственно говоря, цель заговора оставалась по-прежнему окутанной покровом тайны.

***

25 июля 1-я американская армия, сосредоточившаяся в районе высадки, перешла в наступление в южном направлении. Пал Гранвиль. Танковая лавина генерала Паттона катилась вперед и прорвала под Авраншем линию фронта немцев. Все части и подразделения, которым удалось увернуться из-под удара, стягивались к бретонским портовым городам Сен-Мало, Сен-Брие, Брест и Лориан.

День 1 августа был нестерпимо жарким. Один из ефрейторов с корабля был откомандирован на эсминец в Голландию. Лейтенант фон Хейде поручил Герберу проследить за тем, чтобы тот ровно в двенадцать отправился с уложенным вещевым мешком на вокзал.

Часом позже ефрейтор, с трудом переводя дыхание, почти бегом возвратился на корабль:

— Туда не идет ни один поезд! На вокзале не поймешь что твориться, просто какой-то сумасшедший дом. Говорят, что Сен-Мало отрезан американцами…

Гербер под благовидным предлогом отправился в штаб. Не говоря ни слова, радист сунул ему пачку телеграмм. То, что прочитал Гербер, превосходило даже хаос, царивший в день высадки союзников: «Всем кораблям, способным выйти в открытое море, сосредоточиться на рейде».

И тут же приказ противоположного содержания: «Всем кораблям, способным выйти в открытое море, принять на борт горючее и боеприпасы в количествах, которые только можно разместить на кораблях…»

«Все боеприпасы, находящиеся на берегу, в том числе боеприпасы отрядов кораблей, немедленно поступают в распоряжение коменданта крепости и не должны отгружаться на корабли без его личного распоряжения».

Затем опять приказ противоположного содержания: «Все способные выйти в открытое море корабли должны немедленно загрузить на борт весь оставшийся запас боеприпасов. В порядке исключения ящики со снарядами и патронами могут размещаться прямо на палубе…»

«Толковых штабных офицеров взять на корабли и включить в списочный состав».

И опять приказ противоположного плана: «Все сотрудники штабов, рабочее место которых на берегу, немедленно включаются в ряды защитников крепости Сен-Мало. Распоряжения по своему использованию им надлежит получить у ворот крепости…»

— От всего этого можно сойти с ума, — сказал Гербер, когда стали поступать новые распоряжения, противоречащие одно другому.