Третий брак - Костас Тахцис

Оккупации все то, что нам довелось пережить, увидеть исхудавших детей, носившихся по улицам стаями оголодавших волков, провожать взглядом трупы, наваленные на муниципальные телеги, узнавать о заложниках, которых они брали, о расстрелах, и только тогда наконец понять, какое немыслимое скотство прячется за этими ангельскими, невозмутимыми лицами. Но в этот вечер победило любопытство. Я обнаружила скорее пришельцев с другой планеты, чем захватчиков. Тот первый, кого я увидела на расстоянии вытянутой руки, стоял, облокотившись на крыло автомобиля, и ел апельсин вместе с кожурой! Кожа его была шоколадного цвета от горячего солнца Средиземноморья, как будто его отец был белым, а мать негритянкой. На шее, прямо под воротничком зеленого мундира, у него был повязан красный платок. Два-три малыша стояли вокруг него и глядели, не отрывая глаз. Для них он был странным существом, не имевшим ничего общего ни с кем, кого они знали до этого. Один из ребятишек что-то ему сказал, но поняв, что язык, который до этого служил ему верой и правдой в общении со всем миром, в этом случае оказался совершенно бесполезен, принял вид человека, оказавшегося внезапно перед лицом непостижимой загадки. Вся эта сценка отпечаталась на моей сетчатке за те доли секунды, что я бросила взгляд вполоборота, пока автобус проезжал мимо. Сама того не желая, я улыбнулась.

В моих планах на после зубного врача было посещение неврологической клиники – я собиралась пойти повидать сына киры-Экави. Виктория уже давно объявилась, и теперь свекровь и невестка заливались слезами примирения. Димитрис сам решился лечь в клинику, как я им и советовала, чтобы порвать с наркотиками, и после его благополучного возвращения оттуда они должны были пожениться. Я знала, что, если не навещу его, кира-Экави меня не одобрит. Но когда наконец я расправилась со всеми делами, время шло к шести. У меня не было особого желания застрять на улице после захода солнца. И я решила сразу же вернуться домой.

И, как оказалось, правильно сделала. На следующий день ко мне пришла кира-Экави и возвестила, что Димитрис уже выписался и приглашает меня на крестины Виктории. Через пятнадцать дней после крестин их должны были обвенчать. Я пошла одна. Петрос был болен и не вставал с кровати, а тетя Катинго, не желая его оставлять одного, вовсе не выходила из дома. Бедняга Петрос, только-только он начал приходить в себя после перенесенных мучений, как на него навалилась зверская простуда, как по заказу. У Ирини были «особые» дни. А когда случались особые дни, ноги ее не было в церкви, как будто Господь не создал и это наравне со всем остальным. А моя дочь не сочла крестины двадцатипятилетней девицы зрелищем, ради которого она могла бы хотя бы ненадолго оторваться от безделья и чтения очередной книжонки Делли. Они и правда не стали засовывать ее голой в купель, как мы, давясь от смеха, себе это представляли. Священник перекрестил ее три раза, помазал елеем, щелкнул ножницами, отрезав прядь волос, зачитал из Евангелия кусок о Богоявлении и наконец нарек ее именем Фотини – «озаренная». Я-то уже привыкла к Виктории, и мне на язык не шла эта Фотини. А потом, на мой вкус, это имя было несколько простонародным. Но киру-Экави такие мелочи не смущали, только и слышно было: Фотини то, Фотини это, и когда она была в особо нежном настроении, а в то время такое с ней бывало, и нередко, то ласково звала ее Фофи. Чтобы избежать прежних размолвок, она сама пошла и нашла для них комнату с кухней в ее же квартале, чтобы, с одной стороны, они жили сами по себе, а с другой – она могла бы залетать к ним на постирушки. К моменту крестин «озаренная» уже была в положении. Кира-Экави не могла на нее надышаться, пылинки с нее сдувала и, как говорится, не давала даже ложку самой поднять. И поскольку эта сладкая парочка так спелась, что все у них шло любо-дорого смотреть, за исключением таинственных приработков Димитриса, они пришли к выводу, что отдельный дом – излишняя роскошь, и снова решили жить всем вместе в целях экономии.

Все это я узнала от Акиса. Кира-Экави больше не поверяла мне своих секретов и чем дальше, тем реже заходила в гости. В какой-то момент и я начала забывать о ее существовании, то же самое происходило с моей дружбой с женами Кондопулоса и Касиматиса. И причин тому было немало: и она, и тетя Катинго с давних пор друг друга терпеть не могли. «Ну, я приду. Чтобы что делать? – говорила мне кира-Экави вначале, когда я спрашивала ее, почему она ко мне глаз не кажет. – Вернешься в свой дом – я снова буду приходить…» Кроме того, дом тети Катинго стоял на холме, а спазмы в ногах, начавшиеся у нее еще со времени суда над Димитрисом, продолжали ее беспокоить. Но все это было так, предлоги. Если бы кира-Экави и в самом деле хотела прийти повидаться, она бы пришла. Не из таких она была, чтобы ее остановили подобные препоны. Настоящая причина была в другом: за это время изменились наши отношения. Смерть Андониса, из-за которой на какое-то мгновение мы сошлись теснее некуда, позже стала нас разделять, отчуждать друг от друга. Она никогда не говорила мне этого впрямую, но по ее обращению и по целой горе намеков, что она обрушила на меня, я поняла, что она придерживается того мнения, что я слишком мало носила траур по Андонису, меньше, чем положено, и что я совсем его не оплакивала. И это она, та, которая тысячу раз была со мной согласна, что, может, в старые времена траур еще и имел какое-то значение, но в наше время низведен до не более чем низкопробного фарса и что никто не скорбит по своим возлюбленным, переодеваясь в черное, но только в своем сердце, и она теперь порицала меня за то, что я отказалась от черной вуали до пола! А что касается моих настоящих чувств по поводу смерти несчастного Андониса, что она могла о них знать, если даже я сама была не в состоянии разобраться с тем, что чувствовала? Если уж говорить с последней прямотой, то у меня не было ни малейшей необходимости разыгрывать представление из чувств, которых не было. Люди, которые могли хоть как-то меня контролировать, давно уже умерли. А киру-Экави я к себе в свекрови не приглашала! Потом уже я поняла, что ее раздражали мои визиты к Дейонам. Не потому что она не одобряла игру в карты, но от